Убийство в музее восковых фигур

Карр Джон Диксон

— …Я же говорю, что мсье нет дома!

— Но видимо, он придет, — обходительно сказал Бенколен. — Приблизьтесь, мой друг. Я хочу взглянуть на вас: по всей вероятности, вы мне знакомы.

В свете свисавшей с потолка хрустальной люстры мы увидели коротко постриженные волосы над чрезвычайно бледным лицом с напряженным взглядом.

— Ну конечно, я знаком с вами по моим досье. Итак, мы подождем мсье Галана.

Глаза на бледном лице смотрели куда-то в сторону.

— Хорошо, мсье.

Нас провели в обширное помещение в передней части здания. Высочайший потолок, украшенный лепным старинным орнаментом, позолоченные,

почти черные от древности карнизы. Свет затененной абажуром лампы не мог разогнать темноту у стен, но я все же сумел разглядеть, что высокие окна плотно закрыты стальными ставнями. Комната казалась мрачной, несмотря на то что в камине ярко пылали поленья. Изобилие вычурной серой с золотом резьбы, столики с золоченым рисунком на мраморной столешнице, веретенообразные готические спинки стульев наводили на мысль, что вы находитесь в музее. Жизнь в музее вряд ли можно назвать комфортабельной. Огромная арфа в углу еще больше подчеркивала гротескность обстановки. Несомненно, каждый предмет обладал огромной ценностью, но столь же несомненно, что ни один из них не годился для обыденной жизни. Интересно, что за человек обитает в этой музейной обстановке?

— Присаживайтесь к камину, господа, — пригласил Бенколен, — думаю, наше ожидание не затянется.

Слуга, а может быть дворецкий, куда-то исчез, оставив открытой дверь в вестибюль. Я опустился осторожно на обитое парчой кресло, поставив его так, чтобы можно было видеть часть вестибюля и того, кто может там появиться. Бенколен же, напротив, устроившись лицом к огню, сгорбился, уткнувшись подбородком в ладони, и впал в задумчивость.

Танцующее под аккомпанемент потрескивания и шуршания пламя бросало красноватые блики на его лицо. Иногда оно ярко освещалось, когда вспыхивал кусок смолы. Я слышал звук шагов по паркету — это Шомон безостановочно мерил комнату из угла в угол. С улицы доносились шорохи, шуршание, постукивание и свист ветра; где-то далеко-далеко раздались два приглушенных удара — пробили часы у Инвалидов.

Все случилось без предупреждения. Я смотрел на чуть светлый прямоугольник двери; едва слышно щелкнул язычок замка, и в нашу комнату стрелой, с шипением и визгом влетела огромная белая кошка. Вскочив в освещенное камином пространство, животное замерло, продолжая, однако, шипеть.

На стене, в прямоугольнике дверного проема, возникла человеческая тень; огромная тень сняла цилиндр и движением плеч сбросила на пол накидку. Уверенные, неторопливые шаги застучали по паркету.

— Добрый вечер, мсье Галан, — произнес Бенколен, не меняя позы и не отрывая глаз от пляшущих языков пламени. — Мы вас ждем.

Человек подошел. Я поднялся с кресла, а Бенколен повернулся к нему лицом. Пришелец был высок — почти одного роста с сыщиком. Под великолепно сшитым фраком чувствовалось налитое силой тело. Человек держался с непринужденным изяществом. Изяществом, похожим на грациозность белой кошки, не сводящей с меня желтых глаз. По-своему он был очень красив или, скорее, мог быть красивым, если бы не одна черта. Нос его был не просто горбат, он был чудовищно искривлен и вдобавок багрового цвета. На фоне тонкого лица, волевого подбородка, высокого чистого лба, густых черных волос, миндалевидных серо-зеленых глаз — на фоне всего этого носище казался хоботом неведомого животного. Человек улыбнулся. Улыбка придала лицу дружелюбие, но нос сделал саму улыбку несколько зловещей.

Прежде чем заговорить

с нами, пришелец наклонился и обратился к кошке.

— Ко мне, Мариетта, — сказал он ласково. — Не надо шипеть на моих гостей. Иди ко мне.

У Галана был глубокий, хорошо поставленный интеллигентный голос. Он владел им, как опытный органист своим инструментом. Взяв кошку на руки, Галан уселся неподалеку от камина. В нем чувствовалась не только физическая сила, но и огромная интеллектуальная мощь.

— Прошу извинить, — произнес он приятным, располагающим тоном, — за то, что заставил себя ждать. Много воды утекло, мсье Бенколен, со времени нашей последней встречи. А это, — кивок в мою сторону, — несомненно, ваши коллеги?

Бенколен представил нас. Теперь он стоял, небрежно опершись на каминную полку. Галан коротко кивнул вначале Шомону, потом мне. Затем он перевел взгляд на детектива и принялся его внимательно изучать. Лицо Галана приняло довольное выражение. Оно просто засветилось удовлетворением. Подергав красным карикатурным носищем, хозяин дома улыбнулся.

— Я вижу вас сегодня впервые за много лет. Мой друг Бенколен стареет. Время не щадит и его; эта седина в волосах… Сейчас я смог бы разорвать вас в клочья.

Он распрямил плечи, ласково поглаживая сильными, слегка приплюснутыми на кончиках пальцами шею кошки, которая продолжала смотреть на нас желтыми настороженными глазами.

Неожиданно Галан повернулся ко мне:

— Вас, мсье, наверняка интересует это. — Он чрезвычайно нежно прикоснулся к своему носу. — Да, я вижу, что очень интересует. Попросите рассказать мсье Бенколена — это произошло по его вине.

— Как-то нам пришлось схватиться на ножах, — сказал Бенколен, изучая рисунок ковра. Сейчас он действительно казался старым: тощий, усталый, изношенный Мефистофель с иссохшей кожей. — Мсье Галан полагал, что является мастером в этом искусстве апашей. Ну, мне и пришлось стукнуть его рукояткой ножа — я не очень хотел использовать лезвие…

Галан легонько потянул себя за кончик носа и задумчиво произнес:

— Это случилось двадцать лет тому назад. С той поры моя техника значительно улучшилась. Сейчас во всей Франции едва ли сыщется хоть один, кто… Впрочем, оставим эту тему. С какой целью вы осчастливили мой дом? — Он разразился громким и неприятным смехом. — Неужели ваша фантазия родила против меня какие-то подозрения?

Слова Галана были явным вызовом. После них повисло долгое молчание; первым его нарушил Шомон. Обойдя стол, он возник в свете камина, какое-то мгновение капитан чувствовал себя неуверенно, но, поборов себя, спросил с неожиданной горячностью:

— Эй вы, взгляните-ка сюда… за кого вы, собственно, себя принимаете?

— Ну, это как взглянуть, — спокойно ответил Галан; он не рассердился, не возмутился, казалось, он просто забавляется. — Если обратиться к языку поэтов, то мсье Бенколен, без сомнения, назвал бы меня «властелином ночных шакалов, принцем тайного мира, верховным жрецом демонологии»… — Шомон в недоумении уставился на Галана. Тот рассмеялся. — Париж — ты мир подполья, — продолжал он с насмешливым пафосом, — какие жертвы приносились во имя тебя! Мсье Бенколен — живое воплощение буржуа с душой автора бульварных романов. Мсье заглядывает в вонючие кафе, куда набиваются рабочий люд и туристы. Он видит в них мрачные ночные создания, полные греха и наркотиков и жаждущие крови. Подполье! Чушь, идиотская идея!