Убрать ИИ проповедника
Шрифт:
От этого можно, конечно, и отказаться — переделать себе мозги, вырубить всю сексуальность с инстинктами и перестать чувствовать. Монахи же справлялись одной силой воли, а сейчас и вовсе столько прибамбасов, да и он справлялся, но не сейчас. Это выше его сил. Точка. Никто не узнает. Он будет ещё жёстче и безжалостнее, он будет безупречен, как всегда.
Орлов резко выключил воду, вылез из душевой кабины и начал вытираться.
«Страшнее самого главного страха, страха смерти, может быть только страх вечных страданий. И второй страх страшнее», — услышал Орлов в голове знакомый голос и замер. На лбу тут же проступили капельки пота. Решил не отвечать. Встал перед зеркалом и начал бриться — медленно, тщательно, осторожно. Поставил, как
«Наученная опытом веков, республика Бессмертных достигла совершенства в терпимости и почти презрении ко всему. Они знали, что на их безграничном веку с каждым случится всё», — продрался сквозь кордон голос. Орлов молча достал чистое бельё из шкафа, потом рубашку, брюки и оделся. Марго, Марго, Марго. Подошёл к зеркалу. Из зеркала на него смотрел Орлов-олигарх, строгий и недосягаемый, холёный и холодный, как январский ветер.
«Смерть, точнее, память о ней, наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Каждое совершаемое деяние может оказаться последним. Нет ничего, что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не устающих зеркал. Ничто не случается однажды, ничто не ценно своей невозвратностью», — по интонации было похоже, что изрекаемая мудрость подошла к концу. «Это сказал аргентинец Борхес в одном из своих рассказов через два года после окончания Второй Мировой», — пояснил голос.
«Ты нарушаешь привычный ход вещей, — ответил Орлов, — и это может означать только то, что у тебя есть серьёзные причины для этого.» Он нервничал.
«Они есть. Но я пока лишь тебя предупреждаю. Я не мстительна,» — добавила Наами.
«Не тебе решать, сколько и как мне жить,» — огрызнулся Орлов. Он подождал ответ, но Наами больше не выходила на связь. Хитрая пещерная крыса! Будет ли его защищать Хозяин? Сложный вопрос. Сбой в системе не подлежит ремонту. Но до сбоя ещё далеко. Что вообще случилось? А случилось то, что он сам пихал голову в огонь, прекрасно зная, что Марго — это его погибель. Он слышал, как бьётся сердце. Только не это.
Наами тут же это почуяла. «Не мстительна» она, костлявая белобрысая тварь. И дело тут не столько в Борхесе и его нетленных строках, от которых кровь стынет, если серьёзно прислушаться, сколько в дате их написания. «Через два года после окончания Второй Мировой», — вспомнил он слова Наами.
1947 год. Сентябрь. Светлый солнечный день. Петергоф. Большой каскад с запущенными фонтанами. Только что восстановили украденную фашистами золотую статую Самсона борющегося со львом. Орлов и Марго стоят в толпе зевак-туристов и смотрят, как из пасти льва бьёт фонтан, поднимаясь на двадцать метров. Орлов, в форме майора, выписавшийся после второго ранения перед самым концом войны, и Марго, никому неизвестная актриса московского театра, уже не очень молодая, но всё ещё красивая и стройная с кудрями и красными губами. На Марго серое платье в букетах из мелких цветов и чёрный пиджак. Они стоят, прикасаясь к друг другу и ничего не говорят. Потом орлов тянет её за руку, и они выходят на отдалённую аллею.
— Что ты решила?
— Я остаюсь из-за космической программы. Попросилась опять в актрисы. В драматические. Мне нравится сцена. Вот уж не думала, — она немного смущается и крутит локон у уха.
— Они допустили эту бойню, потому что не хотели связываться с сама знаешь кем.
— Но они помогли нам победить. Только я не уверена, что это надолго. Это не окончательно. Рабство не искоренено. Поэтому я хочу в программу, только там я смогу быть уверена в том, что буду всё контролировать. Я уверена, что ещё будет много войн, потому что у подземных раздор, а здесь всё оставят на нефти. Новую энергию развивать не дадут.
— Наами у власти только тридцать лет, она ещё слишком молода, —
— И я уверена, что они не будут пока лечить людей и оставят всё на самотёк местных учёных. А их опять всех купят и заставят замолчать. Я сказала, что останусь ещё на цикл и приведу замену. Я найду кого надо, ты меня знаешь. Иначе она меня не отпустит.
— Я ей не верю, — сухо отвечает Орлов, — они все в сговоре или на коротком поводке. В космический отряд я тоже не хочу. Пока, во всяком случае.
— Обещаешь, не путаться с чёрными? Скажи! — Марго серьёзно смотрит ему в глаза, — оставь Землю, если тебе наплевать. Слышишь?
— Я могу обещать только то, что мне нужна власть для тех перемен, о которых ты говоришь. И мне никто её просто так не даст. Её надо завоевать, и способы могут быть разными.
— Думаешь, что успеешь вовремя переметнуться? Твой выбор. Я не хочу так рисковать, — она взяла его за руку, — нас могут ввести в разное время, и мы не встретимся. Ты думал об этом? — она кокетливо улыбается.
— Могут.
Орлов крепко держит её руку, до боли, и смотрит в глаза.
После Петергофа он никогда больше не видел прежней Марго. Точнее, после Ленинграда. Они провели в Ленинграде ещё два дня, не выходя из комнаты, в квартире его знакомого инженера, у которого жена-учёный была на каком-то съезде в Москве. А потом Марго поехала к Наами молодеть и становиться актрисой. И она ею стала — бесподобной, вырывающей сердце. Её любили и боялись, ей даже не пытались подражать, как не пытаются подражать божеству. Это был особый талант. Роли в её исполнении приобретали новый смысл, а пьесы становились глубже и масштабнее. Орлова же «ввели» в девяностые, когда она уже блистала в театре и на экране, будучи пожилой. Но он всё равно ходил на её спектакли и дарил цветы. Она даже не подавала знаков. Никогда. Железная. Им нельзя было общаться.
Орлов нахмурился. Он отчётливо вспомнил худощавого «дворецкого» из пьес Островского, в которых играла Марго, всегда одного и того же, с красивыми руками. Он вспомнил также, что подумал однажды: «что-то в нём не сходится».
Орлов поправил галстук и шагнул из комнаты в кабинет.
41.
Смена паролей
Севостьянова в приёмной не было. Орлов отправил запрос по внутренней связи компании быстро его найти, где бы он ни был, и чем бы не был занят. Подумав и сосредоточившись, понял, что на работе Игоря нет, и он стоит под защитой. Опоздал! Севостьянова уже прибрали к рукам. Как быстро! Подошёл к компьютеру — компания работала без сбоев. «Общая смена паролей» — написал он команду SOS. И вдруг на мониторе появились слова:
«Орлов! Нам стоило это восемь часов, но мы всё сделали. Твоего холдинга больше нет! То, что ты видишь в компьютере в виде работающей системы — запись и монтаж, поставленные, чтобы ты не создал преждевременной паники. Твоим кораблям некуда плыть, грузовикам ехать, а склады закрыты на неопределённое время. Чинить надо будет очень долго. Убытки ты понесёшь и уже несёшь, сам знаешь какие. Это материальная сторона вопроса, с помощью которой ты создал себе имидж и с помощью которой ты покупаешь себе всё, что продаётся, включая власть. Но есть и не материальная. Не видать тебе власти, Орлов! Той, ради которой ты всё это задумал. Накрылись твои планы по проникновению в правительство, мы тоже это устроили. Мы — это Игорь Севостьянов и Богдан Петухов. Мы отвечаем за свои поступки и не шифруем своих имён.»
Что? Мне снится сон? Но я не вижу снов! Орлов набрал номер на мобильном, подождал, когда там снимут трубку.
— Как работают системы Альфа и Гамма? — немного растерянно спросил Орлов.
— Всё в норме, — получил он ответ робота.
— Двойная проверка всех постов и смена паролей в SOS режиме, вариант 8, — это были только его личные пароли, неизвестные никому, то есть Севостьянов к ним допуска не имел на сто процентов.
— Мне нужно 45 секунд.
— Я жду, — Орлов начал приходить в себя.