Убю король и другие произведения
Шрифт:
Склон вдруг растекся треугольной площадью. Небо разверзлось также, солнечный диск треснул, подобно лопающейся в горле яично-желтой устрице, и лазоревый свод окрасился сапфировым багрянцем; рядом дымилось раскалившееся море, и обновленные костюмы местных жителей своими яркими цветами могли поспорить с блестевшими на тканях драгоценными камнями.
— Вы христиане? — спросил нас загорелый человек в просторной блузе, вымазанной красками, когда мы, наконец, остановились в центре этого пирамидального городка.
— Как господа Аруэ, Ренан и Шарбонель, — ответил я, немного поразмыслив.
— Я Бог, — сказал Фаустролль.
— А-га! — промолвил Горбозад, не пояснив, что он имел в виду.
Засим, что до меня, то я остался сторожить челн
Они уселись пред громадной дверью — за нею высилась вторая, а позади всего сооружения слепило глаза зеленью обильно унавоженное поле, помимо кочанов капусты усаженное и замысловатыми фигурками. Между грядами, на своеобразном гумне или риге, тянулись заставленные жбанами столы и деревянные скамейки, трещавшие под тяжестью людей, одетых в бирюзовый бархат, с ромбическими лицами и волосами цвета одуванчикового пуха; свалявшаяся поросль на их ногах и на затылке походила на жесткий коровий волос. Мужчины боролись в сине-желтой степи, и перепуганные схваткой жабы сбегались из лабиринтов серого песчаника к моей барке; пары выделывали па гавота, и на ветру волынок, трубивших что есть сил с вершины только что опустошенных бочек, дрожали ленты белой мишуры и фиолетового шелка.
Две тысячи танцоров с риги каждый преподнесли Фаустроллю по плоской лепешке, кубику твердого молока и бокал какого-нибудь крепкого напитка, всякий раз нового — стекло в стаканах было толщиной с диаметр аметиста папской митры, но жидкости не содержало и с наперсток. Доктор отпил у всех. Затем они швырнули в море по булыжнику, содрав все волдыри как на моих ладонях неопытного гребца, которые я вытянул вперед, пытаясь защититься, так и на разноцветных скулах Горбозада, сгоревших на жестоком солнце.
— А-га! — грозно заворчал тот, но вовремя вспомнил о данном обете.
Доктор вернулся к нам под звон колоколов, сжимая под мышкой две весьма подробные карты местности, врученные ему проводником совершенно безвозмездно; одна из них была прекрасным гобеленом, изображавшим в натуральную величину тот лес, к которому и примыкала треугольная площадь: над ровными газонами небесно-голубой травы шумела алая листва и разносился шепот женщин, собравшихся маленькими группками — волна каждой такой группы с гребнем белоснежных чепцов бесшумно рассыпалась по земле кругами лимонно-розового хоровода.
По верхнему краю картины тянулась надпись: «Лес Любви». На второй карте были указаны все те дары, которыми богата здешняя земля — так, например, мы увидали праздничный базар и золотые колобки свиней, очень похожих на своих упитанных хозяев, перетянутых ремнями васильковых одеяний. Все было здесь таким же круглым, как щеки волынщика или сама волынка, вот-вот готовая расстаться с воздухом своих мехов, или надувшийся живот.
Наш богобоязненный хозяин церемонно распрощался с Фаустроллем и отбыл в собственной ладье к лежащим дальше власти взора странам — мы видели лишь, как коралловая нитка горизонта надвое рассекла его радужный парус.
Мы вновь потерли масляные щеки обезьяны, страдавшей гидроцефалией, о полозья войлочной скамейки; взявшись за весла — Фаустролль тем временем тянул за шелковые удила своего руля, — я возобновил уже привычно размеренные движения гребца, то распрямляя спину, то сгибая ее над монолитными волнами земной тверди.
XV
О великой лестнице черного мрамора
Леону Блуа
Уже покидая долину, мы миновали последнее распятие у дороги, которое ужас перед его высотой (всмотреться пристально мы даже не посмели) нарисовал нам гигантским черным жертвенником для мессы. На притупленном конце этой заброшенной пирамиды из сумрачного мрамора меж двух прислужников, напоминавших пару священных обезьян божественной Танит, под испепеляющим оком Луны высилась угольная голова царя-гиганта. Держа чудовищного тигра за складки на загривке, он заставлял людей из моря Сточных Вод взбираться себе на колени. Перерубив им кости секачом с зубчатым лезвием и стиснув хищнику ужасные клыки, он мазал ему морду кровавыми кусками еще живого мяса.
Он с почестями принял доктора и, протянув десницу с высоты холма, точно предсмертное напутствие, бросил нам на дно челна четки — две дюжины ушей, отрезанных у обитателей Сточных морей и нанизанных на рог единорога.
XVI
О бесформенном острове
Франк-Ноэну
Остров этот можно сравнить с размягченным коралловым рифом, амебовидным и подвижным, точно протоплазма: деревья, например, напоминают здесь воздетые рожки улиток. Форма правления на острове — олигархическая. Один из повелителей этих земель (на принадлежность к высшей касте неопровержимо указывала высота его величественного пскента) решил как-то пожертвовать комфортом своего сераля. Пытаясь ускользнуть от суда Парламента — движимого в решениях, как правило, единственно лишь завистью, — он прополз по сточным трубам до главной площади и стал из-под земли вгрызаться в кладку ее мостовой так, чтоб оставить камня над собой всего-то на два пальца. Теперь о нем говорят: до виселицы ему рукой подать. Подобно Симеону Столпнику, он заточен внутри этой полой колонны, стоящей в центре сквера, поскольку сверху капители нынче ставят только статуи: поистине, лучше кариатид в ненастье не сыскать. В этой огромной колбе он и разбирает свои важные дела, плодится, спит и пьет, а его полуночные бдения освещаются лишь платьями толпящихся на улице невест. О мудрости его ходят легенды: одним из самых незначительных его изобретений стало открытие тандема, призванного продемонстрировать четвероногим все преимущества педалей.
Другой — сведущий в рыболовстве — украсил лесками пути окружной железной дороги, привольно раскинувшиеся на равнине подобно руслам рек. Однако поезда, в силу преклонных лет не ведающие пощады, безжалостно пугают рыб свистками или давят мальков этих зубастых тварей своим кованым чревом.
Третий постиг секрет райского наречия, доступного даже зверям, и некоторые виды их решил усовершенствовать. Он создал электрических стрекоз и пересчитал бесчисленные орды муравьев при помощи изгибов цифры 3.
Еще один, который выделялся средь островитян лишенным бороды лицом, поделился с нами чудодейственными хитростями — умением использовать потерянные вечера, наукой возвращать бездвижные, точно запойный пьяница, кредиты и искусством добиваться почестей Французской Академии, не жертвуя при этом собственным достоинством.
Следующий подражает мыслям людей при помощи набора действующих лиц, от тел которых он оставил одну верхнюю половину, стараясь исключить все низменное.
И, наконец, последний занят возведением огромной книги, задумав перечислить на ее страницах достоинства среднего француза, каковой, при всей склонности к авантюрам, будет столь же галантен, сколь и храбр, а обходителен под стать своему остроумию; желая без остатка посвятить себя этому титаническому труду, как-то на загородной прогулке он воспользовался минутной рассеянностью своего потомства и, бросив оное в лесу, немедленно ретировался. Позднее, когда мы пировали в компании его и остальных царей на жердочках стремянки, поручив Горбозаду поддерживать опоры лестницы с земли, крики носившихся по площади газетчиков оповестили нас о том, что обезумевшие от горя племянники владыки сегодня, как и раньше, ждут вестей о сгинувшем без вести родственнике под сенью городского парка.