Убю король и другие произведения
Шрифт:
В сиянии гирлянды залитых светом гостиных нервно взлетали смычки, пытаясь вырвать из-под покорных струн нечто вроде Те Deum [11] отчаявшейся страсти.
Могильно-черный фрак, расцвеченный роскошной клумбой неряшливо подстриженных орденских ленточек, где, точно сорняк, пестрели «За заслуги в сельском хозяйстве», ринулся к Маркею — скрываясь под своей фальшивой красной кожей, тот узнал запутавшегося в громоздком одеянии Треклята.
— Сокращение народонаселения
11
Тебе, Господи, хвалю! (лат.) — начало известного католического гимна.
— …пустые слова… — чуть ли не подпел ему эхом генерал.
— Родина может рассчитывать на сотню новых защитников каждодневно, — возопили они, теперь уже хором.
— На восемьдесят два, — поправил их, слегка заикаясь, Батубиус. — Но когда достопочтенный Индеец соблаговолит чуть поднапрячься, то, считая всего-то по шести в час, за сутки мы наберем аж сто сорок четыре рекрута!
— Хм, гросс, — подытожил заправский счетовод Треклят.
— Опт и от меньших партий считают, — кивнул генерал.
— Но при желании и эти цифры можно множить при помощи искусственного осеменения, — не унимался воодушевившийся доктор. — Для этого не нужен даже…
— Автор, издателем которого вы только что выступили! — смешались с хохотом чьи-то голоса.
— Нельзя ли отложить часть тиража? — цинично осведомилась Генриетта Цинн; никто и не заметил, как она вошла.
В ответ на все эти вопросы и предложения Индеец лишь спокойно покачал головой:
— Нет.
— Что такое? — проворчал генерал. — Он не хочет делать детей? Тогда кто, если не вы, мой друг?
Индеец, по-прежнему не проронив ни слова, бесстрастно обвел взглядом столпившихся вокруг гостей, воздел палец и наставил его на усаженную звездами и млечными путями грудь Треклята.
— Попытки — вечный удел несовершенства, — философически заметила Генриетта Цинн.
И Индеец, беспокоившийся об Элен и ее инкогнито, которое было не так-то просто соблюсти, поспешно вышел. Он бросился в зал, который, выходя, предусмотрительно запер на ключ.
Как только он переступил порог, гибкое и еще теплое от его собственных рук тело обвило его и подтолкнуло к покрытой мехом оттоманке.
Обжигающий шепот молодой женщины потонул в поцелуе, от которого у него зазвенело в ухе:
— Что ж, с пари, дабы угодить… г-ну Теофрасту, мы покончили! Что, если мы подумаем теперь о нас? Ведь мы друг друга так еще и не любили… по-настоящему!
На дверях глухо щелкнули два засова.
Внезапно где-то под потолком треснуло стекло, и на ковер хлынул ливень переливающихся осколков.
XII
Пой, соловей
Это заждавшиеся дамы выдавили стекло на галерее.
Осколки весело зазвенели в воздухе, но их трели быстро захлебнулись и стихли в густом ворсе ковра — так прерывается деланный смешок, будто услышав, как фальшиво он звучит.
Впрочем, женщины пока и не думали смеяться.
— Эй, любовнички, — смогла произнести наконец Виргиния.
— Что, за два дня не натешились? — спросила Ирэн.
— Да нет же, сами говорят, еще не начинали, — ухмыльнулась Эвпура.
— Не нас ли дожидаетесь? — полюбопытствовала Модеста.
Они прижимались к ажурным кованым перилам, но Андре и Элен были видны только их лица.
— А что, если вам помолчать? — прогремел Маркей. — Спрячься, — приказал он Элен.
— Мне все равно, если они нас увидят — главное, что тебе видны только их лица, — ответила Элен. — Да и потом, я не снимала маски.
Точно царственная особа, горделиво распахивающая ларец с бриллиантами короны, она отвела руки Индейца, который, обнимая, закрывал ей плечи.
И вдруг опустилась на колени — что позволяют себе лишь истинные повелители.
Девицы, рожденные в лакейской, обычно полагают, что грязную работу оправдывает только дополнительная плата.
Элен ласкала Маркея истово и самозабвенно, точно ее зубки, покусывая плоть, мстили мужчине за не растраченные до конца силы. Как видно, он недостаточно любил свою наложницу, коли не отдал ей всего себя — и без остатка!
Индеец несколько раз чуть не терял сознание от захлестывавшего наслаждения, покорный то как выжидающий мужчина, то как отдающаяся женщина…
Видно, об этом думал Теофраст, выводя сакраментальное «и более того».
Проклятия девиц нависали над ними, точно полог тяжелого балдахина.
Сначала развеселившись, теперь они едва не рвали волосы с досады. Маркей поднялся, схватил со столика фарфоровую вазу и замахнулся, собираясь было швырнуть ее в зиявшую у потолка бойницу. Но рука замерла на полпути: это не его дом, ведь он — Индеец.
— Да тут нужен еще больший шум, — воскликнул он. — Ах, где же мой охотничий рог!
Глаза его шарили по огромному заваленному безделушками столу, на который он поставил вазу.
Внезапно, с решимостью загнанного человека, передергивающего затвор револьвера, он выхватил из ящика какой-то продолговатый предмет.
Наверху зашумели.
— Эй, мсье дикарь, давайте-ка без шуток, — крикнула Виргиния, которая, подойдя к перилам первой, уже не смогла бы отпрянуть, так напирали сзади ее подруги.
— Вам нечего бояться, — усмехнулась Элен, с каким-то отчаянным бесстыдством схватив Андре за руку, — успокойтесь, сударыни, я его держу!
Андре высвободился, пожал плечами и щелкнул ключом, точно заводил какой-то механизм внутри коробки, на которой возвышался хрустальный венчик — а рядом, без воды, лежал забытый всеми букет роз, точно подминавший под себя беззащитное стекло, — и фонограф, занимавший всю середину стола, на котором они недавно ели, невесть как выплюнул из этой забитой цветами и запахами воронки оглушительную мелодию, немедленно заполонившую весь зал.