Ученик слесаря
Шрифт:
Иван проскучал до конца рабочего дня. Покинуть периметр предприятия не представлялось возможным. При входе на территорию на проходной отбирали пропуска и возвращали при выходе. Находились недовольные, высказывавшие опасения, как бы эта мера не переросла в тоталитарный режим. Можно было вылезти через щель в стене, но 'забытый' на вахте пропуск приравнивался к прогулу. А начинать трудовую биографию с прогула Иван не хотел.
– Отработал? Ну и дурак, - сказал Болт, встретив Ивана вечером.
– А мы пиво пили.
Пиво местного разлива было долбёжное и дешевое. Раза в полтора дешевле,
– Так что там на работе? Много болтов завернул?
Про свою кличку Болт не подозревал. Поэтому с соответствующим синонимом обращался так же, как и с любым другим словом, не имеющим отношения к его личности.
Это Иван его про себя Болтом называл. Чтоб с другим Андреем не путать.
– Странный он какой-то, - сказал Иван.
– Неясный мне. Словно плохо продуманный персонаж.
– Кто?
– Наставник. И фамилия у него - Фандюк.
– Действительно, - согласился Болт.
– Странная фамилия. С такой фамилией просто невозможно нормальным вырасти. Это ж она постоянно тяготеет над тобой. Любое мгновенье. Даже во сне. Хочешь - не хочешь, и искорежит психику. Ты от этого Фандюка подальше держись.
– Так ведь наставник...
– И всё же. По мере возможностей. Есть у тебя такие возможности?
– Есть, - сказал Иван, припомнив, как провел вторую половину рабочего дня.
– Так что насчет Саратова?
– Дался тебе этот Саратов, - с досадой сказал Иван.
– При такой дешевизне на пиво просто безумие отсюда уезжать.
Следующий день - среда?
– да, среда, выдался более рабочим, чем два предыдущие. Аврала никакого не было, работали, выводя в ремонт оборудование согласно графику текущего ремонта, но Петруха более оживленный был и охотней вступал в разговор, объясняя и показывая Ивану приемы слесарной деятельности. Кое-чему и впрямь научил. И там, где Иван, имея в руках силу, ударил бы иной раз молотком - стаскивая, например, турбинку с вала насоса - он научил пользоваться съёмниками и другими специальными приспособлениями. Или использовать, когда надо, рычаг.
Петруху считали ценным работником, хотя и редко ставили в пример нерадивым. А если требовалась производственная характеристика, то писали, что к работе относится с любовью.
– С любовью...
– хмыкал Петруха, читая про себя такое.
– С любовью можно и козла доить, да что толку?
Козел, очевидно, был символическим заместителем той бестолковой работы, которую зачастую приходилось ему выполнять.
Механик, зная Петрухину склонность чувствовать за собой после отгулов вину, обычно поручал ему такие работы, против которых прочий персонал, как правило, протестовал. Он даже специально иногда дожидался его запоев, откладывал иные распоряжения для таких случаев. Прочистить забитые унитазы, например, подправить химзащиту на реакторе, хотя для этого существовала специализированная организация, и слесаря резонно возражали, что им за это не платят, и, приходя на работу, каждый должен заниматься своей.
На этот раз никаких таких заданий загодя приготовлено не было. Чувствовалось, что механик сам этим мучался, и Петруха, а с ним и Иван, выполняли ту же работу, что и все. Причем, если на ревизию и смазку насоса согласно нормативам времени полагалось полдня, эта пара управлялась за час, и Петруха, который сам не курил и другим не советовал, лез не в
Странные, однако, особенности отметил Иван за своим наставником. Одну, а потом и другую. Первая касалась ключа 22х24. В руки он его никогда не брал. И если возникала необходимость им воспользоваться, то он вместо рожкового брал накидной, то есть либо на 24, либо на 22, хотя рожковым в иных случаях было гораздо удобнее. Позже подсказали рабочие, что он и портвейн - ни три семерки, ни три пятерки не пил, и вообще всегда пасовал, если попадались на его пути случайно любые, стоявшие трижды подряд, цифры. Рабочие, подшучивая над ним, порой подкладывали незаметно под руку этот ключ, но он, даже не глядя, каким-то внутренним чутьем, касаться его избегал.
И чувство юмора у него было особенное.
– Мамка есть?
– спрашивал он Ивана, когда у него выпадала свободная минута и возникала необходимость поговорить.
– Нет, - отвечал Иван. Мамки у него действительно не было.
– Папка есть?
Иван отрицательно мотал головой. Папки не было у него тем более. А мать умерла, когда Ивану шестнадцать исполнилось.
– Сиротинушка, - вздыхал слесарь и почему-то почесывался, хихикая как от щекотанья пером.
Позже Иван узнал, что есть анекдот такой, и немного внутренне успокоился. А то всегда после этого сиротинушки чувствовал острую - до ненависти - к своему наставнику неприязнь. А анекдот - что ж: шутит так человек. Ну и пусть шутит.
– Завтра гроза будет, - объявил неделю спустя дядя Петя своему подопечному.
– В сводку погоды заглядывал?
– спросил Иван.
– Нет. Сон мне соответствующий нынче снился. Покуда спал в петле.
– В тепле?
– переспросил Иван.
– А я как сказал?
– В петле.
– Либо у меня оговорка, либо у тебя ослышка, - сказал дядя Петя.
– По Фрейду. В тепле. Конечно, в тепле.
– Кто такой Фрейд?
– спросил Иван.
– Фрейд, это брат...
– произнес дядя Петя точно тем же тоном, как несколькими сутками раньше механик - про химию. Очевидно тоже, как и механик о химии, был о неком Фрейде наслышан и может быть, тройку даже по предмету имел, но не более.
– И что же снится в предчувствии грозы?
Самому Ивану в эту ночь снилось что-то хорошее.
– Обычно ночами мучают ангелы перед грозой. Налетают сонмом, хватают подмышки и воздымают вверх. А потом, вознеся, низвергают. Есть сходство с разрядом молнии, когда ты несешься вниз.
– Дядь Петь, а у тебя какой разряд?
– Пятый. А у тебя? Второй?
– Второй.
– Со вторым ни зарплаты, ни квалификации, - посочувствовал дядя Петя.
– Вот погоди, поработаешь месяц-другой - на третий сдашь. А так - ни зарплаты, ни квалификации, - повторил он.
– Голый вассер.
Назавтра действительно, с запада пришли тучи, и разразилась первая в этом году гроза, сопровождаемая кратким, но обильным ливнем. Крещенье лета огнем и водой, таким образом, состоялось. И то, что предчувствовал чуткий сновидец, сбылось.
А дальше - шли своим черным чередом рабочие дни: понедельники, четверги, пятницы... Иван постепенно стал привыкать к среде обитания, и уже не настолько мрачным казался ему цех. Тем более, что в своем положении не чувствовал никакой безысходности, постоянно имея в виду, что прекратить этот скорбный слесарный труд может в любой момент.