Учись видеть. Уроки творческих взлетов
Шрифт:
Сотни фотографий – и среди них грустный рассказ о Безумной Грете. Осень, зима, весна… А в летней московской ночи она стоит около мусорного контейнера, обмахивается веником, словно огромным опахалом, и на повышенных тонах обсуждает политику и правительство с пожилой женщиной в ночной сорочке…
Я вам уже называла имя австралийского писателя Алана Маршалла. В детстве он заболел полиомиелитом. Детский паралич, костыли. Но Алан не смирился с участью калеки: он взобрался на лошадь, научился водить грузовики по бесконечным дорогам Австралии, бродяжничал, охотился, рыбачил, ловил кроликов, жил среди простых, близких земле людей, в лесу, в саванне. Он даже поднялся на гору, чтобы увидеть землю с высоты птичьего полета.
Это был подарок Алану от его друзей-аборигенов, за чьи права он боролся с бесстрашием и неутомимостью. Они усадили Алана на деревянную дощечку и, передавая, как драгоценную эстафету, вознесли на вершину самой высокой горы.
Не знаю, найдете ли вы его книгу «Мои соплеменники», посвященную аборигенам, или книгу «Это мой народ», или сборник рассказов «Пишу о тех, кого люблю», обычно эти вещи я вам читаю вслух. Но потрясающе живую книжку «Я умею прыгать через лужи» каждый человек должен прочитать сам.
Было время, Алан Маршалл работал на обувной фабрике в бухгалтерии и вел там регистрацию приходов и расходов в журнале с отрывными листами.
«Когда приходил какой-нибудь посетитель – интересный человек и у нас завязывалась беседа, – рассказывал Алан Маршалл, – я записывал ее в этот журнал. А затем вырывал страницу. Словом, в пересчете на листы гроссбуха я им дорого обходился. Так вот, у меня собрался интересный материал, который я хотел использовать в дальнейшем. Но, видите ли, одна только дословная запись разговора иной раз лишена убедительности жизни. В ней непременно должна заключаться и частица души самого писателя. А то, что я привносил, надо было сплавить в единое целое, тесно увязать с характером персонажа. Итак, я записывал, записывал, записывал – я заполнял целые гроссбухи, у меня собралось их в общей сложности около тридцати. Словом, я записывал разговоры людей, которые заходили в бухгалтерию или работали на фабрике, а затем обрабатывал, что-то изменял или дополнял. Так родился мой первый роман про обувную фабрику “Как прекрасны твои ножки”».
Другой пример невероятного дневника явил миру поэт Велимир Хлебников. Когда я начну вам читать его стихи, вы все в обморок попадаете – такой он необычный, а потом когда-нибудь поймете его и полюбите. Маяковский называл его «поэтом для поэтов», уж очень много в поэзии Хлебникова загадок и завихрений, а сам он с гордостью носил титул Председателя Земного Шара и титул гения.
Он всюду странствовал, постигая тайны времени, тайны пространств, и заклинал художников будущего вести тщательные дневники жизни – «смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа».
В странствиях Велимир Хлебников делал записи на обрывках случайных бумаг и складывал в наволочку от подушки. Это был его поэтический дневник.
«Мы стоим у порога мира, когда будем знать день и час, когда мы родимся вновь, смотреть на смерть как на временное купание в волнах небытия. По мере того как обнажаются лучи судьбы, исчезает понятие народов и государств и остается единое человечество, все точки которого закономерно связаны», – писал Хлебников на клочке бумаги и бросал в наволочку.
Наверное, и это прекрасное стихотворение хранил до поры до времени в наволочке Велимир Хлебников:
Мне мало надо!Краюшку хлебаИ каплю молока.Да это небо,Да эти облака!Глава 21
«Люблю я карих лошадей»
Чьи бы вы ни раскрыли дневники, я имею в виду те, что автор доверил читателю, перед вами возникнет личность, неповторимая интонация, особая стилистика… Хоть возьмите «Записные книжки» Ильи Ильфа, автора «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» (Ильф и Петров); тома с письмами Чехова; письма, дневники, записные книжки журналиста, артиста, барда Юрия Визбора; письма и дневники поэта, сценариста, режиссера Геннадия Шпаликова (фильмы «Долгая счастливая жизнь», «Застава Ильича», «Я шагаю по Москве», «Я родом из детства», «Стеклянная гармоника», «Ты и я»… – один другого лучше. А стихи!) или «Дневник на клочках» мировой актрисы Фаины Раневской.
Очень вы удивитесь, прочитав книгу «И была жизнь…» самодеятельного художника Ивана Егоровича Селиванова. Фактически наш современник, а речь у него, весь склад ума, художественный взгляд на жизнь – каких-то стародавних времен. Из его дневников, писем, картин, полуфантастических-полуреальных зарисовок возникает обыкновенная судьба – деревенский Север, беднота, странничество, тяжелые работы, полная незащищенность. Жизнь эту продувают насквозь холодные ветры, заливают дожди, заваливают снега… Разлука с единственным близким человеком, одинокая старость, дом престарелых…
Но какой необыкновенный взгляд у Селиванова Ивана Егоровича на мир и на свое пребывание в мире. Все привлекает его внимание: каждое лицо, предмет, ко всему относился он до скончания дней с трепетом и почитанием.
Его книгу не сравню я ни с одним захватывающим детективом или любовным романом, все меркнет перед волнующей глубиной этого простого и безыскусного рассказа:
«Я только что из деревни, окунулся в большой губернский город. В поисках счастья. Счастье – где ты есть? Почему ко мне не подходишь? Иль ты боишься меня? Все мои мечты и помыслы: подойди же, счастье, ко мне. Хотя бы мне увидеть вас в лицо – ваш образ. Может, я с тобой подружился, и обнял бы тебя, и расцеловал бы тебя, а ты все же боишься меня. Ты, счастье, – человек всеобъемлющий, всезнающий».
«Решил сегодня я пойти на вольный воздух погулять. Очистить легкие от всякой пыли… Открыл я дверь избы своей. Совсем другой вдыхаю воздух. И как бы радуется грудь, смеются легкие. Улыбается весь божий свет».
«Мечтал я с вечера, что завтра буду делать. Возьму ведро, открою погреб. Накладу картошки, промою, а потом подумаю, что я приготовлю. Сварю в мундире я картошку, может, пюре сделаю, а может, суп-похлебку сготовлю – что сумею. Что сварю – тем и питаться буду. Если нет картошки и нет копейки про запас, дело плохо. Иди в магазин, купи хлеба… Отрежь от булочки кусочек, возьми соли. Солью посоли хлебушко, водичкой мутной запивай из-под снега».
«Здравствуй, Петя (текст в книге около его картины «Петух». – М.М.)! Я к тебе. Принес гостинца. Смотрю давно я на тебя. Стар ты стал, красу младую потерял. Пока живи, не умирай, красавец мой, тебя храню, как особую реликвию красоты твоей. Твоя красота на полотне снята мной уже давно. Известна в Лондоне людям. Не погасла слава о тебе. Ты будешь жить на полотне, пока полотно не развалится и краски не померкнут».
«Люблю я карих лошадей».
«Любовь – необъяснимое дело, и об ней слишком много разговоров, я не хочу в них вдаваться. Считаю, любовь зарождается от душевного взаимопонимания. Хорошие отношения, когда каждый знает, что другой не покинет его. Это и есть любовь».