Учитель для канарейки
Шрифт:
— А банкет не отменят после случившегося?
— Вам, мсье Сигерсон, должно быть, известно правило, по которому представление должно продолжаться?
— Я-то в вечернем костюме, а вот вы — нет, — заметил я, поднимаясь и снова надевая плащ.
— А я — как всегда, исключение из правил, — улыбнулась она, беря свою верхнюю одежду. — В стране Жорж Санд и Сары Бернар мои предпочтения в одежде будут приняты спокойно, если не с пониманием — тем более, у артистки. Идемте же?
У меня не осталось выбора.
4. Первая
Прием, проводимый в одном из тех гигантских фойе, производил впечатление подавленности. Тем не менее, там наблюдалась та характерная атмосфера, которая порождает на время оттенок фальшивой bonhomie [41] , показной демократии, когда директора на равных перешучиваются с дамами, проводящими зрителей на их места, гардеробщицы сидят бок о бок с музыкантами, а тенора флиртуют с членами кордебалета, которые только и мечтают добраться до буфета.
Добродушие, дружелюбие (фр.) — прим. пер.
Ла Сорелли в углу репетировала прощальную речь уходящим директорам, подкрепляя память узким бокалом шампанского и бутылкой, предусмотрительно поставленной рядом.
Леру властвовал в другой части помещения, окруженный членами ансамбля, почтительно внимавшими каждому его слову. Казалось, стоя перед выбором — самому умирать от скуки, или наводить тоску на других, он предпочел последний вариант.
Кристин Дааэ видно не было. Смерть Бюке и предшествовавшая ей безобразная сцена в ее гримерной настолько расстроили юное сопрано, что доктор предписал ей покой и позаботился, чтобы ее отвезли домой.
Мое прибытие под руку с Ирен Адлер — да еще и в мужском костюме — вызвало небольшую сенсацию, я почувствовал, как знакомство с ней повышает мою оценку в глазах окружающих. Те, кто воспринимали меня как еще один винтик в огромном механизме Оперы, теперь пересматривали мой статус. К счастью, теперь, когда я мог отвлечься на работу, моя мигрень стала утихать.
— А вы хитрец, Сигерсон, — воскликнул, отведя меня в сторонку, Понелль. — Как вы от всех скрыли, что знакомы с мадемуазель Адлер!
— Я профессионал, — неопределенно ответил я, чтобы выиграть время, и, подчиняясь нетерпеливому жесту моей спутницы, оставил его строить предположения.
Она представила меня Дебьенну и Полиньи, с которыми мне не случалось разговаривать с самого прослушивания. Эти джентльмены с легкостью поверили, что я был старым другом Ирен Адлер из Оперы Осло, так как в тот момент они горячо обсуждали что-то с малышкой Жамм, Мег Жири и ее матерью, которых перед тем допрашивал мсье Мифруа из Парижской префектуры. Их беседу сопровождали взволнованные и испуганные восклицания, малышка Жамм настаивала, что в смерти Бюке может быть повинен только Призрак, а Мег Жири с энтузиазмом поддерживала
— Я сама его видела, — не без кокетства объявила она, в восторге от того, что находится в центре внимания.
— Что? Когда?
— Я последней спускалась со сцены по лестнице во время последнего представления Пророка, а он стоял в конце коридора, и его освещала единственная лампа у двери в подземелье. Он был в вечернем костюме.
— Он всегда в вечернем костюме, — добавил другой голос.
— Но что он делал? — спросил кто-то.
— Он отвесил мне низкий поклон и ушел сквозь стену! Никогда в жизни я так не пугалась!
— А его лицо? — спросил еще кто-то.
— Ужас! Это была мертвая голова! — это сообщение вызвало всеобщий вскрик. — Да, мертвая голова, — повторила Мег, довольная вызванной ее заявлением реакцией.
— Жозеф говорил, что видел его, — вставила Жамм, стараясь не упустить возможность отхватить и себе чуточку всеобщего внимания. Толпа тут же переместилась, окружив соперницу Мег.
— Бюке? Ты уверена?
— Он сам мне так сказал, — настаивала маленькая чертовка. — Он сказал, что никакого лица вообще не было — ни носа, ни рта, только темные сверкающие глаза.
— Тогда все ясно, — заключил один из слушавших. — Призрак его и убил!
В разговоре возникла пауза, но директора не стали обсуждать это заявление.
— А где именно было обнаружено тело несчастного? — поинтересовался я, стараясь изобразить праздный интерес. Вероятно, никто не позаботился бы ответить на мой вопрос, если бы не мое внезапно обнародованное знакомство с мадемуазель Адлер.
— Между частью декорации и статуей из Короля Лахора, — сказал Полиньи, покачав головой при неприятном воспоминании.
— И что, этот Бюке походил на человека, способного покончить с собой?
Кто-то хихикнул.
— Он бы, скорее, покончил с вами.
Директора согласились.
— Бюке был не из тех, кто покорно принимает удары судьбы, — последовавшее за этим молчание предполагало только одно объяснение.
— Я так понимаю, что вы, господа, верите в Призрака?
— Мы знаем, что он существует.
— Могу я поинтересоваться, откуда же вам это известно?
Они коротко переглянулись, не уверены, стоит ли продолжать обсуждать эту тему на публике. Ответила мне мадам Жири.
— Я обслуживаю эту ложу, мсье, — объявила она с высокомерной снисходительностью, голосом, рассчитанным на то, чтобы его услышала вся компания. Сразу стало ясно, от кого дочь унаследовала страсть находиться в центре внимания.
— Ложу номер пять?
— Ну да, но откуда вы?..
Я отмел ее вопрос коротким смешком.
— А откуда вы знаете, что он посещает ложу, если вы никогда его не видели?
— Но ведь он всегда оставляет мне три франка на чай.
— Внимательный призрак, — не мог не признать я.