Удар молнии

Стил Даниэла

Сэм пытался как-то скрасить ситуацию, но до Алекс его доводы не доходили.

— Ничего хорошего в этом нет. Есть я, твоя больная жена. В ближайшие шесть-семь месяцев мне будет трудно даже двигаться, я изуродована до конца своих дней и никогда не смогу иметь детей. И кроме всего прочего, болезнь может дать рецидивы.

— Что ты еще придумаешь, чтобы вогнать себя в депрессию? Как насчет геморроя и простатита? Ради Бога, Алекс, я знаю, что все это ужасно, но не воспринимай это как конец света.

— Это и есть конец света. И не учи меня, как ко всему этому относиться. Сейчас ты уйдешь

отсюда и окажешься дома.

Ты завтра увидишь Аннабел, а я нет. Ты весь год будешь чувствовать себя превосходно, а когда ты завтра утром посмотришь в зеркало, ты не обнаружишь никаких изменений. А в моей жизни изменилось все. Так что не надо говорить мне, как мне воспринимать свое положение. Тебе этого не понять.

Алекс кричала на него, и Сэм поймал себя на том, что никогда не видел ее такой жалкой и такой злой.

— Я знаю. Но у тебя есть я, есть Аннабел, и ты так же красива, как и прежде. У тебя остается твоя работа и вообще все, что имеет ценность. Да, ты осталась без одной груди. Но ты могла попасть в аварию или родиться калекой. Ты не должна позволить этому разрушить твою душу. Ты не имеешь на это права.

— Я, черт возьми, имею право делать то, что я хочу. Оставь свои красивые слова.

— Тогда чего же ты от меня хочешь? — спросил вконец измученный Сэм, не зная, что сказать ей. Он не обладал способностью утешать; кроме того, он находился в таком месте и в такой ситуации, в которые он меньше всего на свете хотел бы попасть.

— Я хочу реальности, хочу симпатии. В последние две недели, когда я говорила тебе о том, что это может произойти, ты даже не слушал меня. Тебе не хотелось знать, как я себя чувствую, насколько я испугана тем, что меня ждало. Ты просто говорил банальности и вешал мне на уши лапшу. Да ты даже не соизволил появиться, когда врач рассказывал мне о моем диагнозе! Ты был на работе, проворачивал свои сделки, а потом поехал домой и смотрел этот идиотский ящик вместе с нашей дочерью, так что ты не имеешь морального права рассказывать мне, что я должна чувствовать. Да ты даже представить себе не можешь, что испытывает сейчас твоя жена!

— Ты права, — тихо сказал Сэм, пораженный ее злобой.

Она была обижена на всех, на все и на него, потому что изменить уже ничего было нельзя. — Я не знаю, что и сказать тебе, Ал. Я бы очень хотел, чтобы все было по-другому, но ты же знаешь, что это невозможно. И мне очень жаль, что я не приехал раньше.

— Мне тоже, — ответила она и снова начала плакать. Ей было так одиноко, так страшно. Она чувствовала себя совершенно беззащитной и беспомощной. — Что же будет? Как я смогу работать, быть твоей женой, воспитывать Аннабел?

— Тебе просто нужно делать то, что ты можешь делать, а все остальное пусть идет как идет. Хочешь, я позвоню тебе на работу?

— Нет. — Она жалобно взглянула на него. — Я сама позвоню в ближайшие несколько дней. Доктор Герман говорит, что во время химиотерапии я, возможно, смогу работать — все будет зависеть от того, как я буду себя чувствовать. Некоторые люди работают, но вряд ли среди них есть адвокаты. Может быть, я буду брать работу на дом.

Алекс просто представить себе не могла, как справится со всем этим. Шесть месяцев химии казались ей

вечностью.

— Пока еще рано думать об этом. Ты только что перенесла операцию. Попытайся не брать все это в голову.

— И что же мне делать? Записаться в группу поддержки?

Врач говорил ей об этом, но она решительно отмела саму идею. Ей не хотелось общаться с другими несчастными.

— Попробуй расслабиться, — сказал Сэм, и Алекс ощетинилась, но тут в дверях внезапно показалась медсестра со шприцем в руках. Это была инъекция снотворного и болеутоляющего, распоряжение насчет которой было получено от Питера Германа, и Сэм сказал, что Алекс обязательно должна принять лекарства.

— Зачем? — вскинулась она. — Чтобы я перестала на тебя орать?

Она смотрела на него, как ребенок, и Сэм нагнулся и поцеловал ее в лоб.

— Да. Сейчас ты на некоторое время замолчишь и уснешь, а то ты себя совсем с ума сведешь.

Сегодня утром с ней случилось все то, чего она так боялась. И теперь ей предстояло научиться жить со своим диагнозом.

Перед ней лежала нелегкая дорога, и Алекс это понимала.

В отличие от Сэма, который все еще пытался отрицать весь ужас происходящего, она прекрасно видела все, что ее ждет.

«Я люблю тебя, Алекс», — сказал он после того, как ей сделали укол, но Алекс не ответила. Она еще не впала в дрему, но была слишком измучена, чтобы сказать, что тоже его любит. А через несколько минут она начала засыпать. Не сказав ему больше ни слова, она просто провалилась в сон, держа плачущего Сэма за руку. В своих бинтах, с волосами цвета пламени и навсегда изуродованным телом она выглядела такой усталой, такой грустной и заброшенной.

Сэм на цыпочках вышел из комнаты и сказал медсестре, что уходит. В лифте он задумался над тем, что ему сказала Алекс. Теперь он может выйти из больницы и отправиться домой. Это произошло с ней, а не с ним. По пути домой он понял, что с этим не поспоришь. У него ничего не отрезали, он был вне опасности. Ему нечего было бояться, кроме ее возможной смерти, о чем он даже думать не мог — настолько это было ужасно. Посмотрев в зеркало в одной из витрин, он увидел того же человека, что и утром во время бритья. Ничего не изменилось — за исключением того, что сегодня он утратил часть себя, ту часть, которая была связана с Алекс. Она уходила от него — постепенно, шаг за шагом, так, как в свое время ушли его родители, и Сэм не хотел, чтобы она и его утянула за собой. Она не имела права этого делать, не имела права ожидать, что и он умрет вместе с ней. Размышляя обо всем этом, Сэм шел домой так быстро, как только мог, как будто за ним гнались грабители или демоны.

Глава 7

Проснувшись на следующее утро, Алекс обнаружила рядом с кроватью женщину, которая явно ожидала ее пробуждения. Медсестра суетилась около капельницы. Как и предупреждал доктор Герман, Алекс чувствовала лишь незначительную боль, но та душевная тоска, которая навалилась ей на сердце, как только она вспомнила все, что произошло вчера, была неизмеримо тяжелее.

Женщина в цветастом платье и с седыми волосами улыбнулась ей. Алекс воззрилась на нее с удивлением — она видела эту даму впервые в жизни.