Удар змеи
Шрифт:
Князь поднялся, вышел из юрты, вдохнул свежего холодного воздуха, потянулся, направился к обозу:
– Никита! Как, расположились?
– Да, княже. Василий Ярославович место указал для кострища и где встать можно, дабы татары не серчали.
– Не называй меня князем, Никита, и другим накажи. За княжеского отца совсем иной выкуп требовать станут, а у меня с собой серебра уже мало осталось. Батюшка-то где?
– Мефодия и Полеля повел - показать, где дровами разжиться можно. Трех лошадей забрал. Сказывал, сани не пройдут. Токмо вьючить надобно.
– Это верно. Горы тут, может, и пологие,
– Андрей присел на облучок распряженных саней.
– Дай воды попить, а то у них тут только кумыс да кумыс.
– Вот, княже. Утром из снега топили, - протянул небольшой бурдючок холоп.
– Никита!
– Прости, Андрей Васильевич… Чего татары-то от тебя хотели?
– Да так, из вежливости. Отца хвалили, мне добрые слова сказывали.
– Никак, дружбы вашей басурмане ищут?
– Может статься, и нашли, - пожал плечами Андрей.
– Батюшку надобно спросить.
Такое среди извечных врагов случалось не раз и не два. Родовитые полоняне, подолгу жившие в домах и семьях своих победителей в ожидании выкупа, и их пленители привыкали друг к другу, находили общий язык, превращались в близких друзей и оставались ими по возвращении выкупленных на русскую землю. Порой даже роднились, навещали друг друга… Что не мешало друзьям временами сходиться на поле брани в смертной сече. Ничего не поделать, таков долг службы.
Но служба - одно, а личные отношения - другое.
Дровосеки явились примерно через час, ведя в поводу тяжело груженных лошадей. Андрей поднялся навстречу, и они с отцом снова обнялись.
– Ну, ты как?
– поинтересовался Зверев.
– Пока татары спят, можешь сказать как есть.
– Не спят, - покачал головой боярин.
– Мурза у старшей жены, братья его в своей юрте в кости играют, племянник же и один из сыновей к табуну поехали пастухов проведать.
– Да бог с ними, с крымчаками. Ты как?
– Сам ведь видел, Андрей. Ем за одним столом, сплю в одной юрте. Одет как родич. Почетный пленник. Одна беда, что скучно. Дела для меня тут нет, храм ближайший токмо в Карасубазаре. Порой с мурзой к отаре или табуну съезжу, иногда на скалы схожу. Вот и все занятие. Поведай лучше, как там матушка, как сам, как Полина, дети?
– Дома у меня, милостью Божьей, жаловаться не на что. Здоровы все, растут и веселятся. Лихоманка не добралась. Ольга Юрьевна горевала по тебе сильно, в монастырь хотела уйти. Насилу отговорил. С хозяйством же порядок. Недоимок нет, крестьяне от оброка не бегут.
– Отчего постриг хотела принять? Нечто не дождаться? Не навек в полоне - государь, вестимо, каженный год полон откупает.
– Весть дурная поначалу пришла: что посекли тебя в порубежье насмерть. С выкупом тоже неладное случилось. Государь посольство посылал, союз предлагал хану супротив ляхов. Да рассорились послы с Девлет-Гиреем, с руганью уехали, ни о чем не сговорились. Вот и выкупить пленных не вышло. Теперь я этим занимаюсь, но дело еще не слажено.
– Сладится?
– Надеюсь. Но ты не беспокойся, отец, тебя я прямо сейчас выкуплю. Матушка исстрадалась, мне тревожно. Поместье рук твоих и воли просит.
– Один не поеду, - покачал головой боярин.
– Видишь, на виноградниках смерды трудятся? Тоже ведь
– Проклятие… - Андрей только и мог, что стиснуть кулаки.
– Я совестить пытался, - вздохнул Василий Ярославович.
– Токмо Янша-мурза сказал, что лошадей и овец он своих не кормит, те сами о пропитании заботятся. Вот пусть и невольники тоже сами еду ищут, не его забота. А коли умирают, так он летом в набеге еще наловит. Сказывает, его припасов и так немного, на род его едва хватает. И тратить мясо и зерно, крымчакам отложенное, на иноверцев он не станет. Я боярин родовитый, меня на кошт взял. Безродных же смердов в христианских землях несчитано, их беречь ни к чему.
– С тобой нас семеро, отец. Их же всего…
– Перестань, Андрей!
– не стал даже дослушивать Василий Ярославович.
– Коли с этим кочевьем мы и управимся, все едино сквозь Крым столь малым числом не пройдем. Невольники от здешней жизни слабы, еле ноги волочат. Пользы от них никакой не будет, токмо обуза. Погубим всех, и сами зазря сгинем. Опять же кровь проливать в доме, что приют тебе дал - грех страшный. Хоть они и татарыдушегубы, да я все едино их гость. И ты, Андрей, тоже.
– У меня от силы триста рублей осталось, отец, - признался Зверев.
– Токмо и хватит, что тебя выкупить да домой вернуться. Тоже ведь расходы не маленькие. Я ведь, как про плен твой узнал, так сколько было при себе денег, с тем и поехал. Для обычного пути, для хлопот домашних в усадьбе, али на подворье сего с избытком хватало, богатым гоголем ходил. По сим же нуждам нищ донельзя. Тебя выкуплю, еще двух-трех смердов освободить могу. Все, на большее не хватит.
– Коли православных в аду сем оставлять, так и я не поеду, - опустил голову боярин.
– Стыд замучит по земле русской ходить, кусок в горло не полезет. Вспоминать стану, как христиан невинных на муку бросил.
– Отец… - Андрей подошел и крепко обнял боярина.
– Отец, я тебя понимаю. Но у меня нет денег, чтобы выкупить всех. Их просто нет!
– Надо торговаться! Янша не знает, что я отец богатого князя, ты тоже, я заметил, не признал. Можно сторговать… Можно сторговать меня за сто, а остальных.
– Отец… - Зверев прикусил губу.
– Отец, я уже успел кое-что узнать. ДевлетГирей хочет получить за каждого пленного боярина триста пятьдесят рублей. Коли торговаться смертным боем, можно сбить выкуп до двухсот рублей. Если сильно повезет, очень сильно, то до ста пятидесяти. Пусть так. Коли я отдам за тебя половину серебра, то смогу забрать еще три… ну, четыре невольника. И нам придется считать каждую копейку, чтобы добраться домой не голодая. Если заплатить придется двести, тогда… Тогда придется выбрать только одного.