Удивительное путешествие Полисены Пороселло
Шрифт:
И рассказала ту часть истории, которой не знал старый доктор, в том числе о признании синьоры Кисли и об их пребывании во дворце.
Глава пятая
Когда повествование закончилось, старый лекарь еще несколько минут сидел в молчании, перебирая бороду измазанными в грязи пальцами.
– Так значит… ты и есть девочка из леса… – пробормотал он наконец. – Смотри-ка, я всегда вижу тебя в компании со свиньями. И если бы мне удался подкоп и я не попал именно в эту камеру, ты бы так и считала себя истинной принцессой… И возможно, у тебя бы даже получилось убедить в этом королеву…
Полисена беззвучно плакала.
– Жаль, что я разрушил твои надежды, – продолжал доктор. Потом почесал макушку и задумчиво добавил: – Но мы можем сделать вид, что не знаем друг друга. Готовясь к побегу, я вовсе не собирался восстанавливать справедливость или мстить. Мое единственное желание – это жить в деревне и разводить пчел. Мне абсолютно без разницы, кто теперь взойдет на трон Пичиллони.
– То есть, вы готовы замалчивать правду и подтолкнуть Полисену на незаконное владение троном? – не верила своим ушам Лукреция.
Старик пожал плечами:
– Поступайте как хотите. Я, как только выйду отсюда, отправлюсь в горы, за лес Таррос, и слышать больше не желаю о Маломире.
Полисена продолжала рыдать.
– Да прекрати ты! – потеряла терпение Лукреция. – Тебе так сильно хотелось стать принцессой?
– Трон тут ни при чем… – всхлипнула Полисена. – Я-то думала, что нашла свою семью, маму… а оказалось…
– …а оказалось, что нам всего лишь надо снова трогаться в путь на поиски твоих настоящих родителей – все найденные до сих пор оказались ненастоящими! – ободряюще сказала Лукреция. Затем обратилась к доктору: – Во что была одета моя подруга, когда вы нашли ее в лесу? На ней было что-нибудь особенное? Медальон, надпись, драгоценности?
Старик покачал головой:
– Она была в хороших, но совершенно обычных пеленках. И ни одного отличительного знака. Несомненно, тот, кто бросил ее, совершенно не собирался ее находить.
Полисена зарыдала еще сильнее.
– Хотя… постойте, – продолжал врач, – может быть, это как-нибудь поможет… Девочку завернули в мужскую сорочку из тончайшего батиста, скорее всего, чтобы спрятать в пути, и, если мне не изменяет память, на ней были вышиты инициалы.
– Вы ее сохранили? – спросила Лукреция.
– Помните, что это за инициалы? – вскочила Полисена, вытирая слезы ладонью.
Доктор помедлил.
– Да, я сохранил ее, – сказал наконец он. – Но совсем не для того, чтобы дать найденышу возможность быть узнанным. Напротив, я всей душой желал, чтобы подмена никогда не была обнаружена. Я сохранил ее, стыдно признаться, из любви к моде, а сорочка была очень красивой. Она как раз была на мне в день моего ареста.
– Какие там были инициалы? – не успокаивалась Полисена – ничто другое ее не интересовало.
– Минутку, сейчас поглядим… – сказал старик. Он развернул сверток, который положил на землю, развязывая пояс, вынул из него небольшую книжечку и принялся лихорадочно ее листать.
– Здесь слишком темно, я ничего не вижу… – бормотал он.
– Но зачем вы их переписали? – удивилась Лукреция.
– Я не переписывал. Они здесь, вышиты на одной из страниц, не помню какой.
Уловив вопросительный взгляд подружек, он объяснил, что за несколько месяцев пребывания в темнице почувствовал такое неодолимое желание вести дневник, что разрезал сорочку на много-много квадратиков и сделал из них небольшую книжечку, куда ежедневно записывал свои мысли и надежды на будущее.
– А как же чернила? – полюбопытствовала Лукреция.
– Смесь копоти от лампадки со слюной. Пером мне служила какая-нибудь палочка или гвоздь, пока у меня их не отбирал надзиратель.
– Так что это за инициалы? – не терпелось Полисене.
Наконец старик нашел их. Но было слишком темно, чтобы разобрать буквы. Он несколько раз провел по ним пальцами.
– К счастью, это рельефная вышивка. Мне кажется, что это «А»… и… «Е». Да, это «Е». Они ни о чем тебе не говорят, девочка?
Полисена разочарованно покачала головой. «А. Е.» – она не знала никого, чье имя начиналось бы с этих букв.
– Не могу отдать тебе весь дневник, – извинился доктор. – В нем десять лет моей жизни. Но страничку с инициалами я, пожалуй, тебе подарю. Точнее, верну ее тебе. И от всей души желаю, чтобы она помогла.
За разговорами наступила поздняя ночь. Вскарабкавшись на окошко, Полисена убедилась, что на улице никого не было. Часы на башне пробили десять раз.
– Ну что, идем?
Лукреция взобралась последней, захватив под мышку поросенка и подталкивая доктора, у которого от мыслей о близкой свободе немного кружилась голова.
Они осторожно сдвинули решетку с места и вышли наружу. Старик прислонился к стене.
– Знали бы вы, сколько раз мне снился этот момент! – тихонько вздохнул он. Полисена посмотрела на него с состраданием. Десять лет в самой темной и глубокой камере! Ее посадили только сегодня утром, а казалось, что она там провела по меньшей мере пару веков.
– Спасибо за все! Прощайте! Пусть вам сопутствует удача, – прошептал доктор, пожимая девочкам руки.
– Подождите минутку! Неужели вы собираетесь расхаживать в таком виде? – запротестовала Лукреция. – Босой и одетый в мешковину! Да вы погибнете от холода! Да еще с этой бородой и такими длинными волосами! Все сразу поймут, что вы бежали из тюрьмы, и вас арестуют. Спрячьтесь-ка вон там, за статуей, на несколько минут. Полисена останется с вами, а я сейчас приду!
Она тенью скользнула вдоль стены, окружавшей королевский дворец, и подбежала к воротам конюшни. Толкнула створку, которая, как и обещала Изабелла в своей записке, поддалась, и дверь, щедро смазанная маслом, бесшумно отворилась.
– Тихо! – приказала она, чтобы звери-циркачи не выдали ее своими радостными визгами. – Все в телегу! Уезжаем!
Старый лекарь, увидев труппу Рамузио в полном составе, не поверил своим глазам.
– Так значит, поросенок был только началом!
Но Лукреция не стала терять время на обмен любезностями. Она вытащила из корзины зимнюю одежду старого Жиральди, припрятанную на всякий случай, и подбитые мехом сапоги и отдала их старому арестанту. Бедняга так исхудал, что одежда висела на нем, как на вешалке. Но все же у него появилось приятное чувство тепла и защищенности. «Интересно, я еще не разучился ходить в обуви?» – подумал он.