Угольки
Шрифт:
Через пару минут мои зубы перестают стучать, а еще через несколько минут я полностью перестаю дрожать.
Мы оба очень долго ничего не говорим, но я не засыпаю обратно. Я не хочу пропустить ни секунды этого. Я практически уверена, что Кэл тоже не спит, хотя он дышит медленно и ровно, лишь изредка шевелясь.
Наконец, я без подводок и подготовки спрашиваю:
— Когда ты купил это место?
Он на мгновение медлит, затем отвечает, будто вопрос его удивил.
— Владел им уже давно. С тех пор, как узнал о Дереке. Хотел иметь место
Дереку было восемь, когда его мама наконец-то сказала Кэлу, что у них родился ребенок. Внезапно я задаюсь вопросом, что он, должно быть, почувствовался.
— Ты злился? Из-за того, что она так долго не говорила тебе о Дереке?
— Конечно. У нас с ней был всего один раз. Даже не уверен, как это получилось. Она была хорошей девочкой, которой захотелось побыть плохой, но она довольно быстро передумала. Я никогда не думал, что у меня будет ребенок. Никогда не думал, что захочу стать отцом, но узнав, что так получилось… Это изменило для меня все.
Я не отвечаю словами. Просто думаю о том, что он сказал, пытаюсь уложить в голове, кем был Кэл в то время.
— Я пытался почаще видеться с ним, — добавляет он. — Пытался помогать. Правда. Его мать ничего от меня не принимала.
— Я знаю. Она никогда не думала, что ты сможешь быть хорошим отцом, — в моем голосе не звучит осуждения. Это лишь констатация факта.
— Она наверняка была права.
— Нет, не была. У тебя не было опыта, и тебе не дали шанса, но ты мог бы быть для него хорошим папой. Твое присутствие в его жизни много значило для него. Под конец. Я это знаю.
Кэл долго ничего не говорит, но не потому, что он отгораживается от меня. Это потому, что он испытывает слишком много всего. Я чувствую это по напряжению его тела за моим.
Желая сделать что-нибудь, чтобы ему стало лучше, я нахожу его ладонь и переплетаю наши пальцы. Я сжимаю его руку и продолжаю держать ее, пока мы вместе лежим в темноте.
***
Всю следующую неделю я вечером засыпаю в своей постели, но как только Кэл посреди ночи встает поворошить угли, я выбираюсь из своей постели и перебираюсь на его кровать.
Когда я делаю это в первый раз, он стоит над своей кроватью, смотрит на меня и качает головой. Но в итоге ложится рядом и обнимает меня, как я хочу. А следующей ночью он даже не качает головой.
Это лучшая часть моих дней — обниматься с ним посреди ночи и разговаривать обо всем, что приходит в голову. Я спрашиваю его об его детстве, и он рассказывает, как его папа напивался по выходным и избивал его и маму. Он хочет знать, какие предметы мне больше всего нравились в школе, и кем я хотела работать перед тем, как весь мир скатился в ад. Мы разговариваем о том, сколько времени потребуется на восстановление климата, и как общество может выглядеть в будущем.
В эти полночные часы в постели он говорит так много, как я никогда прежде от него
Иногда, когда я слишком глубоко копаю в его сознание, он раздражается на меня, откатывается и спит на своей половине постели. Но это даже неплохо. Мне нравится прижиматься к его спине. Мне нравится спать с ним в одной кровати.
Такое чувство, будто мы реально вместе.
Однажды ночью, через неделю после того, как я начала забираться в его постель, я спрашиваю его о лучшем воспоминании из детства, и он рассказывает о поездке в Нэшвилл с мамой. Они поехали одни. Его бабушка дала его маме денег на поездку в честь ее дня рождения, а его отец ныл насчет того, что придется пропускать работу, так что они поехали без него. Они провели там четыре дня. Ели в кафе, ходили по туристическим местам, и ни разу им не приходилось беспокоиться о том, что их папа придет домой пьяный и злой.
История так глубоко трогает меня, что я хочу это выразить, но ничего не могу поделать. Я не могу найти слова, чтобы воплотить свои чувства, и Кэл ни за что не позволит мне повернуться к нему лицом. Обнять его и поцеловать, как мне хочется.
Так что я просто держу его за руку, массирую ладонь и каждый палец отдельности.
Я медленно спускаюсь от его руки и начинаю массировать предплечье, поглаживать кожу и жесткие волоски. Шрамы, которые рассекают его запястье.
Что-то сильно навредило ему, оставив все эти шрамы, и я понятия не имею, что это было.
Так что я поглаживаю это. Мечтаю иметь возможность погладить и другие части его тела.
Чем больше я ласкаю его ладонь и руку, тем более напряженным и горячим становится Кэл позади меня. Его грудь вплотную прижимается к моей спине, наши ноги переплетаются. Он дышит чуть тяжелее. Его выдохи обдают мои волосы и шею.
Во мне сейчас тоже что-то сжимается. Внизу живота. Это вызывает желание двинуть бедрами.
Когда я это делаю, Кэл бормочет:
— Никакого ерзанья.
Я со вздохом замираю, но во мне живет эта дрожь эмоций. В ответ на это я беру его ладонь и подношу к губам, чтобы оставить маленький поцелуй на ладони.
Он отдергивает от меня руку и затем отворачивается от меня в обратную сторону. Теперь он настолько отстранился, что наши спины даже не соприкасаются.
Я разочарованно обмякаю, но я сама виновата. Кэл не из тех мужчин, которым нравятся прикосновения. Я всегда это знала. Он использует свое тело, чтобы согреть меня, если это покажется ему необходимым, но он не хочет, чтобы я ласкала его, подкатывала. Я поцеловала его ладонь, и это было ошибкой. Я сама виновата, что он отстранился.
Наградив себя заслуженной лекцией за свою глупость, я погружаюсь в прерывистый сон. Когда я снова просыпаюсь, на улице до сих пор темно, так что прошло, должно быть, от силы пару часов, но изменилось нечто важное.