Угольки
Шрифт:
Это наш дом. Я полюбила его. Но все это бессмысленно без Кэла.
И он может никогда не вернуться.
Волна горя накрывает меня, сшибая коленями на пол. Я сгибаюсь пополам, обнимаю себя руками за живот, и сдавленные рыдания вырываются из моего горла.
Его больше нет. Если бы он мог вернуться, то уже был бы здесь. Он бы никогда не бросил меня намеренно. Не вот так. Не тогда, когда обещал вернуться.
Мое тело сотрясается с каждым рыданием. Горло болит. Голова пульсирует от давления, отдающего
Это хуже всего.
Худшая боль, что я испытывала в своей жизни.
Я понятия не имею, как долго я плачу на полу, или как долго это бы продлилось. Ничто не пробивается сквозь наплыв эмоций. Ничто, пока я не ощущаю позади себя сквозняк уличного воздуха.
Затем голос. Мягкий. Ворчливый. Такой знакомый.
— Ох бл*дь, малышка. Я здесь. Мне очень жаль. Я здесь.
На то, чтобы осознание пробилось сквозь темное облако в моем сознании, требуется минута. Он стоит коленями на полу возле меня, приподнимает мое туловище, чтобы выпрямить меня, и только тогда реальность полностью откладывается в моем мозгу.
— Кэл!
— Да. В пи*ду это все, прости, что я так задержался, — он весь вспотевший и грязный, его волосы пребывают в спутанном хаосе. Черты его лица исказились от эмоций.
— Где ты был?
— Бл*дский грузовик сломался. Я с полудня шел пешком.
Я моргаю.
— Что?
— Грузовик сломался. Я не смог починить. Так что обратно пришлось идти пешком.
Я протягиваю руку, чтобы взяться за его футболку. Она такая же потная и грязная, как и его кожа. Мой взгляд тревожно пробегается по всему его телу. Он в ужасном состоянии. Измотанный, перепачкавшийся, вымотавшийся. Он шел пешком весь путь от того места, где бросил грузовик. Часами, часами.
— Кэл.
— Я в порядке. Я здесь.
У меня вырывается рыдание, когда я вижу кровь всюду на его ботинках и низе штанин.
— Ты ранен!
Он смотрит на свои стопы как будто с пренебрежением.
— Чертова обувь не выдержала. Ничего страшного. Мне очень жаль, что ты так испугалась и расстроилась.
— Я думала, ты погиб! Я не могла придумать никакой другой причины, по которой ты не вернулся бы ко мне.
Он с хриплым стоном протягивает руки и крепко обнимает меня.
— Я не погиб, малышка. Я рядом. Смерть — это единственная вещь во всей бл*дской вселенной, которая способна удержать меня от тебя.
Я беспомощно плачу — от радости, интенсивного облегчения и отголосков всего этого страха. Я утыкаюсь лицом в его футболку. От него ужасно пахнет. Как всегда, но сильнее, как будто весь стресс и напряжение этого дня повлияли на его запах.
Но я люблю это. Я хочу этого. Это Кэл, и этот запах окружает меня.
Он окружает меня.
Он не погиб.
Он
Он шел пешком всю ночь, чтобы вернуться ко мне.
Я бы сделала то же самое, если бы это было единственным способом вернуться к нему.
Глава 9
Ступни Кэла все изодраны.
Когда мне наконец-то удается отпустить его, я начинаю беспокоиться из-за крови, так что сдвигаюсь ниже, чтобы развязать его изорванные ботинки и снять. Мы оба до сих пор на полу, слишком измотанные и истощенные, чтобы подниматься.
Я скулю, пока нежно снимаю остатки его старых туристических ботинок, затем отдираю окровавленные носки.
— Что ты наделал, Кэл?
— Говорю же. Обувь не выдержала.
— Какое расстояние ты прошел?
— Понятия не имею, — он качает головой, затем опускает взгляд и слегка морщится, когда я дотрагиваюсь до его ноги. — Выбора не было. Надо было вернуться.
Я прикасаюсь к его бороде.
— Кэл.
Он поднимает взгляд и смотрит мне в глаза.
— Надо было вернуться к тебе.
Мое лицо искажается, но мне удается не разрыдаться вновь.
— Мне надо позаботиться о твоих ногах. Можешь сесть на стул?
— Конечно, могу, — несмотря на будничный ответ, ему требуются заметные усилия, чтобы поднять себя в стоячее положение. Он хромает к одному из стульев за обеденным столом и подавляет стон, опускаясь на сиденье.
Я бегу за нашей аптечкой и смачиваю старую тряпку, чтобы сначала промыть его ноги. На это уходит много времени. Тут и свежая кровь, и запекшаяся, а что-то уже затвердело в корки. Я действую как можно осторожнее, поскольку понимаю, что ему больно, но я не могу рисковать и допустить инфекцию, поэтому мне нужно все промыть.
Это ощущается странно интимным. Кэл не говорит ни слова, но я чувствую, что его глаза все это время не отрываются от моего лица. Я слышу его размеренное дыхание. Я стою на коленях перед ним, пока работаю, и по какой-то причине это ощущается более интенсивным, более уязвимым, чем когда он доводит меня до оргазма.
Мои ладони слегка дрожат, пока я наношу антисептический раствор, а потом заклеиваю пластырями все разрывы на коже.
— Спасибо, малышка, — хрипло бормочет он, когда я наконец-то закончила.
— Ты голоден?
Он качает головой. Его веки тяжелеют. Глаза смотрят так нежно.
— Хочешь просто лечь в постель?
— Да. Именно этого я хочу.
— Я тоже.
Решив так, я нахожу в себе силы выпрямить ноги, помыть руки и лицо. Я уже в пижаме, а Кэл просто снимает все, кроме боксеров, моет лицо и подмышки, затем падает на кровать.
Я забираюсь вместе с ним. Мне плевать, если наши отношения все еще неопределенные и размытые. Сейчас он мне так нужен.
И я тоже нужна ему.