Уильям Грин и Книга Иоллая
Шрифт:
–Ты обещаешь, Сэм? Обещаешь?
–Да.
И вновь тишина. Энн хотела, чтобы эта тишина длилась вечно, чтобы она, склоненная над своим малышом, запечатлелась в этой тишине навсегда.
–Пора,– голос Сэма никогда не казался Энн настолько ненавистным и противным как сейчас. Голос мужа в это мгновение показался ей чужим, даже предательским.
Энн сняла со своей шеи серебряную цепочку с куполовидным кулоном на половину зеленого, на половину серебряного цвета.
–Что ты делаешь?– удивленно спросил Сэм.
–Я отдам его ему,– решительно сказала Энн.
–Энн, он здесь в
–Когда он вырастет, когда он будет там, это может быть ему нужным.
–Но…
–Нет,– голос Энн раздался упругим хлыстом,– Это мой выбор. То малое, что я могу для него сделать.
Сэм не стал больше возражать. Более того – внутри себя он поддерживал это решение Энн.
Предельно аккуратно, чтобы не разбудить малыша, Энн надела цепочку на его шею. Схватив кулон указательным и большим пальцами, и глубоко зажмурив глаза, она что-то неслышно проговорила про себя и отпустила кулон.
Затем она осторожно взяла в свою руку маленькую ручонку малыша и нежно раскрыла его сжатый кулачок. На ладони у ребенка виднелся знак, который по форме отчетливо напоминал трилистник. Словно кто-то намеренно сделал на ладони рисунок в виде этого растения.
–Как ты думаешь,– Энн не отводила глаз с этой загадочной метки на ладони малыша,– где он сейчас?
–Трилистник? Если бы я знал, то немедля отправился бы туда. Где бы он ни был.
–Мой малыш,– чуть коснувшись ладони ребенка, Энн провела пальцем по линиям знака.
–Энн, мы должны быть сильными. Ради него. Все что мы делаем – все это ради его блага.
Сэм сделал шаг к Энн, присел на одно колено рядом и нежно ее приобнял.
–Больше всего на свете я хотел бы, чтобы мы были вместе,– сказал он,– Но это невозможно. Пока невозможно….
Энн не отпускала руку малыша, с особой материнской теплотой вглядываясь в каждую черту его беззаботно дремлющего лица. Каждое движение его век, дергание уголков губ, сопение – все это вызывало у Энн глубокое чувство счастья, сакральное осознание истинно важного, истинно нужного. Этот маленький комочек жизни, укутанный в одеяла, был для нее всей Вселенной разом и каждым атомом по отдельности. Это была настоящая чистая материнская любовь.
***
Неподалеку, за углом детского дома, раздался шум – треск сломанной ветки.
Сэм тут же вскочил на ноги. Энн двумя руками крепко вцепилась в ручку корзины и испуганно осмотрелась вокруг. В странном свете, похожем на тот, что отбрасывает огонь, можно было увидеть настороженное и сосредоточенное лицо Сэма. Источником этого света, судя по всему, было что-то в руке Сэма. Только Сэм сделал шаг по направлению к дверце невысокого забора детского дома, как тут же из-за угла появился кот, тот самый, который несколько минут назад помог им, неожиданно прогнав собаку. Кот был черного цвета, с тонкой белой полоской, окаймляющей шею, и двумя маленькими и неровными белыми кругами на хвосте.
–Это та же самая кошка?– тихо спросила Энн, продолжая крепко держать ручку корзины.
То, что освещало лицо Сэма и горело в его руке, потухло. Лицо его опять погрузилось во мрак ночи.
–Да.
–Это обычная кошка?– спросила Энн, при этом ни на секунду не сомневаясь в том, что ответ на ее вопрос, судя по тому, что произошло в моменте с собакой, не может быть иным, кроме как отрицательным.
–Сейчас проверим.
Сэм сделал еще один шаг к дверце забора детского дома. Кот стоял неподвижно. В темноте его глаза переливались всеми оттенками зеленого цвета. Он стоял и смотрел на Сэма, словно ожидая чего-то.
Сэм сделал еще несколько шагов и вплотную встал у дверцы, которая была не выше его живота.
–Accessio cedit principali,– четко произнес Сэм и внимательно посмотрел на кота.
Только эти слова отзвучали в ночном воздухе, как кот тут же пролез сквозь забор и уже через пару мгновений стоял у корзины с малышом.
Энн медленно отпустила ручку корзины.
–Это он,– сказала она неуверенно и осторожно, словно боясь ошибиться.
Сэм подошел к коту и медленно склонился над его ошейником. На ошейнике было написано «Cutos».
–Хранитель,– голос Сэма был спокойным и удовлетворенным,– Да, это он.
Они оба улыбнулись – только Энн грустно, а Сэм довольно.
–Он никогда не будет один,– сказал Сэм, глядя на корзину с малышом.
Улыбка с лица Энн ушла, но грусть осталась. Она несколько раз тоскливо погладила кота и с видом грустным и даже понурым поднялась на ноги.
В метрах тридцати от детского дома в одном из соседних домов кто-то включил свет.
–Нам пора,– голос Сэма острым ножом пронзил сознание Энн. В какое-то мгновение глаза ее помутнели, и она с трудом удержалась на ногах.
Сэм подошел к корзине, поднял марлю и, осторожно просунув голову в корзину, поцеловал малыша.
–Пусть Господь хранит тебя,– прошептал он.
Сэм посмотрел на Энн. Она стояла неподвижно и задумчиво смотрела в единственное горящее окно на всей улице.
–Энн,– Сэм пытался произнести ее имя как можно мягче.
На этот раз Энн отозвалась сразу. Неспешно, словно оттягивая момент, она подошла к корзине, опустилась на колени и, прильнув лбом к ногам малыша, начала глухо рыдать. Сэм подошел к ней и обхватил за плечи. Немного успокоившись, она подняла голову и где-то с полминуты смотрела на спящего малыша, – в который раз за сегодня. Она мягко провела рукой по его тонким русым волосам. Затем она поцеловала его в щеку, застыв на две секунды, и медленно опустив марлю, поднялась на ноги.
Сэм бережно поднял корзину, без труда открыл дверцу забора, ступил на крыльцо и аккуратно положил плетеный предмет с ребенком внутри перед дверью дома. Затем он достал из кармана плотную бумажку, легко умещающуюся на ладони, и осторожно положил в корзину рядом с малышом. Сэм посмотрел на Энн – кивнул ей головой, затем спустился с крыльца и вышел за территорию детского дома, огражденного по всему периметру невысоким белым забором.
Энн на месте уже не было. Только кот, неотложно следящий за каждым движением Сэма. Быстрыми шагами Сэм направился в сторону широкого дуба, находящегося в пятидесяти метрах от детского дома. Он встал за этим дубом, а через мгновение рядом с ним из воздуха материализовалась Энн. Сэм приобнял ее. Взгляды их были устремлены в сторону крыльца, на котором перед дверью дома в корзине лежал их сын.