Украденная невеста

Джеймс М. Р.

Это дает нужный эффект. Охранник слегка бледнеет по краям и кивает.

— Извините, миссис Андреева, — говорит он почти с раскаянием. — Я буду здесь, пока вы не вернетесь.

Мне удается сдержать вздох облегчения, пока я не поворачиваюсь и не спешу к лифту, мое сердце колотится в горле, моя тяжелая влажная коса бьется о плечо, когда я пытаюсь не выглядеть так, будто я буквально спасаю свою жизнь. К тому времени, как я врываюсь внутрь, я едва могу дышать, поскольку охранники, размещенные по обе стороны, смогли увидеть мою дискуссию с охраной прямо за моей дверью. Я нажимаю кнопку сервисного этажа в надежде, что смогу вообще избежать повышенного уровня безопасности. Там могли быть размещены люди Виктора, но, возможно, они оставили это в покое, полагая, что любой, кто попытается проникнуть внутрь, будет остановлен охраной на каждом этаже. Их чертовски много, с горечью думаю я.

Час назад я, возможно, была бы благодарна за них. Но я больше не знаю, какая опасность реальна, а какая надуманна, действительно ли существует более серьезная проблема, которая означает, что всем нужно быть в другом безопасном месте, или все это ложь, созданная Виктором, чтобы скрыть тот факт, что он замыслил сломать меня.

Я не думала, что подтверждение моих подозрений будет так больно. Мне приходится смахивать слезы, пока лифт опускается, борясь с желанием просто прислониться головой к стенке лифта и разрыдаться. Может быть, до вчерашнего дня этого бы и не произошло, но сейчас все, о чем я могу думать, это о том, как Виктор прошептал мне, что я прекрасна, о том, как он целовал меня, скользя вниз по моему телу, о нежных прикосновениях тогда и всего около часа назад, в постели вместе. То, как он заставил меня ослабить бдительность, быть более уязвимой с ним, начать открываться из-за того, как он заботился обо мне, пока я выздоравливала, как он, казалось, боялся потерять меня. Месть, которую он помог мне осуществить.

Знание того, что все это было ложью, просто тщательно продуманной настройкой, заставляет меня чувствовать себя больной и с разбитой сердцем одновременно. Я не могу позволить себе зайти достаточно далеко, чтобы думать, что я влюбляюсь в него, но какая-то часть меня открылась. Я позволила лучу света заглянуть внутрь, чтобы задаться вопросом, есть ли в моем муже та часть, которую стоило бы любить, и эта дверь только что захлопнулась у меня перед носом с такой силой, что практически сломала мне нос.

Когда дверь лифта открывается на служебный этаж, я не сразу вижу никаких признаков охраны. Я выскальзываю, затаив дыхание, пока ищу заднюю дверь, любой выход из отеля, который мог бы помочь мне миновать охрану Виктора. У одной стены выстроились тележки для коридорного и обслуживания номеров, и я бросаюсь за них, прячась из поля зрения, насколько это возможно, пока пытаюсь сообразить, куда идти дальше. В дальней стене есть двойная дверь, которая, как я подозреваю, выведет меня на улицу. Я не могу быть уверена, но это мой лучший шанс. Если на другой стороне есть защита, когда я вырвусь из нее, мне пиздец, но я не вижу другого выхода.

Я слышу звук приглушенных голосов и ныряю дальше за тележки, съеживаясь и стараясь быть как можно меньше и неподвижнее, пока они проходят мимо. Это трое людей Виктора, и я задерживаю дыхание, сердце бешено колотится, когда они проходят мимо, болтая об обеде. Они настолько непринужденны, что это почти поражает, но они проходят мимо, даже не заметив меня. Я прислоняюсь к стене, когда они заходят в лифт, и слышу, как он поднимается.

Сейчас или никогда. Я знаю, что также есть шанс, что дверь может быть заперта, но я должна попробовать. У меня нет плана получше, и у меня нет времени его придумывать. Я дотрагиваюсь до пояса своих спортивных штанов, чтобы убедиться, что зажим для денег все еще там, а затем делаю глубокий вдох и устремляюсь к двойным дверям.

Всю дорогу туда, в те несколько мгновений, которые мне понадобятся, чтобы добежать до дверей, я уверена, что чья-то рука схватит меня и оттащит назад, или голос крикнет, что они меня видят, но никто этого не делает. Я открываю двери обеими руками, сердце бешено колотится, ожидая пронзительного сигнала тревоги или испуганных лиц охранников с другой стороны. Но ни того, ни другого не происходит. Эта конкретная дверь не вооружена и не охраняется. Я вырываюсь в холодный, пасмурный московский день, мой пульс колотится так быстро, что мне кажется, я снова могу упасть в обморок, прикованная к месту на тротуаре сразу за отелем.

Вперед! Мой разум кричит мне. Убирайся нахуй отсюда, пока тебя кто-нибудь не увидел!

Я не знаю, в какую сторону идти, чтобы попасть на автобусную станцию, поезд или аэропорт. Я не говорю по-русски. Я не думаю, что у меня достаточно денег на перелет, но я не уверена, а автобус не отвезет меня достаточно далеко и быстро. Поезд кажется лучшим выбором, но я точно знаю, как я выгляжу, и я даже не уверена, что дойду до покупки билета, если вообще смогу его найти.

Пятьдесят на пятьдесят шансов пойти в правильном направлении. Я могу пойти налево или направо, и я заставляю себя повернуть налево, заставляя себя выбирать, не имея ни малейшего представления, правильно ли это. Все, что я знаю, это то, что мне нужно уехать из отеля, в каком бы направлении я ни направилась.

Я чувствую, как на пятках и мизинцах образуются волдыри от слишком больших ботинок в радиусе квартала, но я не сбавляю темп. Я не останавливаюсь. Я продолжаю идти, сворачивая на улицы, которые выглядят огромными, главными, пока не почувствую, что между отелем и мной достаточно кварталов, чтобы остановиться и спросить проходящего мимо незнакомца, в какой стороне находится железнодорожная станция.

Он смотрит на меня с подозрением и говорит что-то по-русски, чего я не понимаю, что звучит более чем немного раздраженно. Но, честно говоря, все русские звучат именно так.

— Только английский, — говорю я, указывая на себя. — Поезд. Железнодорожная станция. Ехать? Поезд… — Я имитирую все, что могу придумать: свисток поезда, вращение колес, а мужчина смотрит на меня, как на полную идиотку. С моим разбитым лицом, мокрыми волосами и одеждой большого размера я, наверное, выгляжу бездомной.

Ирония судьбы не ускользнула от меня. Я одна из богатейших женщин в мире благодаря своему собственному наследству и богатству моего мужа, и все же я нахожусь на улице в стране, на языке которой не говорю, выглядя отчаянно бедной и выпрашиваю дорогу. Мужчина с отвращением качает головой и продолжает крутить педали вниз по улице. Мне приходится расспросить еще двух прохожих, прежде чем я, наконец, нахожу женщину, которая говорит по-английски с сильным акцентом и может указать мне направление на железнодорожную станцию.

К счастью, я не так уж далека от истины. Я сворачиваю на улицу, на которую она указала, надеясь, что я не была настолько заметна, чтобы Виктору было легко спросить о темноволосой женщине в одежде большого размера, пытающейся найти выход из Москвы. Если повезет, я буду в поезде до того, как он сообразит. И если я плачу наличными, ему будет намного сложнее меня найти.

К тому времени, как я добираюсь до железнодорожной станции, все мое тело болит, каждый дюйм меня горит от боли. Тем не менее, я заставляю себя доковылять до билетной кассы, стараясь держаться прямо и больше походить на женщину, которая должна путешествовать самостоятельно, а не на раненую, сбежавшую жену русского мафиози.