Украденная невеста
Шрифт:
Москва предпоследнее место, куда я когда-либо хотела бы вернуться, сразу после домика, где Андрей и Степан пытали меня. Воспоминание о белокуром мужчине и игле, вонзающейся в мою шею, все еще слишком свежо, это то, что преследует меня во снах почти каждую ночь. От одной мысли о возвращении туда у меня сжимается грудь, а горло сжимается так, что становится трудно дышать.
Я чувствую на себе взгляд Виктора, пока мы едем обратно, наблюдающего за мной так, как будто он беспокоится, что я могу рассыпаться. Это далеко не самое комфортное путешествие, в котором я когда-либо была. Некоторые из более грубых кочек заставляют меня вцепляться
Когда мы подъезжаем к городу, я чувствую, что начинаю дрожать. Виктор касается моей руки, и это должно меня успокоить, но этого не происходит. Даже знание того, что я скоро увижу Софию и Ану, не сильно помогает подавить страхи, бурлящие в моем животе, воспоминания о том, что произошло, когда я была здесь в последний раз. Все это кажется слишком свежим, слишком недавним, и я хотела бы, чтобы мы могли быть где угодно, только не здесь. Я знаю, что мы скоро будем, но на данный момент это не помогает.
Нас подвозят к огромному отелю, сверкающему, белому и высокому в центре города, грузовики подъезжают спереди, вооруженные люди окружают нас, когда Виктор открывает дверь и помогает мне выйти. Мое сердце бешено колотится, когда он торопит меня вверх по ступенькам в вестибюль, и я с удивлением понимаю, что там больше никого нет, кроме консьержа. Никаких гостей, слоняющихся вокруг, никто не регистрируется, никого в баре. Он совершенно пуст.
— Здесь больше никого нет? — Шепчу я, наклоняясь ближе к Виктору, когда он провожает меня к лифту, его рука настойчиво лежит на моей пояснице.
— Я освободил его, пока мы здесь, — натянуто говорит он, и я чувствую, как по мне пробегает легкая рябь шока, напоминание о власти моего мужа. Это не совсем незнакомо мне, но я никогда раньше не видела, чтобы это происходило так близко. Мысль о том, что этот огромный отель принадлежит только нам, пока мы здесь, кажется безумной. Пустота лифта и абсолютная тишина зала, в который мы входим, и когда выходим из него, только подчеркивают тот факт, что он говорит правду.
Виктор ведет меня по коридору в комнату ближе к концу, открывает дверь и заходит вслед за мной. Комната огромная, открытая и солнечная, но он сразу же опускает жалюзи, прежде чем сделать это, проверяя окна.
— Мы на самой вершине, — выпаливаю я. — Неужели никто не может войти?
— Ты удивлена? — Мрачно говорит он. — Я уверен, что ты хочешь принять душ, — добавляет Виктор, кивая в сторону смежной ванной. — Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.
Это сказано скорее небрежно, чем сексуально, просто обычный муж, предлагающий помощь своей выздоравливающей жене, и я снова ощущаю ту вспышку близости, то чувство, что здесь есть что-то, что могло бы перерасти в нечто большее, если бы у него было место для роста.
Я просто не знаю, как это вообще возможно.
— Душ звучит заманчиво, — выдавливаю я. Это звучит лучше, чем хорошо, честно говоря, это звучит как рай, и это только подчеркивается, когда я захожу в огромную смежную ванную комнату с огромным душем с двумя насадками и глубокой ванной.
Больше всего на свете я хотела бы наполнить эту ванну и погрузиться в нее, но доктор строго-настрого велел мне не мочить заживающие раны больше, чем необходимо. Мне даже не положено принимать долгий душ, но я собираюсь проверить пределы этого. Я чувствую себя грязной после поездки и после нескольких дней, проведенных в постели с минимальным количеством душа и ограниченным количеством мыла и воды в доме.
Я никогда не считала себя особо требовательной в обслуживании, но я не осознавала, насколько привыкла к роскоши, большой и маленькой, или как сильно я буду скучать по ней, пока она не исчезнет совсем на некоторое время. Мощная струя воды из душа, пульсирующая в ноющих мышцах моей спины, аромат дорогого лавандового шампуня и мыла, пар, который клубится в душе, так что каждый вдох пахнет лавандой и комфортом, это все то, по чему я понятия не имела, что могу так сильно скучать, пока это не исчезло.
После того, как я вымыла каждый дюйм себя, какой только смогла, и дважды вымыла волосы шампунем, я прислоняюсь к стене, пока кондиционер глубоко впитывается в мои волосы, закрываю глаза и наслаждаюсь теплом туманного душа после столь долгого пребывания в весенней прохладе северного русского леса. Я не знаю, куда мы направляемся дальше, но я надеюсь, что это место с лучшей системой отопления, чем та удаленная хижина.
Виктор сказал “более надежное убежище”, но я действительно не знаю, что это значит. Другой коттедж? Дом, больше похожий на его родной дом? Гребаная крепость? Понятия не имею. Конечно, у моего отца были конспиративные квартиры, как у любого босса мафии, но я никогда в них не бывала. Несмотря на конфликт между мафией и братвой, когда мой отец был у власти, он надежно изолировал нас от этого. Мой отец был жестоким человеком и не самым любящим отцом, но я отдаю ему должное за это. Он позаботился о том, чтобы моя мать и я были защищены.
Конечно, до тех пор, пока он больше не мог, и моя мать не умерла.
Я чувствую вспышку горечи при этом воспоминании, но я отталкиваю ее. Я ничего не могу сделать, чтобы изменить это сейчас точно так же, как я не могу изменить ничего из того, что произошло со мной. Все, что я могу сделать, это пытаться двигаться вперед, даже если я не знаю, как выглядит это будущее сейчас.
Перед моими закрытыми глазами всплывает лицо Виктора вчера в постели со мной, то, как он смотрел на меня сверху вниз с таким сильным желанием. Для меня это не имело никакого смысла, но он, похоже, не лгал. Он не трахнул меня после того, как увидел голой, не был полностью жестким, но, похоже, это было не от отвращения. Казалось, он был просто сосредоточен на моем удовольствии, на чем-то другом, что несколько не в его характере.
Я не знаю, заставляет ли меня чувствовать себя лучше или хуже от того, что у моего мужа, возможно, есть лучшая, более добрая сторона, чем я думала. Из-за этого мне труднее понимать его и то, что он делает. И это все еще не дает ответа на загадку его первой жены, как она умерла и мог ли он иметь какое-то отношение к похищению, которое я пережила. Я знаю, что ему лучше не доверять. Но это не мешает мне желать, чтобы я могла.
Только когда мои пальцы начинают морщиться, а вода начинает остывать, я, наконец, заставляю себя выйти из душа. Я оставалась там гораздо дольше, чем следовало по предписанию врача, но мне это было нужно. Когда я выхожу из ванной, в ней приятно жарко и парно, и я обматываю себя полотенцем, а другим волосы, понимая, что понятия не имею, что на самом деле собираюсь надеть. Я не хочу снова надевать слишком большую, нестиранную одежду, но у меня на самом деле больше ничего нет.