Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Теперь, глядя в окно, в котором ничего не виднелось, кроме отражения зеленоватого света ночника, утопленного в нише, и раскачивающегося, как привидение, кремового пид­жака японца, Бэзил думал о шефе, одна из обязанностей которого состояла в том, чтобы у его людей в командировках не возникало сомнений относительно «тыловой» необеспе­ченности порученных заданий. Бэзил как никогда оценил эту заботу во время марша вьетнамских войск на Сайгон весной семьдесят пятого, в изнуряющие дни «освобождения» этими же войсками Пномпеня в январе семьдесят девятого и полные паники недели вьетнамского отступления под «ударом возмездия», нанесенным китайцами в марте того же года. Московские газеты приходили раз в месяц, и Бэзил разрывал желто-серые бандерольки, волнуясь: что опубли­ковали? Печатали все. Иногда

по телефону доносились иска­женные расстоянием жесткие интонации шефа: «Опаздыва­ешь. Твой портрет прикажешь ставить на пустом месте в газете?»

Было, шеф взял на себя ошибку Бэзила, о которой про­сигналил в Москву закадычный друг. Бэзил, узнав об этом, не проникся жаждой мести доброжелателю, слащавые писа­ния которого в самое большое агентство не раз вытягивал в порядке помощи. Он проникся другим: уверенностью в вы­сшей справедливости, конкретным воплощением которой для него стало человеческое обеспечение дела в его газете. «Демченко» — стояло на дверях кабинета шефа. И благодаря этому человеку он не хотел бы оказаться каким-нибудь со­циологом или политологом или чем-то в этом роде, занима­ясь, как овца на огороженном лугу, выщипыванием вокруг себя информации и ее перевариванием в прикидки на буду­щее, забывая самое главное, а именно — проявление харак­тера — главное в порывах, ошибках и новых пробах.

«Ох, я разозлился», — подумал Бэзил.

Рита сказала в ресторане «Русь»:

— Чтобы работать там, где ты, нужно родиться с двумя качествами — чувством юмора и большим самомнением... А они не совместимы ни в природе, ни в обществе.

— Чтобы ты считала себя совсем правой, давай я спрошу: если взболтать бутылку шампанского, долетит пробка вон до той дамы, которую коробит наша разница в летах? Ей там станет ясно, что по духу я еще мальчишка, молод, так ска­зать... Или меня выведет метрдотель, что еще больше утешит ее страдающее этическое мировосприятие...

— Ох, ты разозлился, — сказала Рита.

Он никогда не писал так, как разговаривал. Иначе бы не написал и строчки.

В Чиенгмай, в семистах пятидесяти километрах от Банг­кока, «северную столицу», к которой подходила вплотную одна из сторон «Золотого треугольника»—района производ­ства опиумного мака, захватывающего территории Таилан­да, Бирмы, Китая и Лаоса, — Бэзил приезжал пять лет назад. Чистенький, процветающий город среди плодородных рисо­вых долин предгорья. Горизонт — кольцо голубых кряжей. Самый высокий — Дой Сутхеп — на закате бросал тень на улицы, пробитые сквозь обветшалые стены квадратной сред­невековой ограды. На восходе, розовея, в безветренном небе зависали прозрачные облака. Величаво нагромождались, рассасывались и возникали снова. Почти в каждом переулке сверкала позолота пагод. Почти каждый день на какой-либо улице шумело гулянье, чаще веселые буддистские похороны. Из вросших в землю ворот старого храма вытягивались, словно янтарные бусы, вереницы бонз в шафрановых тогах. Толпа вопящих парней тащила следом барабаны на бамбу­ковых жердях. Пританцовывающие девушки с шиньонами, перетянутыми жемчужными или серебряными нитями, в сверкающих шарфах, прикрывающих грудь, прижимали че­канные вазы с цветами. Одетые в белое старухи тащились под зонтами с изображением птиц. Зубоскалившие подвы­пившие великовозрастные молодцы воздевали деревца, об­вешанные бумажными деньгами, и деревянные изображе­ния, символизирующие их мужское достоинство... Тощие горбатые коровы, возвращаясь с пастбища, ежевечерне раз­бредались по улицам. Свирепо раздували ноздри из-за едко­го смога, показывали желтые зубы, стертые о жесткие травы у поросших ивняком отмелей реки Пинг.

Прохлада Чиенгмая так отличала его от Бангкока, что Бэзил вместо предполагавшихся и разрешенных пяти про­вел в раю десять дней. Выговор шефа не заставил ждать, хотя наработал Бэзил тогда в просторном номере деревянной го­стиницы с пахучими поскрипывающими полами раза в два больше, чем смог бы сделать в раскаленной цементной сто­лице. Корреспонденцию «в отместку» за реприманд он начал тогда с описания старой легенды. Первый европеец, добрав­шийся до Чиенгмая в 1613 году по торговым делам из Ин­дии, некто Томас Сэмюэл, англичанин, впал в такую лень в расслабляющей обстановке заботливости, внимания и кра­сивых женщин, а также мягкого климата, что вскоре получил от компании уведомление об увольнении. Как «вскоре», труд­ным представлялось определить, но, учитывая, что еще сто лет назад из Бангкока в Чиенгмай добирались от шести до восьми недель, пересаживаясь со слонов на джонки и с джо­нок на слонов, и уж не меньше от Индии до Сиама, англича­нин свое не упустил...

« С тех самых пор, — говорилось в туристском справоч­нике, — весь прогресс в Чиенгмае состоял исключительно из развития всевозможных способов ленивого существования. Для этого в распоряжении приезжающих современные удобства, отличное обслуживание и -удовлетворение самых неожиданных прихотей, чему с огромным энтузиазмом от­даются миллион двести тысяч горожан».

Не больше и не меньше.

Утром японец в упор не видел Бэзила, рылся в мягкой сумке, перекладывая сваленные в одну кучу фотоаппарат и кинокамеру, коробки с пленками, чековую книжку в кожа­ном переплете, плоский приемник, кукольный несессер с расческами, ножничками, нитками, иголками, пастами и зубной телескопической щеткой, защитные от пыли очки, термос, складной зонтик и коробочки для закусок.

Спрыгнув с подножки вагона, Бэзил едва не угодил под «хонду», с треском, вырвавшуюся из-за пакгауза на платфор­му. Водитель в зеленом шлеме и пятнистой форме гнал мо­тоцикл на форсаже, расправляя синий хвост выхлопа, кар­тинно лавируя между жмущимися в сторонку пассажирами. Седок за его спиной, солдат, упирал в бедро приклад ручного пулемета, запасные рожки для которого торчали из брезен­товых подсумков, притороченных к багажнику. Второй мо­тоцикл вылетел из-за пакгауза, потом третий. На этих сол­даты держали противотанковые реактивные патроны, и по четыре таких же были напиханы в специальных гнездах.

— Завтра сможем покупать на деревенском базаре базуки с инфракрасной наводкой, — сказал японец, морщившийся от бензиновой гари рядом. — Почему бы им сразу не разне­сти и этот поезд?

— Вот куда я приеду умирать, — сказал Ват Ченгпрадит, догоняя Бэзила.

Он провел ночь в третьем классе из экономии. Деньги взять отказался, хотя Бэзил предлагал заплатить за работу в качестве переводчика на время пребывания в Чиенгмае. Та­кое редакционной схемой расходов допускалось. Ват объяс­нил, однако, что, если будет переводить Бэзилу на его встре­чах, у полиции появится формальный повод вызывать и спрашивать: совместима ли деятельность русского с интере­сами национальной безопасности? Ничего исключительно­го в таких вещах не было, закон страны пребывания есть закон, который приходится соблюдать строго, но Вату явки в участок нанесли бы вред в глазах коллег. В любой роли попадать в осведомители более чем неэтично... Из Бангкока выезжал не слишком веселый, а теперь его настроение явно поправилось.

— Радуемся жизни? — спросил Бэзил.

— Не было счастья, да несчастье помогло—Кажется, ма­териал прыгнул в руки. Видел лихачей с гранатометами? Начинаются маневры армии, авиации и местных рейндже­ров под символом «Следующая тревога — боевая».

Вокзальное здание за пять лет почти не изменилось.

— Местные рейнджеры?

— Генералы надумали бороться с повстанцами их же ме­тодами. Сформировали батальоны по территориальному признаку. Предполагается, что уроженец местности, где предстоит действовать против партизан, активней и быстрее выполнит задачу, поскольку знает лески, тропки, ручейки и местных людей... Про эту потеху и напишу. Сколько денег тут с воза упало и пропало!

Площадь перед вокзалом перегораживали грязно-зеле­ные армейские грузовики. На колесных ободах, крыльях и рессорах слиплись пласты краснозема. Парни с насуплен­ными, окаменевшими лицами, в зеленых комбинезонах и черных беретах с кокардами томились под тентами в кузо­вах. Между колен держали карабины с примкнутыми шты­ками. Брезентовые подсумки без единой металлической за­стежки, на завязках, какие три года назад Бэзил видел на пленных камбоджийцах, свисали на широких лямках.

Публика эта называлась «красными быками», считала себя опорой отечества, скапливалась по сигналу из деревень вокруг ближайших армейских гарнизонов, где получала ору­жие, боезапас и обмундирование. На этот раз «быки» прихва­тили и противогазы.