Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— Скажите полицейскому, что я — ваш жених, муж... в этом роде. Болезненно ревнив. Выслеживал... И все такое. Вскочил в автобус на ходу, подозревая, что вы с кем-то от­правляетесь провести время. Полслова сверх этого — стре­ляю.

«Опять женщина», — подумал он. Полицейский и кон­дуктор — тоже. Возможно. Отвернувшись, прикрыв оружие ее пледом, он старался не замечать отражения в темном окне — скрюченный, насторожившийся мерзавец, растерян­но вдавившаяся с поднятыми плечами женщина. Шелковая туфля, упавшая с ее ноги, покачивалась на ребре.

— Простите, госпожа, — сказал кондуктор. Боком, чтобы не потревожить спящего

бонзу, переминаясь, он пробрался между креслами седьмого ряда так, чтобы встать перед Палавеком. Полицейский остался в проходе. Кобура расстегну­та. Наручники поблескивали из кожаного футляра на поясе рядом. Нашивки не сержанта, а капрала. Над тремя-четырьмя креслами поднялись головы любопытствующих. Води­тель впереди, хотя уже начинались серпантины предгорья, крутил баранку, посматривая в зеркало просмотра салона.

Девушка вымученно улыбнулась, слегка кривя губы. Па­кет с полотенцем опять лежал на коленях.

— Этот господин сел сначала в кресло третьего ряда. Те­перь перескочил сюда. Он вас беспокоит? Мне показалось... его вид, костюм... не совсем в порядке... Его билет — в третий ряд.

И Палавеку:

— Ваш билет в третий ряд, господин...

— Отстаньте от нас, — грубо сказал Палавек. — Не лезьте не в свое дело. Какая вам разница, где я сижу?

Обыкновенный трус. Трусил, получая пятьсот батов. Тру­сил из-за мелочного нарушения правил. Трусил так, что предупредил по радио «на всякий случай» полицию, и теперь трусит из-за того, что все это сделал. Неуверенность кондук­тора передавалась и парню в полицейской форме.

Плед прикрывал разодранную рубашку, расцарапанные руки и «беретта-билити». Достаточно слегка потянуть, чтобы все оказалось наружи.

Кондуктор уперся руками в спинку кресла. Полицейский сделал шажок назад. Девушка надвинулась бедром на ствол парабеллума... Водитель, поглядывая в зеркало осмотра са­лона, крутил баранку, вписываясь в крутой поворот.

Она хрипло сказала:

— Не придавайте всему этому значения. Прошу вас... Этот человек — мой муж... Ревность... не доверяя, следил... Мы выясняем отношения!

— Мне показалось...

— Вы еще вызовите бригаду по борьбе с гангстериз­мом! — заорал Палавек.

Над креслами поднялись еще головы. Бонза проснулся, мелко моргал ресницами. Кто-то громко сказал:

— Полиция не стесняется вторгаться в личную жизнь!

— Мне показалось...

Палавек отвернулся к окну. В темном окне полицейский застегивал кобуру. Заглаженная складка на рукаве гимна­стерки ломалась над цветной эмблемой транспортной поли­ции. Рама окна отрезала капралу голову над погонами. Там, где она должна была быть, промелькнули фонари.

— О Господи, — вырвалось у девушки.

Полицейский и кондуктор уходили по проходу к водите­лю.

Палавек подумал, что не имеет представления о том, сколько времени остается до следующей остановки. И это хорошо. Все случится внезапно, как только автобус остано­вится.

Она догадалась.

— Вы все равно застрелите меня? Да? Потому что я вас узнала?

— Не будем об этом говорить.

Глаза выдавали ее. Хотя до конца, возможно, она не вери­ла в то, что ее ждало. Такое случалось. В лаосских горах однажды он видел, как «желтый тигр» рухнул от пули снай­пера с гримасой удивления. В собственную смерть начинают действительно верить, когда равнодушны к жизни... Снайпе­ра захватили. Разглядывали на его ногах сандалии из авто­мобильной покрышки. Потом Палавек научился различать ранги у противника по обувке. Резиновые туфли носили на уровне взводного, кожаные ботинки свидетельствовали, что их обладатель командует самое малое батальоном. Было это у Персикового тракта... и с тех пор он катится по дорожке грабежей и насилия. На душе и сейчас нет тревоги из-за того, что произойдет через какое-то время. Как это она сказала в ресторане на ночном рынке Пратунам? «Моряки народ не­предсказуемый...»

Она смотрела на него, полуобернувшись в кресле. Длин­ные волосы стянуты на затылке.

Палавек отвел глаза. Смотрел на ее подбородок. Не хотел, а спросил:

— Как вас зовут?

— Типпарат Кантамала... А вас, вас... вы сказали, помнит­ся, на рынке... Палавек. Настоящее имя?

— Посчитаем, что так.

Через час-полтора, как только остановится автобус. Сра­зу. Иначе он не доберется до Цзо. Она предупредит Цзо, что он, Палавек, начал охоту за ним... за ним, с которым она связана, это ясно. Иначе зачем бы ей оказаться в его кресле? Это ее провожал Абдуллах по его приказу... Никакое другое зло не будет страшнее, чем существование Цзо. Любая жер­тва правомерна. Любая. В том числе и жизнь этой потаскуш­ки. Высшая целесообразность коммуниста Кхоя обходилась даже дороже.

— За вами погоня? — спросила она. — Хотите... хотите, я поклянусь, что не выдам вас?

— Прекратите, пожалуйста, разговоры. Сидите тихо. В противном случае завяжу рот.

Автобус шел со скоростью километров девяносто в час. Палавек несколько раз зажмурил глаза. Где-то у висков на­чиналась боль.

— Извините меня, господин Палавек, — шепотом сказа­ла Типпарат. — Но мне становится страшно... Будет легче, если мы будем разговаривать...

«Ох, только этого не хватало, — подумал он с раздражени­ем. — Примется говорить о детях, муже, родителях, своем деле и тех, кто ее ждет не дождется в Чиенгмае».

Неожиданно для себя сказал:

— Вам никто еще не угрожал. Помолчите же...

«Раздаю лживые обещания!»

— Я сяду поудобнее?

Она подтянула ноги под себя. Ее била дрожь. Палавек перекинул половину пледа в ее сторону. В салоне ощущалась сырость. Видимо, поднялись на плоскогорье и сделалось прохладнее.

— Спасибо... Вы не похожи на бандита. Бандиты выглядят иначе. И ведут себя по-другому... Настоящий бандит меня бы уже придушил. Пледом, например. У меня был бы вид спя­щей. Вы бы вышли спокойно на остановке, вроде бы купить мне сладостей после примирения... А в вас есть сострадание... Я действительно не выдам. Хотя не представляю, как и по­чему должна вас выдать...

Обе руки с пледом она подняла к горлу.

— Вы знаете... профессионала, настоящего, чем бы он ни занимался, замечаешь по первым движениям. Один мой знакомый разбирал случай... Артист кабаре, метатель ножей, узнал, что жена, выступающая в его номере, изменяет. Он горел желанием мести. Решил убить ее. Ошибись он на сан­тиметр во время представления, и кинжал вонзится в горло изменнице, стоящей у щита... Трагическая ошибка... За это разве что условное осуждение. Не больше. Ведь женщина шла на риск добровольно. Да и как обвинять человека в смерти любимой жены? А он действительно любил... Все знали. Ре­шив поступить, как надумал, он промучился полгода, а по­том явился с повинной...