Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— Семейных тридцатник с просьбой насчет пленок, — сказал он почти грубо.

Немчина склонил с высоты своего роста голову над ними.

— Сделаем... Могу сразу и отвезти назад в гостиницу. Где вы на постое?

— «Амбассадор», — сказал Севастьянов. — Комната 686...

5

Капитан контрразведки генерального штаба Супичай кивнул юнкеру военно-морского колледжа в сторону своей каморки. Продержал там стажера две минуты одного перед столом с пишущей

машинкой и бланками протоколов, по­меченными сверху знаком «гаруды» — священной птицы, символизирующей герб страны. Вошел сам, но не сел. Рас­порядился начинать доклад. Прохаживался за спиной, отме­тив, что стрижка юнкера выглядит вполне гражданской.

Рассказ изобиловал подробностями. Но капитан не пре­рывал. Не юнкеру решать, что существенно в его наблюдени­ях, что — нет.

Стажер выбрал для ведения слежки за своим «объектом» провинциальный костюм. Просторная домотканая рубаха, расходясь к подолу, скрывала широкую грудь и натрениро­ванный пресс живота. Штаны пузырями на коленях не при­влекали внимания. Но кожаные сандалии, хотя и заношен­ные, не могли принадлежать человеку с крестьянскими ступнями. Обувь полагалась бы резиновая, подешевле.

— Что вы пили, когда сидели в забегаловке?

— Кофе, господин капитан.

— Посмотрите на свои ноги и спросите себя: если бы я увидел человека, пьющего кофе, с такими ступнями? Следо­вало заказать рис с овощами, либо пиво со льдом, либо уж мороженое... Человек с окраины или деревни не станет тра­титься на кофе, для него он — не праздник и не обыденность, кофе для него — ничто. Человек вашего обличья попотчует себя в городе пивом или мороженым... К костюму нужны резиновые шлепанцы, но обуйте уж кеды. В шлепанцах, если понадобится, далеко не сбегаешь... Итак?

— Женщина прибыла и уехала на «тук-туке». Имела пакет с маркировкой универмага «Новый мир», который на Балампу. Красного цвета. Это сегодняшний цвет, я проверил. Они выпили пепси, после чего русский расплатился. Они вышли, взяли такси и там поцеловались. Такси отвезло их в «Амбассадор», номер 686. Окно во двор. Резервирование сделано русским торговым представительством. Все, господин капи­тан.

— Почему они целовались в машине?

— Думаю, чтобы не делать этого на людях, господин ка­питан.

— Европейцы свободно делают это на людях, юнкер. Если им не нужно скрывать свои отношения. Двое боялись не тайцев, а твоих. Работайте в этом направлении. Не навязчи­во. Пока я ничего не вижу. Просто набирайте факты. Главное: присматривайтесь — нет ли у вас конкурентов из какой-либо другой... организации, особенно зарубежной. Это понятно?

— Понятно, господин капитан.

Юнкер сделал поворот кругом. Работа не обещала быть тяжелой.

Севастьянов лежал на траве навзничь. Раскинутыми ру­ками свободно обнимал облака... Так было вольно и спокойно на душе.

Потом увидел далеко внизу, в котловане, ползущую по насыпи зеленую змею — электричку. Ее единственный глаз — прожектор — светил против солнца. Стояла солнеч­ная, ветреная и холодная погода.

С этим ощущением он проснулся и вздрогнул.

— Мне пора, — сказала сидевшая над ним Клава. Белые полоски, оставленные купальником, выделялись на загоре­лых плечах.

Случаются такие дни, когда просыпаешься себе на горе. С ощущением непоправимого несчастья. Зачем он отклик­нулся на ее звонок из универмага? Сорвался, примчался, ничего не соображая от волнения, в забегаловку на Рачждам-нен-роуд, привез ее в гостиницу.

Зазвонил телефон. Севастьянов перекатился по широ­ченной кровати к аппарату.

— Пожалуйста, говорите, — сказала телефонистка. По­том включился, прокашлявшись, человек, для которого анг­лийский вряд ли был родным языком. — Господин Севасть­янов?

— У телефона, — ответил он, чувствуя, как струя прохлад­ного воздуха, бьющая из кондиционера, упирается между лопатками, а солнце, пробив задернутые жидкие занавески, слепит.

Клава наклонилась, мазнула губами в щеку и, перешагнув ворох его и своей одежды на полу, семеня, ушла в ванную, на ходу зашпиливая волосы.

— Говорит Лябасти, Жоффруа Лябасти-младший, «Индо-Австралийский банк». Приветствую вас в этом городе!

— Приветствую вас, господин Лябасти, очень рад вас слышать. Большое спасибо, что позвонили...

— Вы не располагаете временем сегодня около шести по­полудни? Мы могли бы встретиться в нашем отделении на Вайрлесс-роуд. Полагаю, переговоры не помешают потом вместе пообедать?

Клава появилась из ванны, сбросила полотенце, присела на кровать. Прикрыла собой от кондиционированного сквоз­няка. Он почувствовал, что она открыла флакон с духами.

— Договорились, — сказал Севастьянов в трубку.

Часы на столике с лампой возле кровати показывали

четвертый час.

Севастьянов положил трубку, но не оглядывался, слушая, как Клава шуршит платьем. Вновь пронесся аромат ее духов. Стал острее. Она наклонилась.

— Я пошла. Утром позвоню... Ничего не говори.

Он и не собирался.

Однажды они ездили в Таллинн ночным поездом и перед рассветом увидели овальное зарево. Проводник объяснил: отражение озера Юлемисте. Но они не поверили. А вечером в северной кромке неба над городом опять появился сереб­ряный овал, тронутый пятнами черных облачков. Запомни­лась красная лампа над аптекой в углу Ратушной площади, собака-попрошайка, крутившаяся под ногами людей в узких пальто возле позеленевших каменных ваз у бара «Каролина».

Эти детали, вернувшись, он рассказывал Ольге через час после того, как расстался у «трех вокзалов» с Клавой...

Не хотелось думать, как теперь, вернувшись из «Амбассадора», Клава будет изворачиваться и врать Немчине. Ложь могла войти в его жизнь. Но эта ложь марала только его. Он лгал один. Теперь врала и она, грязь ложилась и на нее, и в этом-то заключалась для Севастьянова суть непоправимого несчастья, случившаяся катастрофа. С той же злостью, как на обледеневшей Волге, он думал, как расчетливо и практич­но она приготовила их встречу в Бангкоке.