Украина в огне
Шрифт:
— Кто — я?! Ты прикалываешься?! Сравнил — с пальцем! Я — партизан, полевик. Вот — комбатант! Нас теперь так матюгать стали. От ваших рембов я обычно бегаю. Причем до усрачки быстро. Если время позволяет — минирую отход. Ну, иногда отстреливаюсь. Любой спецназёр, догнав, с наслаждением отрежет мне голову — по плечи и, удовлетворившись, еще и насрет в грудную клетку. Нашел себе, блядь, спецназовца…
— Не! Тут — понятно. Задачи-то у тебя самого ведь чисто спецназовские?
— Чисто партизанские, ты хотел сказать.
— Какая разница?
— Большая. Спецназ, в первую
— Да ладно! Ты расскажешь… Скажи еще — обидно!
— Да нет! Ты не понял, Костя. Не в родах и названиях суть. В духе. Понимаешь? Вас изначально затачивают на подвиг. Вы — легенда, еще из учебки не выйдя. Сам факт наличия берета — как нимб. Само слово — вслушайся: «спецназ»! Каково?! — Чуть помолчал, в углу не протестовали… — У меня, брат, уже была одна война, давно. Сейчас вторая… Полгода людей, один за одним, теряю. Знаешь, что понял?
— Что? — Голос глухой, но без обиды…
— Единственный подвиг здесь — достойно сдохнуть. Лег, не облажавшись, не подставив пацанов, — герой! Остальное — пакость одна… Понимаешь, о чем я?
— Да. У меня — пятая командировка…
— Четыре первые — где?
— Бывший Союз и Чечня в основном.
— С Жихарем поговори. Он тоже — с тех краев.
— Говорил… Я тебе так скажу, командир. Мы не герои, поверь. Дело свое — знаем. Служим — честно. И умирать — не собираемся. Однозначно — не герои, Аркадьич.
— Ну, и славно… Самое главное.
— А я — домой хочу… — Негромкий голос Педалика рванул в нашей импровизированной землянке какой-то старательно удушенной болью с мясом вырванного, забытого мира. Нет, ну — каково! Ты мне, сучонок, заплачь еще сейчас!
— Жук! На лирику потянуло?!
— Нет, Кирилл Аркадьевич. Домой хочу. У меня там мама, сестренка малая. Они боятся за меня… И я — боюсь…
Он говорил тихо, с каким-то пугающим спокойствием и умиротворенностью. Есть такая хрень, не знаю, как назвать — бывает, человек заранее умирает. Потом, в первом же бою, его любая пуля попутно приберет, походя. Вариантов лечения — два. Бить смертным боем: сразу с порога — нос набок и зубы долой, чтобы реле в балде переключить. Или, наоборот, успокоить. Только вот попробуй утешь его сейчас — за пару часов до начала долгожданной большой мясорубки!
— Ты когда дома последний раз был?
— Не помню уже…
— Слышь, Педаля, — мозг включи!
— Ну, когда вы Стовбура на склады посылали. Еще на Трехизбенке.
— Слышь, чудо! Это было месяц назад!
Он несколько мгновений молчал. Потом дрогнувший голос выдал:
— Я боюсь, Кирилл Аркадьевич. Страшно…
Связисты упорно молчали. Молодцы! Лучшее, что они могли бы сейчас сделать.
— Виталик, послушай. Сколько ты с нами?
— Как Сергей Сергеича сожгли… — Это он о Сереге Трофимове, сгоревшем в БМП в памятном бою под Белогоровкой.
— Так вот, скажи — сколько раз за эти полгода я тебя обманул?
— Не было такого, зачем вы говорите?
— Сюда слушай! Не было и не предвидится. Делай так, как я тебе говорю. Тогда будет у тебя все нормально. Завтра после боя поедешь домой вместе с Женькой. Захочешь — оставайся. Он машину заберет. Отдохнешь — вернешься. Обещаю! Понял меня?
— Понял… — Веры и уверенности в тоне не было и в помине. Пару раз потянул носом. Ну, начинается…
Что еще сказать ему сейчас — не знаю. Сто двадцать мужиков мерзнут в ледяных гробах. Завтра многие лягут в них навечно. В бою — сиднем не отсиживаясь на командном пункте — с граниками в руках умирать будут. Этот же щегол мне сейчас истерику закатывает — сопли ему подтирай. Нельзя мне сейчас ни прибить тебя, ни жалость показать — столько сейчас всего на мне.
— Не понял, а «так точно!», боец. Все нормально будет — не ссы, главное. Врубаешься?
— Так точно… — А голос, будто из него уже душу вынули.
— Да, командир! — подал голос противоположный угол… — Нормально все будет. Связь мы тебе точно обеспечим, ну и — на подхвате, если что надо будет. Понятно, в общем… — Реально связист прошел свои пять горячих точек — без фантиков, с полуслова в тему въехал.
— Спасибо, Костя!
— Заметано, командир! Пусть пацаненок отдохнет. Мы пока сами за дорогой присмотрим.
Без нескольких минут шесть послышались первые отдаленные выстрелы. В семь пятьдесят на подступах к шахте полоснули алые трассы автоматических пушек СОРа. Сигнал Василь Степанычу. В десятикратной стереотрубе видно, как он, лихо дав длинную из «КПВТ», на всех парах рванул от развилки вверх по бугру. Стремно, конечно — один точный снаряд или «ПТУР», и замануха превратилась бы в пылающий гроб на колесиках. Но и показать, что дорога живая, не минированная и больше не охраняется — тоже надо.
За ночь навалило сантиметров пять. Отпечатанная в снегу колея убедительней любой видеосъемки онлайн с беспилотника. Ребятушки собственными глазками, без всяких электронных помех, воочию видят — никто не топтался по склонам подъема — нет и не было тут никого. Опять же — жизнь вокруг, первозданная краса и благодать, а то затаились, понимаешь!
В восемь двадцать мимо террикона «XIX партсъезда» продефилировала голова основной колонны. На окраинах выезда шел ленивый пристрелочный бой с бригадой. Пока — запнулся дозор разведки. Как раз напротив шахтоуправления машины начали перестраиваться в несколько боевых и походных порядков — сортироваться прямо на трассе. Видимость на таком расстоянии совсем никудышная, так — больше по очертаниям. Туман да морось непонятная с неба, то ли снег, то ли дождь. Нам — на руку! Точно по пословице про «дом и стены».
Еще через пятнадцать минут первая броня вступила на Родаковскую дорогу. Честно сказать, даже испугался немного, что они и дальше рванут вот так — резво.
Впереди, у обочин, уступом шли два больших минных трала, а за ними танк. Настоящий немецкий «Леопард»! Не иначе дойчленды передали часть своего бронепарка СОРу. Или страны-участники коалиции закрома свои «младоевропейские» тряхнули. Видать, старая советская бронетехника на исходе. Ничего, камрады, мы вам и новые игрушки попалим — не переживайте.