Укридж и Ко. Рассказы
Шрифт:
Но, раз данное, прозвище это прочно к нему прилипло. Причем вопреки тому — поскольку на половине первой сигареты нас застукал и физически образумил мускулистый директор школы, — что эта его сорока как будто показала себя птицей очень осведомленной. Пять счастливых лет, пока мы не разъехались по нашим разным университетам, я Коута иначе как Чокнутым не называл, и как Чокнутого я приветствовал его, когда мы в один прекрасный день повстречались в Сандауне почти сразу после финиша трехчасового заезда.
— Удачно поставил? — поинтересовался я, когда мы поздоровались.
— Просвистал, — ответил Чокнутый пригашенным, но не страдальческим тоном плутократа,
— На Моего Камердинера! — вскричал я, потрясенный такой необъяснимой поддержкой одра, который уже на разминке продемонстрировал внушительные симптомы летаргии и апатии, не говоря уж про склонность спотыкаться о собственные ноги. — Что на тебя нашло?
— Да, пожалуй, у него никаких шансов не было, — согласился Коут, — но неделю назад Спенсер, мой камердинер, сломал ногу, и я счел это указанием.
И тут я понял, что, вопреки усам и добавочному весу, он остался прежним Чокнутым моих школьных лет.
— Ты всегда ставишь на лошадей по этому принципу? — осведомился я.
— Ну, ты не поверишь, как часто он срабатывает! В тот день, когда мою тетку заперли в фешенебельном приюте для умалишенных, я выиграл пятьсот фунтов, поставив на Безумную Джейн в розыгрыше юбилейного кубка. Сигарету?
— Спасибо.
— Боже мой!
— Что случилось?
— Мой карман обчистили, — пробормотал Чокнутый Коут, извлекая из него дрожащую руку. — У меня в бумажнике было без малого пятьсот фунтов, и он исчез!
В следующую секунду я с изумлением заметил на его лице слабую улыбку покорности судьбе.
— Итого два, — прошептал он как бы самому себе.
— Два — чего?
— Два несчастья. Они обязательно выпадают тройками. И когда случается какая-нибудь пакость, я всегда стискиваю зубы перед следующими двумя. Ну, во всяком случае, теперь, слава Богу, осталось только одно.
— Ну, а первое?
— Я же сказал тебе, что Спенсер, мой камердинер, сломал ногу.
— Но по-моему, оно должно числиться в трех несчастьях Спенсера. Так при чем тут ты?
— Ну, дорогой мой, без Спенсера мне приходится очень скверно. От болвана, которого прислало мне взамен агентство, толку никакого. Ты только погляди! — Он выставил элегантную ногу. — По-твоему, это можно назвать складкой?
С учетом мешковатости моих собственных брючин, я бы назвал эту складку идеальной, но его она словно бы совершенно не устраивала, и потому мне пришлось посоветовать ему покрепче стиснуть зубы и терпеть, как подобает мужчине, а вскоре прозвонил колокол, возвещая заезд три тридцать, и мы расстались.
— Да, кстати, — сказал Чокнутый в последнюю секунду, — ты будешь на обеде выпускников-рикинианцев на следующей неделе?
— Да, буду. И Укридж тоже.
— Укридж? Боже мой, я не видел старину Укриджа уж не знаю сколько лет!
— Ну, он там будет. И, думается, займет у тебя малую толику на краткий срок. Так что ты обретешь свое третье несчастье.
Решение Укриджа присутствовать на ежегодном обеде выпускников школы, в которой мы с ним (так сказать) учились, явилось для меня неожиданностью: пусть обед, предположительно, будет превосходно приготовленным и насыщающим, однако билеты стоили полсоверена с головы, причем участникам полагалось быть в вечерних костюмах. А Укридж, хотя иногда располагал десятью шиллингами, заложив фрак, а иногда располагал фраком, взяв его напрокат за десять шиллингов, тем и другим одновременно располагал крайне редко. Тем не менее он сдержал слово
Быть может, нетактично, но я спросил, какой именно банк он ограбил.
— По-моему, на той неделе ты мне говорил, что с деньгами у тебя туго, — добавил я.
— Было туже, чем эти инфернальные брюки. Ни в коем случае не покупай готовую одежду, Корки, мой мальчик. Она никогда не бывает впору. Но теперь все это позади. Я прошел поворот, старичок. В прошлую субботу в Сандауне мы собрали неслыханный урожай.
— Мы?
— Фирма. Я же тебе говорил, что вошел пассивным компаньоном в дело одного букмекера.
— Господи Боже ты мой! Или ты хочешь сказать, что оно приносит доход?
— Приносит доход? Мой дорогой старый малышок, да как оно может не приносить дохода? Я же тебе сразу сказал, что это золотое дно. Богатство светит мне в глазные яблоки. Позавчера я купил дюжину рубашек. Так что сам видишь.
— И сколько ты заработал?
— В некоторых отношениях, — сентиментально вздохнул Укридж, — я сожалею об этом благосостоянии. Ведь прошлые беззаботные безденежные деньки были не так уж плохи, а, Корки, старичок? Жизнь тогда казалась забористой, стремительной, яркой, интересной. И не следует забывать об опасностях богатства, которое может расслабить и изнежить человека. Впрочем, оно имеет свои положительные стороны. Да, в целом я не жалею, что разбогател.
— И сколько же ты заработал? — снова осведомился я. На этот раз с уважением. Тот факт, что Укридж купил шесть рубашек вместо того, чтобы похищать мои, указывал на финансовое благополучие по меньшей мере графа Монте-Кристо.
— Пятнадцать фунтов, — сказал Укридж. — Пятнадцать золотых соверенов, мой мальчик! И всего за одну неделю скачек! Не забывай, скачки устраиваются круглый год. Из месяца в месяц, из недели в неделю мы будем расширяться, мы будем разворачиваться, мы будем развиваться. Было бы уместно, старичок, шепнуть словечко-другое ребятишкам на этом сборище, рекомендуя им наши услуги. Айзек О’Брайен — так называется наша фирма, Блю-стрит, три, Сент-Джеймс. Телеграфный адрес: «Айкоби, Лондон». Наш представитель присутствует на всех сколько-нибудь значимых скачках. Но про мою связь с фирмой не упоминай. Не хочу, чтобы она получила огласку, так как это может неблагоприятно сказаться на моем положении в обществе. А теперь, малышок, если мы не хотим опоздать на эту оргию, возьмем ноги в руки.
Укридж, как я где-то уже объяснил, покинул школу не с развернутыми знаменами. Попросту его исключили за то, что он вечером тайно отправился на деревенскую ярмарку, и только после нескольких лет холодного игнорирования его допустили в нравственно чистое братство выпускников.
Тем не менее в смысле патриотизма он никому не уступал.
Пока мы ехали в ресторан, где предстоял обед, он со все большим чувством упоминал милую старушку-школу, а к тому времени, когда обед подошел к концу и начались спичи, он впал в настроение, толкающее людей проливать умиленные слезы и приглашать на длительные совместные прогулки тех, при виде кого в более спокойные моменты они укрылись бы за ближайшим углом. Укридж переходил от стола к столу с большой сигарой во рту, тут обмениваясь воспоминаниями, а там рекомендуя однокашникам, достигшим видного положения в церковных кругах, делать свои ставки только у Айзека О’Брайена, Блю-стрит, три, Сент-Джеймс. Солидная, надежная фирма, телеграфный адрес «Айкоби, Лондон».