Ульфила
Шрифт:
– Разве ты забыл, Ульфила, как до последнего держали мы слово, которое дали Валенту? Не своими ли глазами видел, как издевались над нами ромеи? Разве не морили они нас голодом? Не брали в рабство наших детей?
– Видел, – сказал Ульфила. – Их грех, им и отвечать перед Богом. Не бери на себя лишнего, Фритигерн.
– И кто вырвал у тебя глаз, вырви у того два, – насмешливо сказал Фритигерн. И голову набок склонил: как, что скажешь на это, Ульфила?
– Мне жаль тебя и тех людей, которых ты погубил, – сказал Ульфила.
– Да
– Я не сужу, – возразил Ульфила. – Сам грешен. Я сожалею.
Пристально посмотрел Фритигерн на старика епископа. Всего взором обласкал, с головы до ног. А после поднял руку и с размаху по лицу Ульфилу ударил – только звон прокатился.
От удара покачнулся Ульфила. Упал бы, если бы не подхватили его. В глазах потемнело, в ушах звон. Тяжелая рука у князя.
А Фритигерн – вот он, стоит напротив и улыбается.
Тряхнул головой Ульфила, щеку потер. На бледной коже пятерня отпечаталась.
Тихо в церкви. И ожидание сгустилось, как сметана.
Ульфила сказал прихожанам своим (знал, что многие и в церковь с оружием ходят):
– Пастырского слова слушайте и заветы выполняйте, но помните: сам пастырь не всегда есть достойный образец для подражания.
А после что было силы влепил Фритигерну между глаз.
У того аж искры посыпались.
За лоб схватился.
И захохотал. От души захохотал. Даже слезы потекли.
– Прав ты, князь, – сказал ему Ульфила. – Не мне судить тебя.
Фритигерн обнимать его кинулся, но Ульфила отстранился.
К вечеру деревня уже на все лады толковала эту историю. Говорили, будто святейший Ульфила князя-убийцу прямо в церкви до полусмерти избил. Будто бы Фритигерн на жизнь его покушался. И вот уже нашлись такие, кто видел, как Ульфила получил чудесную силу прямо от архангела Михаила, чтобы супостата сокрушить.
– И правильно сделал, – прочувствованно говорил Авдей у себя в Македоновке. – Тот изверг – он епископа-то нашего до смерти извести хотел. Шутка сказать: руку поднял на такого человека. Теперь у него рука-то отсохнет, у Фритигерна. Точно говорю.
Многие возражали: князь заставил Ульфилу собственные заповеди прилюдно нарушить, что верно, то верно. Но убивать епископа – того и в мыслях не держал.
Как бы то ни было, а не нашлось из всего прихода ни одного человека, кто не считал бы поступок Ульфилы совершенно правильным. Ибо чрезвычайно практический народ были эти готы. Заповеди всепрощения для воскресного разговора были весьма хороши и уместны; с удовольствием внимали им в церкви и всякий раз душой умилялись. Однако жизнь чаще поворачивала так, что пригоднее для нее оказывалось совсем иное.
Фритигерн все-таки сманил с собой несколько человек из «меньших готов»; но их было значительно меньше, чем он надеялся.
Второй раз Фритигерн наведался
– Зачем явился? – спросил епископ, видя, что князь один, без дружины (а раз один, значит, точно – хитрость какую-то затевает).
– Повидать тебя, – не обращая внимания на хмурый вид Ульфилы, приветливо ответил Фритигерн. – Передать, что все твои, что с нами ушли, живы и здоровы. Только Эохари ранен, но скоро и он будет здоровехонек. – С любопытством, почти детским, на епископа поглядел. – А ты что, действительно их всех отлучил, как грозился?
Хорошо же знал Фритигерн своего епископа, если с первых слов сумел этот лед растопить.
Ульфила проворчал:
– Не хватало еще, чтобы они умерли нераскаявшимися грешниками. Вот вернутся, тогда покажу им.
Вошли в дом, где Ульфила жил. Жилье было тесным и бедным, и князь сразу поежился: в ловушке себя почувствовал. Нарочитая эта бедность была вызовом, и Фритигерн, на лету ловивший любые намеки, понял и этот.
Без спроса Силена заглянул – посмотреть, как там ведет себя Фритигерн. Мало ли что. В последний раз не друзьями расстались.
Ульфила Силене кивнул: все в порядке. И скрылся Силена.
Фритигерн улыбнулся.
– Любят тебя здесь, – заметил он Ульфиле. – А ведь не за что любить тебя, Ульфила. Скучный ты человек. Только и делаешь, что бранишь людей и туда не пускаешь, где интересно и весело.
– Что я делаю и за что любят меня – не твоя забота, князь, – отрезал Ульфила. Сидел, настороженный, точно в одной клетке с опасным зверем оказался.
Фритигерн без приглашения на лавку против Ульфилы уселся. Надоело стоять, пригнув голову под низкой крышей.
– Хочу понять тебя, – сказал князь. – Договорить недоговоренное. – И вперед подался, в тесной комнатке на епископа надвинулся. – Скажи мне, почему за мир так держишься? Почему народ свой воевать не пускаешь? Живете в бедности, а могли бы жить в роскоши. Да и мы не такие уж разбойники, епископ. Не чужое отобрать хотели, своего добивались, того, что наше по праву. Зачем тебе дружба с ромеями? Неужто дороже тебе имперцы родичей твоих?
И спохватился Фритигерн: Ульфила-гот не готом был вовсе.
Но Ульфила про то и не вспомнил.
– Мне ромеи чернила присылают хорошие, – сказал он. И пояснил, с удовольствием заметив, что князь смутился: – Я ведь Книгу перевожу. Для такой работы мир нужен. Когда кругом война, трудно другими делами заниматься.
И непонятно было, серьезно ли говорит, ибо угрюм был и ни тени улыбки на лице.
Фритигерн, чтобы недоумение скрыть, за новую тему ухватился.
– Любо было нам слушать твою книгу, – сказал он.
И попросил показать, из какой глины перевод этот вылепливается.