Ультиматум Борна (др. перевод)
Шрифт:
Как же здесь оказалась полиция? Неужели он и Бернардин были столь неосмотрительны и не подумали о том, что Второе бюро или парижская резидентура ЦРУ под командованием Питера Холланда не забудут установить подслушивающие устройства на коммутаторе в «Пон-Рояле» и подкупить операторов разных смен? Если они ошиблись, то их ошибка основывалась на соображении, что практически невозможно в короткое время поставить на прослушивание телефон в небольшом отеле без того, чтобы это было не замечено. Для установки прибора требовалось появление неизвестного человека; взятку могла перебить взятка. Может, это работа Сантоса?! «Жучки», установленные его людьми в комнате горничной или портье? Вряд ли... Гигант, осуществлявший связь с Шакалом, – особенно в том случае, если бы он решил изменить их уговору, – не стал бы закладывать своего хозяина. Кто же? Как это могло произойти? Эти вопросы, как вспышки молний, возникали в сознании Джейсона в то время, когда он наблюдал за событиями, разворачивающимися на бульваре Лефевр.
– Приказ полиции: всем жителям покинуть здание! – Голос из громкоговорителя металлическим эхом разнес по всей улице эти слова. – У вас одна минута, прежде чем мы начнем боевые действия.
«Какие еще действия?» – мысленно воскликнул Борн. Вы его уже вспугнули. Я его упустил... Безумие! Но кто?! Почему?!
В этот момент отворилась дверь с левой стороны здания. На крыльцо вышел испуганный маленький тучный мужчина в майке и брюках с подтяжками, закрывая руками лицо и отворачиваясь от слепящего света прожектора.
– В чем дело, мсье? – крикнул он тоненьким голоском. – Я пекарь, хороший пекарь... Я ничего не знаю, кроме того, что в этом квартале очень низкая арендная плата. В чем мое преступление?
– Нас интересуете не вы, мсье, – раздался голос из мегафона.
– Не я, говорите? Вы врываетесь сюда, как будто сейчас война, напугали мою жену и детей... Они думают, что им осталось жить буквально минуты... и при этом говорите: «Нас интересуете не вы»? Где тут логика? Мы что, живем среди фашистов?!
Быстрее! – подумал Джейсон. Ради Бога, быстрее! Каждая секунда, которая есть в распоряжении Шакала, становится часом, если ему надо исчезнуть!
В этот момент отворилась правая дверь, и на крыльце появилась монахиня в развевающейся черной накидке. Она стояла в дверном проеме, не проявляя признаков страха, и, как на сцене, произнесла с интонациями оперной певицы:
– Как вы смеете?! Сейчас вечерня! Вы врываетесь... Вам надо молить о прощении грехов, а не мешать тем, кто взывает к Господу!
– Неплохо сказано, сестра, – в том же тоне ответил полицейский с мегафоном, ничуть не впечатленный тирадой монахини. – Мы получили информацию и настоятельно просим разрешения обыскать вашу обитель. Если вы откажете, мы все равно должны выполнить приказ!
– Мы сестры милосердия обители Святой Магдалины! – воскликнула монахиня. – Это священный приют посвятивших себя Христу!
– Мы уважаем вашу веру, сестра... И все же мы войдем внутрь. Если все, что вы говорите, – правда, думаю, власти сделают щедрый взнос в казну вашей обители.
«Время уходит, – мысленно простонал Джейсон. – Шакал уходит!»
– Пусть ваши души будут прокляты за святотатство, если вы вторгнетесь в эту святую обитель!
– Полегче, сестра! – сказал в мегафон другой полицейский. – В канонических текстах ничего не говорится о том, что вы можете проклинать людей по столь незначительному поводу... Продолжайте, господин инспектор. Под ее накидкой вы, вероятно, найдете белье, не соответствующее ее сану.
Борн узнал этот голос! Бернардин! Что случилось? Неужели Бернардин – предатель? Неужели все это было игрой, и он притворялся? Если это так, то ночью его ждет возмездие!
Черные тени бойцов отряда по борьбе с терроризмом с автоматами наизготовку метнулись по кирпичным лестницам. В это же время жандармы перекрыли бульвар Лефевр с юга и севера; красно-голубые огни патрульных машин непрерывно мигали, словно предупреждая всех держаться подальше от этого места.
– Могу я зайти в дом?! – вскрикнул пекарь. Ответом ему было молчание, и толстяк кинулся в квартиру, придерживая спадающие брюки.
Полицейский чин в гражданском, судя по всему руководивший операцией, присоединился к наступающей группе. Он и его люди взбежали по лестнице и проскочили в открытую дверь, рядом с которой по-прежнему стояла монахиня.
Джейсон находился у торца дома: по его лицу струился пот; он следил за невероятной сценой, которая развертывалась на бульваре Лефевр. Он получил ответ на вопрос «кто», но он не знал «почему». Неужели человек, которому доверял Конклин, да и он сам, на деле оказался еще одной парой глаз и ушей Шакала? Борн не хотел в это верить.
Прошло около четверти часа, когда на улице вновь показалась боевая группа. Некоторые из них кланялись и целовали руку настоящей или ненастоящей аббатисе. Борн понял, что интуиция не подвела его и Конклина: они были на верном пути...
– Бернардин! – крикнул полицейский, приближаясь к первой патрульной машине. – С вами все кончено! Выметайтесь! Во Втором бюро вы не сможете перемолвиться словом теперь даже и с низшими чинами, даже с уборщицей, которая чистит туалеты! Вам объявят бойкот!.. Если бы я мог, я приказал бы расстрелять вас на месте!.. Тоже мне международное убийство на бульваре Лефевр! Ветеран бюро! Агент, которого мы должны защитить!.. А тут какой-то вонючий монастырь, ты, несчастный сукин сын! Дерьмо! Монастырь!.. Выматывай из моей машины, ты, свинья паршивая! Проваливай, пока не спустили курок и твои кишки не размазали по асфальту!
Бернардин неловко вылез из машины, пытаясь сохранить равновесие, но ослабшие ноги подвели его, и дважды он упал. Джейсон хотел броситься к своему другу, но сдержал порыв. Патрульные машины и фургон умчались прочь, но Борн продолжал ждать: он перевел взгляд с Бернардина на двери дома Шакала. То, что это был дом Шакала, подтверждало присутствие монахинь. Карлосу никуда не удавалось уйти от потерянной им веры: он использовал ее не только как сверхнадежное прикрытие. Вера всегда была для него чем-то большим. Значительно большим.