Ультиматум Борна (др. перевод)
Шрифт:
– Не понимаю.
– У монсеньера повсюду глаза и уши. Думаю, вас это не должно удивлять. Сантос вдруг отправил на склад одного торговца – основного поставщика продуктов для его заведения – несколько тяжелых ящиков... Потом забыл полить и прополоть свой любимый садик – это был целый ритуал, повторявшийся, как восход солнца. На склад торговца отправился один человечек, он открыл ящики...
– А там книги, – продолжил Джейсон.
– Размещенные на хранение до дальнейших указаний, – дополнила Доминик Лавье. – Сантос собирался исчезнуть быстро и тихо.
– И Карлос понял, что «Москва» не сообщала этого телефонного номера.
– Простите?
– Ничего... Каким он был, этот Сантос?
– Я его не знала и даже никогда не видела. Кое-что я, правда, слышала...
– Для того, чтобы выслушать все, у меня нет времени. Итак, что вы знаете?
– По всей видимости, этот огромный человек...
– Мне это известно, – нетерпеливо перебил Джейсон. – А судя по книгам, он был начитан и, вероятно, хорошо образован. Откуда появился Сантос и почему он работал на Шакала?
– Говорят, он кубинец, во время революции был в войсках Фиделя, учился на юридическом факультете и занимался атлетизмом. Потом, как это всегда бывает во время революций, внутренняя распря омрачила радость победы... По крайней мере, так говорят мои старые соратники по баррикадам первого мая [105] .
– Объясните, пожалуйста.
– Фидель ревниво относился к некоторым командирам – особенно к Че Геваре и человеку, которого вы знали под именем Сантос. Кастро не мог вынести в своем окружении людей, которые превосходили его и могли составить конкуренцию. Че отправили на задание, и он погиб, а против Сантоса выдвинули ложное обвинение в контрреволюционной деятельности. За час до казни в тюрьму ворвались Карлос и его люди и увели Сантоса с собой.
105
Студенческие выступления в Париже в мае 1968 г.
– Увели? Без сомнения, они были одеты как священники.
– Конечно. Церковь, несмотря на свои средневековые чудачества, когда-то имела на Кубе огромное влияние.
– В ваших словах звучит горечь.
– Я женщина, а Папа Римский – нет, он средневековый человек.
– Приговор вынесен... Итак, Сантос объединил усилия с Карлосом: два потерявших иллюзии марксиста вступили на путь поиска какой-то своей цели в жизни, а может быть, своего личного Голливуда.
– Это выше моего понимания, мсье, хотя кое-что я улавливаю: великолепный Карлос – фантазер, судьбой Сантоса стало горькое разочарование. Он был обязан жизнью Шакалу, так почему же не отдать ее? Что еще ему оставалось?.. Пока не появились вы...
– Вот и все, что я хотел узнать. Спасибо. Надо было заполнить пропуски...
– Пропуски?
– Детали, которые мне не были известны.
– Что мы будем делать теперь, мсье Борн? По-моему, это был ваш первый вопрос?
– А что вы хотите, мадам Лавье?
– Я не хочу умирать... Кроме того, я вовсе не мадам Лавье. Накладываемые браком ограничения всегда отталкивали меня, а выгоды казались несущественными. Я была дорогой проституткой в Монте-Карло, Ницце и Кап-Феррат до тех пор, пока меня не подвели мои «технические данные». Но у меня остались друзья и любовники, которые позаботятся обо мне ради нашего общего прошлого. Как жаль, что большинство из них уж на том свете...
– Мне послышалось или вы сказали, что вам хорошо заплатили за то, что вы исполняли роль Жаклин.
– Да, так было... И сейчас то же, потому что я по-прежнему дорогого стою: вращаюсь в высшем свете, где всегда полно слухов, у меня прекрасная квартира на бульваре Монтеня, антикварные вещи, картины, прислуга, отдельный счет для личных расходов... И деньги. Каждый месяц в мой банк из Женевы поступает перевод на восемьдесят тысяч франков... Это даже несколько больше, чем нужно на оплату моих счетов. Видите ли, оплачивать счета должна все-таки я, никто другой этого делать не будет.
– Выходит, деньги у вас есть.
– Нет, мсье. У меня есть определенный стиль жизни, но не деньги. Это обычный прием Шакала. Он платит только старикам и тем, кто оказывает ему конкретную помощь. Если десятого числа в мой банк не поступит перевод из Женевы, то через месяц меня отовсюду вышвырнут. Правда, если Карлос решит избавиться от меня, он обойдется и без Женевы. Если сегодня я вернусь в свою квартиру, я никогда не выйду оттуда... точно так же, как моя сестра не вышла из той церкви в Нёйи-сюр-Сен. Во всяком случае, живой мне не выйти. Со мной будет покончено.
– Вы в этом убеждены?
– Конечно. Я остановилась на той улице, чтобы получить инструкции от одного из стариков. Приказ был весьма конкретный, и я должна была его четко выполнить. Через двадцать минут в булочной в предместье Сен-Жермен я должна была встретиться с одной знакомой. Мы бы обменялись одеждой: она вернулась бы в обитель Святой Магдалины, а я должна была встретиться со связным из Афин в номере отеля «Тремуй».
– Обитель Святой Магдалины?.. Вы имеете в виду, что те женщины на велосипедах действительно были монахинями?
– Совершенно верно, мсье. Они дали обет целомудрия и обет жить в бедности... А я куратор из монастыря в Сен-Мало и часто навещаю их.
– А женщина в булочной? Она?..
– Она иногда нарушает обеты, но она великолепный администратор.
– Боже правый, – пробормотал Борн.
– Он и у них всегда на устах... Вы понимаете безнадежность моего положения?
– Не совсем.
– Тогда я вынуждена проверить, действительно ли вы Хамелеон. В булочной меня не было. Встреча с греческим связным не состоялась. Где я была?
– Вас задержали... Мало ли что... Велосипедная цепь порвалась: на улице Лекурб вас слегка зацепил грузовик. Черт побери, в конце концов, вас ограбили! Какая разница? Вас задержали – вот и все.
– Сколько прошло с тех пор, как вы увезли меня оттуда? Джейсон взглянул на часы, циферблат которых был освещен ярким утренним солнцем, и сказал:
– По-моему, чуть больше часа, возможно часа полтора. Таксист исколесил весь парк, стараясь найти уединенный уголок, где мы могли расположиться и по возможности не привлекать к себе внимания. Я хорошо заплатил ему.