Умница для авантюриста

Ночь Ева

Глава 33. Преображение

Гесс

Мы работали, как проклятые. Орландо оказался неплохим организатором: темпераментные цилийцы и фрейцы слушались его беспрекословно, лишних вопросов не задавали и действовали, как выносливые быки. Пахали с утра до ночи, подвозили нужные вещи, выполняли грязную работу. Впрочем, мы тоже не отставали.

Вначале на Рени смотрели с подозрением, пренебрежением и превосходством. Мужчины без конца оглядывались на хозяина. Они не могли смириться, что ими руководит бойкая девица. К чести Орландо, он никому не

давал спуску и не позволял обижать девушку.

Со временем мы притёрлись, и уже работали слаженно: на глазах вырастали длинные, как ноги гигантских цапель, лестницы. Под руководством Рени соорудили механизм, позволяющий поднимать вверх тяжёлые бочки с маслом.

Она лазала, как обезьянка. Забиралась на неимоверную высоту. Ощупывала руками каждое уродливое сочленение. Смазывала детали. Заражала своим упорством и примером других. Я не отставал от неё ни на шаг, но что для выносливого здорового кровочмака высота и некоторые физические нагрузки? Создавалось впечатление, что внутри хрупкой девушки живёт вечный двигатель. Горит неугасимый огонь.

Через пару дней после начала работ по оживлению Фолионто я понял, что древний уродец слушает только её. Не подпускает близко других, словно жадный скряга или закостенелый ревнивец.

— Я слышу его, — призналась она, когда я пошутил по поводу склочного нрава старого интригана. — Не понимаю, о чём говорит, но он всё время бубнит, меняет тональность. То сипит, то хрипит, то ворчит. Иногда он урчит, как Бит. Или кот.

Догадка ударила молнией так, что я какое-то время стоял ослеплённый. Как до этого я не замечал? Где уснуло моё отлично развитое чутьё? Может, потому что я изначально не чувствовал в ней это? Не смог разглядеть искру, которая сейчас превратилась в робкое пламя?

— Гесс? — когда она тревожится, сжимая губы, сдвигая брови, я теряю разум. Внутри скачет радостный мальчик — и ничего не могу с собой поделать.

Провожу раскрытыми ладонями над её головой, очерчивая контур. Спускаюсь к шее, плечам, талии. Прислушиваюсь. Слабо, но есть, есть! Рени смотрит на мои движения с испугом и напряжением.

— В тебе живёт магия, Рени, — отвечаю на немые вопросы. — Как я сразу не догадался? Кем, ты говоришь, была твоя бабушка? Доброй волшебницей?

— Мне превратить тебя в крысу? — хитренько щурится она и смеётся в голос. — Перестань, Гесс. Ну, эта шутка устарела сто лет назад. И ты не дурашливый Эдди в конце концов.

— Я никогда не лгу, — напоминаю без тени улыбки. — Именно поэтому ты слышишь этого ворчуна. Фолионто полон магии, Рени. Не знаю уж, откуда она взялась на Иброне, но предположительно магическая сила способна жить где угодно. Где-то её много, где-то совсем чуть-чуть. Если её никто не видит, это не значит, что магии нет. Если в неё не верят, тоже не значит, что она отсутствует.

Рени недоверчиво покачивает головой.

— Мой папа — ярый материалист и практик. Мне тяжело верить в чудеса. В то, что не вписывается в научные рамки. Я понимаю. Вижу. Ты другой. И многое в тебе необъяснимо, но дай мне время привыкнуть к этому. И, может, я пойму: и во мне есть то, во что я не верю.

Мы больше не возвращались к этой теме. Пусть. Не так уж важно, что она об этом думает, но я знаю: Рени исключительная, единственная,

необыкновенная, созданная для меня — как я раньше этого не замечал? И пусть больше никто не видит этого — ревниво нашёптывал во мне собственник, не желающий делиться золотой аурой обычной ибронской девушки.

Но они замечали. Все. Орландо ходил вокруг неё кругами, как кот на мягких лапах. Смотрел влюблённо, восхищёнными глазами. Постепенно недоверчивые цилийцы и фрейцы оттаяли. Всё чаще оборачивались ей вслед. Спрашивали её мнение. Советовались.

Рени приучала Фолионто к людям, как дикое животное. Вначале только я был исключением, кого он подпустил сразу же. Постепенно механический замок позволил и другим прикоснуться к себе. Как она этого добилась — не знаю. Возможно, уговорила: моя Рени часто беседовала с неуживчивой, враждебной сущностью этого непростого места.

Фолионто походил на паралитика с выкрученными ревматизмом конечностями: стены его бугрились трубами, гигантскими шестерёнками, какими-то не совсем понятными нагромождениями сочленений, связанных друг с другом грубыми огромными болтами. Я никак не мог уловить закономерность общего механизма. Думаю, никто не видел в нем ничего прекрасного. Кроме Рени.

— Он восхитителен! — делилась она со мной, пробираясь под сенью ночи в мою одинокую комнату — полупустую и безликую. И как только она появлялась — всё вокруг оживало, наполнялось её светом, согревалось в лучах её энергии. И я чувствовал уют, будто наконец-то очутился дома, там, где мне хорошо. — Он необыкновенен! Стройный, красивый, почти совершенный!

Она пела оду механическому чудовищу — ржавому и гнусному, а я — каюсь — почти не слушал дифирамбы, потому что внутри меня зрели возвышенные стихи одной-единственной девушке, что сидела рядом с сияющими глазами и розовыми щёчками. Хотелось касаться её. Целовать. Пить её запах, наслаждаясь. Хотелось растворяться и отдавать. Всё, до последней капли.

— Ты не слушаешь меня! — сердилась Рени, а я смущённо улыбался и прятал лицо в её шершавых ладонях. Целовал каждый бугорок, трепетные жилки на запястьях. Лечил ссадины и порезы.

Я желал, чтобы никогда не заканчивалась эта сумасшедшая работа. Хотел, чтобы время растянулось и никогда не сделало решающий виток. Потому что чувствовал: как только Фолионто распахнёт свои двери — всё изменится. И я пока не знал как: в лучшую или худшую сторону.

Рени

— Ты удираешь, когда миссис Фредкин засыпает? — спросил меня Гесс, как только я появилась у него во второй раз.

— Нет, — лучезарно улыбнулась ему, — Герда дала нам своё благословение. Предупредила лишь, чтобы без глупостей. Страшным-страшным голосом. Как думаешь, поцелуи — это не совсем глупость?

— Нет, — уверенно и без сомнений произносит Гесс и завладевает моими губами.

Это похоже на тихую радость, о которой хочется громко петь. Кричать, разрывая небо на клочки, как лист бумаги. Это как жажда, когда невозможно напиться досыта. Хочется ещё и ещё, но я не смею. Беру только то, что даёт мне он — мой самый желанный и непостижимый мужчина. Мой хищник, мой властный и неуживчивый Гесс, способный запугать кого угодно, кроме меня.