Умри, Джерри!
Шрифт:
Только с рассветом Том сумел более или менее сносно заснуть, а в восемь утра его разбудили. Он капризничал, отказывался вставать, накрывался одеялом с головой, чтобы его оставили в покое, но его подняли. Заправили постель. Отвели в душ.
Настроение было ужасное, состояние немногим лучше. Его даже не смущало общество кажущегося немым продолжением интерьера санитара, он толком и не заметил его.
Раздевшись, Том зашёл в душевую кабинку и, включив воду, прислонился к стенке и съехал на пол. Подобрал колени к груди и уткнулся
– Мойся, – напомнил санитар, дважды постучав по прозрачной дверце.
– Отстаньте от меня. Я спать хочу, – пробормотал Том, не поднимая головы.
– Если ты не сделаешь этого сам, мне придётся помочь.
– Оставьте меня в покое!
– Я дважды предупреждать не буду, – мужчина сохранял железобетонное спокойствие.
Поджав губы, Том всё-таки встал, буркнул:
– Отвернитесь.
Санитар повёл бровью – то, во что превратился Джерри, его отчасти удивляло, причём он пока сам не определился, в каком именно смысле. Был пациент-мечта, не приносящий хлопот никому, кроме докторов, бьющихся над его лечением, а теперь… Он не отвернулся, но отошёл.
Том повернулся к нему спиной, взял лейку душа, и с губ сорвался нечленораздельный звук шока. Только сейчас, когда длинные рукава вместе с рубашкой остались на вешалке, он заметил опоясывающий шрам на запястье. А затем, медленно, интуитивно опасливо опустив взгляд, увидел и всё остальное.
Это тело, разукрашенное под хохлому уродливыми шрамами, казалось чужим. Оно не принадлежало ему!
Брошенная лейка с треском ударилась об стену, чудом не раскололась. Том, как ошпаренный, выскочил из душа, едва не выбив дверцу, схватил полотенце, сжав его на животе.
– Что это?! Что со мной?! Что происходит?! – он сорвался на истерический крик; выступили невольные слёзы.
Санитар предусмотрительно вышел ему наперерез.
– Успокойся и вернись в душ, – чётко, подняв ладони, проговорил он.
Том не ответил, не смог подобрать слов, всё казалось очень странным сном, комедией, прямым эфиром какого-то шоу со скрытой камерой. И с места он тоже не сдвинулся, только отрицательно покачал головой.
– Если ты не будешь меня слушаться, мне придётся позвать охрану, – снова обратился к нему санитар.
Том сглотнул, зачем-то помотал головой, затем хмуро задумался и негромко спросил:
– Это не больница?
– Нет.
– Это какое-то шоу?
Да или нет? Санитар посчитал, что лучше согласиться, хоть докторам это может и не понравиться.
– Да, ты всё правильно понял, – мужчина подошёл к Тому, указал куда-то вверх. – Видишь камеру?
Том поднял взгляд, куда он показывал, и непроизвольно дёрнулся, натянул полотенце повыше, до подмышек.
– Здесь тоже камеры? – переспросил он. – Это же душ?
– Таковы правила. Не волнуйся, съёмку отсюда нигде не показывают.
И Том
– Но что это со мной? Это шрамы?
– Все вопросы не ко мне, а к доктору.
– Мадам… кажется, Айзик, мне тоже ничего не объясняет.
– Она обязательно это сделает, а пока вернись в душ.
– Я не буду мыться, если за мной наблюдают, – Том мотнул головой, отступил в сторону.
Уговорить Тома полноценно принять душ так и не удалось. Потом был завтрак в палате, дежурный опрос там же. Подремав после него, Том успокоился, даже решил, что испугавшие его шрамы – всего лишь натуралистический и очень стойкий грим.
Ближе к вечеру доктор Айзик приказала охране привести его к себе в кабинет.
– Том, скажи, что ты думаешь о том, что я сказала тебе вчера? – спросила она, когда парень сел.
– Я об этом не думаю.
– Почему?
– Потому что это неправда.
– Это правда. Сейчас на самом деле две тысячи шестнадцатый год, – доктор взяла календарь, продемонстрировала его Тому и предусмотрительно отставила подальше. Вдруг захочет разбить – в лучшем случае об пол, в худшем – ей об голову.
Том потянулся к календарю, но женщина успела взять его раньше.
– Не трогай, пожалуйста.
– Почему мне нельзя посмотреть?
– Это подарок от очень дорогого мне человека, боюсь, уронишь, – солгала она. Что-то ответить было нужно, а показывать пациенту, что ты опасаешься его, нельзя.
Том такой ответ принял, понимающе кивнул. А после попросил:
– Мадам, я больше не хочу участвовать в этом.
– В чём, этом?
– В шоу.
В глазах мадам Айзик отразились удивление и неприятные подозрения, она попросила:
– Расскажи, пожалуйста, подробнее.
– Почему вы всё время делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете? – Том повертел головой. – Здесь же нет камер, значит, можно говорить, что я всё знаю.
– Здесь есть камеры.
– Извините… Но я всё равно больше не хочу.
Женщина вздохнула, облокотилась на стол, подперев сцепленными руками подбородок.
– Том, я немного не понимаю тебя.
– Вот опять. Мадам, я всё знаю, мне санитар, точнее, актёр, играющий его, сказал, что это не больница, а шоу.
Впору было хвататься за голову; слова Тома отдавали шизофренией или бредом. Беседу пришлось прервать. Тома мадам Айзик оставила с охраной, а сама отправилась переговорить с тем самым санитаром, чтобы выяснить, сымпровизировал ли он или у Тома имелась не одно психическое расстройство. Санитар сознался в первом.
Доктор Айзик вернулась, снова заняла своё место за столом и отослала охранника обратно за дверь.
– Вы поговорили с руководством? – спросил Том. – Мне можно уйти? Я ведь имею право это сделать? Дайте мне позвонить папе, пусть он заберёт меня.