Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Знамя армия князя имеет?
— Имеет. Ещё какое — из золотой парчи. Он его освятил по древнему монгольскому обычаю.
— Это как?
— Приказал зарубить у подножия знаменного древка пленного китайского солдата. Его кровью и освятили раззолоченное боевое знамя...
Путь из Улясутая до Кобдо был долог. На привалах, перед тем как расположиться на ночлег, Унгерн добросовестно записывал монгольские слова и с помощью Бурдукова учился объясняться на языке степного народа. К предстоящей военной службе у князя Дамби-Джамцана барон готовился самым серьёзным образом. Естественно, казачий сотник рассчитывал только на командную должность. Солдат Джа-лама мог набрать и из пастухов-данников, и среди разных степных бродяг.
По пути Бурдуков убедился, что такой человек, как его спутник, не пропадёт ни в степи, ни в тайге. Стрелял он метко, на каждом ночлеге монгол — улачи свежевал то косулю, то подстреленного в камышах у одного из многочисленных озёр кабана. При этом барон высказывал полнейшее презрение к любым путевым удобствам, устраиваясь спать прямо на земле у тлеющего костра, подложив под голову седло, снятое со своего коня. Не заботился он и о чистоте своей одежды.
Когда путники садились на коней и небольшой стенной караван из десятка верховых и вьючных лошадей продолжал свой путь, изредка встречая юрты пастухов, Унгерн заводил вновь разговор о Джа-ламе. Он всё больше интересовался мифической стороной личности монгольского князя. Или, говоря иначе, силой его магического влияния на степняков, которые по природе своей были большими мистиками;
— Скажите, Бурдуков, Джа-лама попадался когда-нибудь в руки своих врагов-китайцев?
— Попадался, но давненько уже. Кажется, году в 1890-м.
— И чем тогда дело закончилось?
— Дамби-Джамцан тогда был просто бродячим монахом. Китайцы держали его в тюрьме недолго и вскоре выпустили.
— Чем он после этого занялся? Опять бродячей жизнью?
— А чем же ещё? Он исходил и изъездил ещё до этого, почитай, всю Центральную Азию. Жил в Тибете, много лет провёл в знаменитом монастыре Дре-Пунья в Лхасе. Добирался даже до Индии. Побывал и в Пекине. Служил там у чиновника, составлявшего при императорском дворе календари.
— А что заставило бродячего буддистского монаха появиться в столице Срединной империи?
— Джа-ламу преследовали в Лхасе. Вот он и бежал с Тибета в Китай.
— За что преследовали?
— В пылу, как у нас говорится, богословского спора он схватился за нож и убил своего соседа по монастырской келье. Потому и пришлось скрываться подальше от Лхасы.
— Правда, что монголы верят в то, что этому новоявленному князю покровительствуют злые духи — мангысы?
— Сущая правда.
— А когда Джа-лама впервые появился в Монголии?
— Говорят, что он каким-то неведомым путём оказался в местных степях из России. Ещё мальчиком стал послушником в известном монастыре Долон-Нор. Оттуда и пошла его жизнь бродячего буддистского монаха.
— А когда он опять вернулся в Монголию?
— В 1900 году он прибился к экспедиции географа Козлова, назвал себя Ширет-ламой. Под этим именем вновь побывал в Лхасе, некоторое время пожил в Кобдо, А потом опять куда-то исчез, чтобы вернуться в Монголию, где князья и пастухи уже воевали против китайцев...
О монгольско-китайской войне казачий сотник барон Унгерн-Штернберг знал много подробностей. В том числе и из той оперативной информации, которая поступала в Благовещенск, в штаб Амурского казачьего войска. Китайские войска занимали Кобдскую крепость, контролируя оттуда весь северо-запад Халхи. В 1912 году конные отряды правительства Урги осадили Кобдо. В тот год Джа-лама вновь появился в Монголии. И не где-нибудь, а в стане осадных ургинских войск под Кобдской крепостью.
Здесь бродячий монах, блиставший своей несомненной буддистской учёности, произвёл сильное впечатление на монгольских князей и их воинов-цэриков. В самый короткий срок Дамби-Джамцан превратился в одного из военачальников ургинского войска, собравшегося под стенами осаждённой крепости. Его авторитет и влияние на военные дела росли, как говорится, не по дням, а по часам.
Когда город Кобдо цэрики ургинского военачальника Максаржава взяли штурмом, истребив при этом почти весь китайский гарнизон, Джа-лама уже превратился в самого влиятельного человека на северо-западе Халхи. Не было здесь ни одного владетельного князя, который бы не считался с ним:
— Джа-лама общается со степными духами. Добрыми и злыми. Поэтому его нельзя не почитать, ему перечить...
В 1913 году Дамби-Джамцан окончательно покончил с жизнью бродячего учёного монаха, став настоящим монгольским князем. Свою столицу, вернее — полевой став, он устроил около почитаемого монастыря Мунджик-хурэ. Княжеская ставка одним видом своим отличалась от всех ей подобных. По воле Джа-ламы все юрты его цэриков и слуг были расположены не хаотично, а в строгой планировке. Чтобы подчеркнуть своё величие, новоявленный князь проживал в огромнейшем шатре-аиле, который возвышался над городком из юрт. Этот шатёр возили в разобранном виде на двадцати пяти верблюдах. Рядом с белоснежным жилищем выкопали искусственное озеро, чего ранее в степи не делал ни один правитель.
Унгерна интересовало, как мог бродячий буддистский монах, придя в стан войск, осаждавших Кобдо, стать в одночасье почитаемым человеком среди монгольских воинов.
— Как писали газетчики, сам Джа-лама не участвовал в штурме Кобдо и не ловил китайских солдат арканами?
— Он участвовал в штурме на правах не простого цэрика.
— А кого?
— В роли великого прорицателя-мага.
— Что же Джа-лама прорицал монголам?
— Победу. Рассказ об этом кажется сплошным вымыслом сынов степей.
— Расскажите мне.
— Пожалуйста. Перед штурмом крепости войском Максаржава, Джа-лама сумел внушить цэрикам видение прекрасного будущего Монголии, освобождённой от китайцев. Это сильно подняло боевой дух. А ещё воочию показал судьбу тех монгольских воинов кто падёт смертью героев в предстоящей битве с врагом.
— Как он сумел это сделать?
— Рассказывают, что якобы цэрики после пророчеств Джа-ламы увидели перед собой шатёр или небесный храм, наполненный светом. Но это было ещё не самое главное в видении. Вокруг алтаря с фигурами Будд и жертвенными свечами на шёлковых подушках восседали монголы, павшие под стенами Кобдской крепости. На столиках перед ними стояли драгоценные блюда с дымящимся мясом, вино, чай, печенье, сушёный сыр, изюм, орехи. Погибшие герои-цэрики курили золочёные трубки и важно беседовали друг с другом.
— И во всё это солдаты поверили?
— Ещё как, барон. Надо просто знать монголов. Они, в отличие от нас, — великие мистики...
Дорога по Улясутайской долине длилась три дня. Казачий сотник не жалел ударов ногайкой по спинам улачи, заставляя проводников, которые брались на станциях-уртанах, гнать лошадей каравана вскачь. Однажды Бурдуков заметил своему спутнику, что так поступать в степи нельзя. Барон Унгерн-Штернберг на такое замечание с пренебрежением заметил:
— Если верить нашему великому знатоку азиатских пустынь Пржевальскому, то в его путешествиях по Центральной Азии самыми необходимыми проводниками были деньги, винтовка и нагайка.