Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Пржевальский путешествовал там, где процветало рабство. Свободный монгол — это не раб в нашем понятии.
— Ну и что из этого. Степной пастух должен уважать силу денег и оружия и испытывать страх перед наказанием нагайкой более сильного человека, чем он сам.
— Но это может в степи закончиться драмой. И может пролиться кровь:
— Кровь поротый моей казачьей нагайкой монгольский пастух не прольёт. Зато мистическое состояние его заметно усилит. И только в мою пользу.
— Но всё же, барон, послушайтесь моего совета. Не надо нагайкой заставлять каждого улачи гнать лошадей вскачь.
— А я тороплюсь в Кобдо, к Джа-ламе. Мне нужны подвиги на поле брани!
— Зачем они нам?
— Зачем? Восемнадцать поколений рыцарей и баронов Унгерн фон Штернбергов погибали в боях. Кто — за королевскую корону Швеции, кто — за императорскую российскую корону. Вот и я хочу, чтобы на мою долю выпал тот же удел...
В Кобдо оба спутника представились в местном русском консульстве. Унгерн продемонстрировал завидную общительность с офицерами местного русского гарнизона, и один из них, Резухин, одолжил ему чистое обмундирование и бритву. Преобразившийся казачий сотник поспешил в недалёкий Гурбо-Ценхар, где находилась ставка Джа-ламы.
Барона в консульстве начальник гарнизона предупредил, что к идее наёмничества отставного офицера из России относится без всякого энтузиазма. Иначе говоря, он был против того, чтобы под златотканым боевым стягом монгольского князя с тёмным прошлым бродячего монаха сражались русские люди. Но Унгерн всё же прибыл к Дамби-Джамцану-ламе.
Тот не отказал в достойном приёме казачьему офицеру, так спешившему наняться к нему на военную службу. Это сильно польстило монгольскому князю. Один такой пущенный «на ветер» слух возвеличивал его во всей Халхе. Но Джа-лама уже знал, что русское Начальство, по сути дела, запрещало офицеру «белого царя» поступать на службу к степному правителю. И не только именно к нему, но и к другим ему подобным правителям за пределами России.
На приёме в честь сотника барона Унгерна, после сытного застолья, князь между делом заметил, что у него есть обязательство перед консулом в Кобдо не брать к себе в услужение русских людей. И что он вынужден, хотя и с большим сожалением, отказаться от услуг такого блестящего офицера.
Унгерн не стал ссориться с монгольским князем, постаравшись расстаться с ним на самой «дружеской ноге». Впрочем, к этому склонялся и сам Джа-лама. Прощаясь, он спросил гостя:
— Вы, господин офицер, ещё долго будете в Кобдо?
— Да, я хочу здесь остаться до зимы.
— Чем вы решили заняться и чем могу я быть вам полезен?
— Я решил заняться охотой в здешних лесах.
— Я дам вам коней и знающих леса проводников. На время охоты они будут вашими слугами.
— Хотел бы просить вас, уважаемый Дамби-Джамцан, оказать мне одну любезность.
— Какую? Я готов всё сделать для такого гостя.
— Вы известны среди монгольских буддистов своей учёностью и покровительством тех, кто стремится познать вашу святую веру. Поэтому я прошу вас замолвить за меня слово в местном монастыре-дацане.
— А что вы ищете среди местных лам и святилищ Будды?
— Мне хочется познать вашу веру, её небесную суть. И таинства буддизма, пришедшие в монгольские степи из Тибета. Услышать о добрых и злых духах, которые витают над степями Халхи.
— Я постараюсь вам услужить. И попрошу настоятеля местного дацана, многим мне обязанного, не скрывать секретов веры в ваших беседах с ним и его учёными ламами, читающими древние книги.
— Я вам, уважаемый князь, премного благодарен. И надеюсь, что наша дружественная связь продлится и далее.
— И я надеюсь на это. Два умных человека могут сделать в жизни больше, чем любой из них, оставаясь один.
— Тогда разрешите откланяться...
В Кобдо отставной казачий сотник Унгерн провёл больше полугода. За это время он основательно изучил монгольский язык и не раз побывал в гостях у Джа-ламы. Тот всегда принимал его в своём белоснежном шатре с неизменным гостеприимством. Они подолгу вели между собой беседы, содержание которых могло бы немало удивить и российского консула, и офицеров местного гарнизона.
Самое ценное, что почерпнул потомок немецких эстляндских рыцарей в беседах с бывшим бродящим монахом, были таинства, которым Джа-ламу научили отшельники из загадочного для всего цивилизованного мира Тибета, этой географической «крыши мира». Можно утверждать, что Дамби-Джамцан поделился с Унгерном фон Штернбергом многими сокрытыми от других таинствами буддизма. Иначе чем можно объяснить тот факт, что, когда после Первой мировой войны барон вновь появится в степях Халхи, его фигура для монголов станет поистине мистической. Случаи противления ему со стороны местного ламства не известны.
С самим князем Дамби-Джамцаном-ламой Унгерну больше встретиться не придётся. Правительство Урга в самом начале 1914 года, пугаясь всё растущего могущества новоявленного князя, обратилось с тайной просьбой к России. Отряд оренбургских казаков из Кобдо совершил налёт на княжескую ставку. Джа-лама был «почётно» схвачен прямо в своём шатре и увезён на «временное» жительство в Сибирь. Там он скоро «затерялся». Теперь в Урге не могли опасаться сильной личности, конное войско которого немногим уступало числом ургинской армии.
Ургинское правительство не только так обезопасило себя. Джа-лама, ставший фактическим правителем Кобдского округа (вернее, его большей части), не раз сделал набеги на соседний Алтайский округ, где стояли китайские войска. Те в ответ угрожали Кобдо. Но военный конфликт в западной части Халхи грозил Урге серьёзными осложнениями в отношениях с Пекином. В таком развитии событий не были заинтересованы и в российском Министерстве иностранных дел.
Унгерн, проживая в Кобдо, не раз пытался добиться разрешения поступить на службу к монгольскому князю, отряды цэриков которого то там, то здесь сталкивались с китайскими войсками. Но власти строго-настрого запретили отставному офицеру воевать под окроплённым человеческой кровью знаменем Джа-ламы. Да и к тому же монгольско-китайская война подходила к своему дипломатическому завершению.