Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— И мне тоже. Вы, скажу начистоту, первый барон, с которым я сталкиваюсь в своей жизни...
Глава пятая
МИРОВАЯ ВОЙНА.
СОТНИК НЕРЧИНСКИХ КАЗАКОВ
— Что за барон? Утром в отставном мундире, вечером в нём же.
— А разговоры ведёт только о Востоке, о какой-то пастушьей стране Халхе, о буддистских монастырях, о духах...
— На богослужения не ходит. Наш пастор уже жаловался его младшей сестре...
— Он не скучен в беседе. Но нельзя же всё время говорить о каких-то восточных духах и буддистских монахах...
За отставным казачьим сотником закрепилась репутация «странного человека». Она нравилась ему. По крайней мере, его лишний раз не отвлекали от раздумий о судьбоносной Азии, из которой он возвратился в мир белых людей.
Пребывать в таком замкнутом внутренне и духовно мире барону Унгерну долго не пришлось. Скоро ему пришлось расстаться с ревельской жизнью раз и навсегда. В его судьбу, равно как и в судьбу всей России» вошла Первая мировая война.
Вбежавший в комнату племянник, размахивавший газетой, застал дядю в привычной позе глубоко задумавшегося человека. Склонив свою изрядно полысевшую голову над томом сытинской энциклопедии, Унгерн черпал познаний об Азии.
— Роман Фёдорович! Дядя! Война!
— Какая война?! Где? На Дальнем Востоке? С Японией? Наконец-то дождались!
— Нет, не с Японией. С самой Германией кайзера Вильгельма. Читайте — вот вам «Ревельские новости»!
Унгерн взял в руки газету и увидел на её первой полосе «шапку» набранную шрифтом удивительно большого размера. Буквы теснились во всю ширину газетной полосы: «Высочайший манифест об объявлении состояния войны России с Австро-Венгрией». Барон с нескрываемым волнением стал читать дальше:
«Божиею Милостию Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский
и Прочая, и Прочая, и Прочая.
Объявляем всем верным Нашим подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились чувства братского русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.
Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооружённое нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.
Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение её среди Великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится ещё теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение.
Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в двадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
НИКОЛАЙ».
— Это будет великая война, мой дорогой племянник, Россия сразится сразу с двумя европейскими империями. Вот это случай!
— Дядя, и как же ты?
— Я российский барон и офицер России. Не мне ли сражаться на этой войне за наше Отечество?
— Значит, опять уходишь в добровольство?
— Опять. Но теперь в мундире казачьего офицера. И не просто сотника, а Георгиевского кавалера...
Первые дни мировой войны ещё не были для большой части человечества вселенским кошмаром. Для России она стала войной Великой, Отечественной. Как в памятном 1812 году. Стала прологом крушения Российской империи как державы и подведшей черту вод более чем 300-летней историей царствующей династии Романовых. Стала преддверием войны Гражданской, испепелившей всю страну и разделившей её на два непримиримых лагеря, на два движения — Красивей Белое.
Но тогда, летом 1914 года, об этом в Российской державе ещё не догадывались.