Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Очевидцы потом описывали и такую выразительную деталь. Якобы барон выехал из Даурии с восседавшим, у него на плече любимым охотничьим соколом. Но, думается, такая птица летописной «царской охоты» была ему вряд ли по карману.
Пари со своими теперь уже бывшими сослуживцами по 1-му Аргунскому полку изгнанный хорунжий выиграл. Маршрут конного пробега был выдержан ям с похвальной точностью, на место прибыл в назначенный срок.
В Амурском казачьем полку поступку офицера, всего два года знакомого с Дальним Востоком, поражались. Поступок был свидетельством несомненного мужества и отваги, поскольку тайга слабым не потворствовала. И за слабость, ошибки наказывала строго. Унгерна расспрашивали:
— Барон. У вас был прямо маршрут первопроходца. Как вы на такое решились?
— Затея моя была проста по той причине, что я не люблю мирной жизни. В моих жилах течёт кровь прибалтийских рыцарей. А рыцарство людей слабой воли никогда не терпело. Они быстро гибли.
— Зачем же вам был нужен такой опасный во всех отношениях пробег по тайге? Да ещё с форсированием Зеи.
— Мне нужен был, господа офицеры, свой жизненный подвиг.
— Для чего, извольте спросить?
— Для самоутверждения...
В Амурском казачьем полку хорунжий фон Унгерн-Штернберг был сперва «вне штата» приставлен пулемётной команде. Барон был «лично» знаком с этим чудом военной техники по Маньчжурии, которая только-только поступала на вооружение казачьих войск. Знание пулемётного дела, умение устранять неисправности (первые «максимы» часто «заедало») произвели на новых сослуживцев самое благоприятное впечатление:
— В Павловском училище по-пустому не учат, без пулемётной науки сейчас уже нельзя...
— Наш барон, как рассказывал, япошек под Мукденом из «максима» выкосил немало...
— Есть теперь и у нас свой полковой технарь. Пулемётный...
После пулемётной команды хорунжего фон Унгерна перевели в 1-ю, правофланговую сотню полка. Он стал возглавлять в ней разведывательную команду, составленную из наиболее «ушлых» казаков. Сотня была примечательна тем, что имела отличительные знаки на головные уборы с надписью «За отличие против китайцев в 1900 году».
4-я и 5-я сотни полка имели наградные Георгиевские серебряные трубы «За Эюр, Хинган и Цицикар в 1900 году». 6-я сотня — такие же трубы, но с надписью «За Хинган и Цицикар в 1900 году». Сам полк с декабря 1909 года именовался так: Амурский казачий генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского полк.
Офицерская казачья жизнь предусматривала размеренный распорядок мирной службы. Хождение в наряды дежурным по полку, в караулы, руководство стрельбами подчинённых и выездкой коней, подготовка к смотрам и парадам в большие праздники, наблюдение за перековкой и чисткой лошадей, за хранением штатного оружия и чистотой казарменных помещений, Конюшен и коновязей. Полковых дел был не перечёт, и исполнялись они с утра до вечера. Строевая служба расслабляться позволяла редко.
По заведённому порядку с рядовыми до обеда занимались младшие командиры — урядники. Офицеры вели послеобеденные занятия в конном строю или «пешие по-конному». Казаки занимались гимнастикой, рубкой в конном строю фашин и фехтованием, укладкой походных вьюков, изучением воинских уставов, прежде всего кавалерийского и дисциплинарного.
Пополнивший полковые ряды казаков-амурцев бывший «павлон» оказался хорошим строевиком: подтянутым и требовательным. Неряшливым в жизни и службе он станет позднее. Во многом благодаря ему сотня, в которой он состоял, всегда отличалась среди других на строевых смотрах. В таких случаях она проходила в конном строю мимо начальства с неизменной любимой казачьей песней «Под ракитою зелёной»:
Под ракитою зелёной Казак раненый лежал, Кинжалом в груди пронзённый, Крест свой медный целовал. Кровь лилась из свежей рапы На истоптанный песок, А над ним кружились враны, Чуя лакомый кусок. Чёрный ворон, что ты вьёшься Над моею головой? Так добычи не дождёшься: Я, казак, ещё живой...Хорунжему Унгерну-Штернбергу полковое начальство часто поручало ведение еженедельных «бесед о войне». Обладатель солдатского «Егория» мог эмоционально, красочно рассказать не только о прошедшей Русско-японской войне, но и о других событиях в ратной летописи Отечества. Военная история была одним из любимых предметов барона во время его учёбы и в Морском корпусе, и в Павловском военном училище. Рассказчиком он слыл отменным, хотя многословием в жизни не отличался:
— Много говорить можно только о прошлом. О настоящем лучше всего сказать делами...
Между тем мечты о быстрой офицерской карьере на Востоке улетучивались. И не только потому, что родственник генерал фон Ренненкампф оставил Забайкалье и перебрался на новое место службы. Новой войны в Японией не случилось, теперь она даже не ожидалась в обозримом будущем. Так что о воинских подвигах, наградах за них и новых, досрочных звёздах на погонах не приходилось мечтать. А полковая, будничная жизнь теперь виделась очень прозаичной. На берегах Амура она мало чем отличалась от той, что была в Даурии.
Следующее офицерское звание — сотника Унгерн получил только на четвёртом году службы, 7 июля 1908 года. Звание давалось за выслугу лет. Производство следовало в установленные сроки, но с некоторым замедлением. Сказывалась отдалённость Благовещенска от столичных инстанций.
Государственная граница по Амуру «оживала для хунхузов» зимой, когда река вставала и по льду можно было свободно ночью перейти на противоположную сторону. В Забайкалье, на берегах Аргуни, жизнь у казаков — пограничных стражников шла с большими тревогами. Но тревожные дни были и на новом месте службы. Правда, пойманные хунхузы в наградной список не вписывались. Такие дела считались привычными:
— Ну, поймали хунхузов... Ну, пострелялись с ними... Ну, выследили их в тайге... Это же обыкновенная казачья служба на Амуре. Что в ней такого особенного, героического. Служба как служба...
В Амурском казачьем полку барон Унгерн впервые поучаствовал в подавлении революционных волнений. С казачьими командами он трижды побывал в карательных экспедициях, в Якутии. Там правительственные губернаторы использовали казаков для подавления «возмущений» рабочих на золотых приисках по притокам реки Лены. Такие экономические забастовки порой подавлялись угрозой применения нагаек. До знаменитого «Ленского расстрела» дело дошло только раз, но в нём казаки не участвовали, стреляла пехотная рота.