Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Но это же обида семьям наших казаков!
— А что делать? Война кормится войною. С бароном лучше сегодня не связываться.
— Это почему же?
— Потому, что ныне за нашим бароном горой стоят японцы. А с ними сегодня не считаться — себе беду делать...
Японские советники, проводившие время в хайларской ставке князя Фуршенги, действительно начали явно для других семёновских военачальников опекать Унгерна-Штернберга. Барон пришёлся им и по «вкусу», и по духу. Больше всего старался расположить к Японии белоказачьего есаула капитан Нагаоми. В его подробных донесениях в штаб-квартиру японских войск в Токио мелькали такие строки:
«Барон Утери высказался, что военный министр императорского правительства Кадзусига Угаки должен стать кумиром японской офицерской молодёжи…»
«Барон Унгерн заявил, что только Япония способна противостоять европейскому и американскому деспотическому капитализму на Востоке...»
«Военачальник атамана Семёнова считает нас, японцев, той силой, которая способна противостоять катящейся на Восток волне русского большевизма...»
«Унгерн разделяет наше мнение относительно восстановления в Китае монархии. Он сторонник свергнутой династии Цинь...»
« Унгерн — один из первых русских буддистов по духу, Считает, что возрождённая маньчжурская династия имеет единственную точку физической опоры — в Монголии, а точку духовной опоры Циней видит в буддизме...»
События Гражданской войны в Забайкалье в 1918 году развивались стремительно.
Атаману Семёнову удалось собрать под знамёна Отдельного Маньчжурского отряда с тысячу человек, не считая харачинов князя Фуршенги. Это были люди отчаянные, которым по многим причинам терять в жизни было нечего: офицеры, местные жители и заброшенные судьбой в эти края казаки-забайкальцы, буряты, монголы из воинственных племён баргутов и харачинов, китайские разбойники-хунхузы, отставные нижние чины японской армии, поселённые в Маньчжурии. Атаман с таким войском мог совершать угрожающие рейды по Забайкалью. Но тягаться с регулярной Красной Армией — такое дело было Семёнову пока не под силу.
Всё же основу семёновской «армии» составляли войска иррегулярные. Главную боевую силу Отдельного Маньчжурского отряда составляли на тот период... японцы. Об этом сам Семёнов писал со всей откровенностью:
«...При штабе находился батальон японских добровольцев, в количестве до 600 человек, который представлял собой подвижный резерв и бросался обычно на упакованный участок фронта, заменяя пехоту из добровольцев-китайцев, доблесть которых после трёхмесячных непрерывных боев оставляла желать много лучшего.
Японский батальон был создан по инициативе капитана Куроки, который командировал сотрудников своей миссии, гг. Анжио и Эйтаро, в Южную Маньчжурию для привлечения добровольцев из числа резервистов. Они успешно справились с поставленной им задачей, завербовав на службу в отряд несколько сот только что окончивших службу солдат.
Батальоном командовал доблестный офицер капитан Окумура. Японский батальон в короткое время заслужил репутацию самой крепкой и самой устойчивой части в отряде, и люди, составлявшие его, приучили нас, русских офицеров, солдат и казаков, смотреть на японцев, как на верных и искренних друзей национальной России, которые верность своим обязательствам ставят выше всего на свете, выше даже собственной жизни. Таким образом, в степях сурового Забайкалья зародились дружба и братство русских и японских солдат, которые были закреплены тяжёлыми потерями, нанесёнными отрядом в этот период непрерывных боев с превосходящими силами противника...»
Известно, что атаман Семёнов испытывал к Стране восходящего солнца не просто личные симпатии. Он не фаз во всеуслышанье заявлял следующее:
— У России в будущем есть только один исторический союзник. Верный и надёжный. Это — Япония...
— Японцы не любят Европейскую Россию. А вот с азиатской Россией они будут дружить...
— Революция своим брожением затронула, не только русскую армию, но и германскую с французской. В японской армии ей места не нашлось. Вот кого нам надо брать в союзники...
Подняв знамя Белого Дела на станции Березовка, где до Первой мировой войны дислоцировался крупный гарнизон из сибирских стрелковых полков с дивизионной артиллерией, атаман Семёнов попытался завладеть Верхнеудинском. Город являлся неофициальной столицей забайкальской Бурятии. Однако эта попытка успеха не имела, равно как и попытка поднять на вооружённую борьбу против Советской власти бурятов и всё забайкальское казачество, — «крепкое крестьянство».
После жарких боев белый атаман отвёл свои войска на китайскую территорию, продолжая оттуда угрожать Забайкальскому краю. Однако приграничную станцию Даурия на российской территории семёновцы всё же удержали. Впрочем, в той ситуации Гражданской войны в Забайкалье красногвардейцы ещё не имели сил для «покушения» на Даурию.
Оказавшись за границей «не по своей воле» и «не по приглашению китайского правительства», атаман Семёнов решил прежде всего обезопасить себя с ближнего тыла. А там находился всё тот же город Хайлар, в который китайцы ввели небольшой гарнизон. Потом они его усилили, и теперь он достигал почти тысячу человек. Но Семёнова больше в тылу беспокоило не это обстоятельство, а совсем иное. Об этом он и сказал на совещании с Унгерном:
— Роман Фёдорович. Ты хорошо помнишь нашу операцию на станции Маньчжурия в начале января 18-го?
— Ещё бы. Тогда наши конники не оставили никаких шансов китайскому гарнизону. Ему пришлось сдаться казакам и сложить оружие.
— А помнишь, каким было соотношение сил в той операции?
— На семерых наших казаков приходилось полторы тысячи китайских солдат. Но мы атаковали гарнизон станции внезапно, в конном строю.
— Так вот что, барон. Такую операцию я приказываю повторить в самые ближайшие дни.
— Где именно?
— В городе Хайларе.
— Но там китайский гарнизон бездействует. Ни одной акции против нас за всё время.