Универмаг
Шрифт:
Еще никогда за все годы службы Пинчук не слышал, чтобы совершили нападение на дежурный конвой. Но Пинчук к своим обязанностям относился добросовестно. Видел все вокруг и около...
В помещении главной кассы размещалось, в сущности, два учреждения: универмаг «Олимп» в большой светлой комнате отделялся прочной стеной от филиала Госбанка. Представитель банка — оператор, пожилая женщина в цветном домашнем халате и тапочках, сидела за бронированной стеной. Сержант часто любовался через смотровую щель, с какой скоростью она пересчитывает деньги. Прозрачная рябь, в которой обозначались только пальцы. Миг — и пачка обработана. Обвязывала лентой. Ставила свой штамп. Все! После нее уже пересчитывать
Последнюю, девятичасовую выручку кассиры приносили в банк сами. Сдавали. Собирались домой. Обычно Пинчук располагался на табурете с журналом в руках, изредка окидывая взглядом снующих по комнате кассиров. Те угощали сержанта кто яблоками, кто домашним пирожком. Переговаривались между собой. А иногда такую свару затевали, хоть уши затыкай. Кое-кого из них связывали с главным кассиром Степановой особые, деликатные отношения. Но об этом не принято было говорить — Степанова начальница строгая, а место кассира в «Олимпе» на улице не валяется. Главный кассир мог миловать, мог казнить. «Миловать» — значит при каждом удобном случае подкидывать выгодную в этот день кассу. Не говоря уж о мелких любезностях: график работы и отдыха, отпуска... «Казнить» — наоборот. Конечно, существовала «скользящая» очередность, чтобы без обид. Но работа есть работа. Всякие возникают ситуации...
Тамара работала не хуже Киры Александровны Аматуни, но никак не могла наладить отношения с главным кассиром. И подарки делала, и льстила. Все впустую! А может, неприязнь сеяла Кира Александровна с друзьями...
Большим психологом была Кира Александровна. Можно сказать, профессиональным. Тонким и наблюдательным. Она видела покупателя насквозь. Особый дар. Конечно, Аматуни не брезговала и традиционным методом: вручала покупателю вначале чек, потом мелкий размен, потом рубли. В то время как инструкция строго наказывала: чек завершает расчет. Без чека покупатель не отойдет от кассы. А без сдачи после получения чека — сколько угодно. Но Аматуни не прятала «забытых» денег, выкладывала на видное место и не убирала до тех пор, пока покупатель не покинет секцию. И возвращала по первому же требованию с извинением, без скандала. Как правило, покупатель или не замечал уловки, или, уверенный в том, что правды не добиться, смирялся... Находились и мошенники, которые предъявляли претензии, не имея для этого основания. Кассиры на это реагировали по-разному. Кира Александровна не мелочилась, вручала требуемую сумму — и все, инцидент исчерпан. Себе дороже!
Кира Александровна владела и другими методами. Еще от родительницы своей научилась. В свалке за дефицитом она намечала жертву. По рукам и носам определяла. Психолог! Отсчитывала вслух сдачу за крупную покупку с крупной суммы. Десятками или четвертными. И с ловкостью факира просчитывала одну, а то и две бумажки в свою пользу. И риска никакого: ну просчиталась. Вернется покупатель — отдаст с улыбкой, с извинениями. Как правило, не возвращались... Все кассиры знали о методе Аматуни. Некоторых, особо близких, Кира пыталась обучить своему искусству, у нее было доброе сердце. И опыт: друзья — это выгоднее, чем враги. Но ученицы не могли освоить ее школы. Больно жалостливые были...
Догадывался главный администратор о методах ее работы, но вот попробуй уличи, схвати за руку, если она с точностью до копейки предвидела разницу между суммой на счетчике аппарата и суммой, осевшей в ящике кассы. Даже не пользуясь ключом, наличие которого у кассира считается проступком. Чувствовала! И вовремя
Около одиннадцати раздался звонок — короткий и длинный. Пинчук откинул шторку глазка, в котором умещалась лишь часть лица инкассатора. Кто сегодня? Тарасов? А говорили, болеет...
– Ты, что ли, Тарасов? — произнес Пинчук.
– Ну?
– Ты ж болел?
– Болел — выздоровел. Отпирай!
Пинчук набрал цифровой код — заслонка, что находилась ниже глазка, отошла. Инкассатор прислонил удостоверение с фотографией... Он, Тарасов...
Высокий здоровяк Тарасов, из бывших военных, был одет в темно-синий костюм с зелеными петлицами, в ведомственную фуражку. Френч был распахнут, и с левой стороны живота виднелась расстегнутая кобура с торчащей из нее ручкой старого нагана. Хотя инкассаторы давно перешли на пистолеты, Тарасов был верен нагану...
– Готово?
– А как же? Аптека! — ответил Пинчук.
Тарасов шагнул к массивной двери отделения банка. Позвонил. Распахнулось окошко. Инкассатор просунул удостоверение и явочную карточку. Из окошка послышался тихий бумажный шорох. Сличают...
– Свой, тетя Катя. Свой! — поторапливал Тарасов.
– А доверенность-то где? — строго вопросила оператор. — Я тебя предупреждала, Тарасов, переоформляй доверенность. Песок с нее сыплется.
– Да бюллетенил я, тетя Катя. Не успел.
– Чтобы в последний раз. Пустым уедешь... Держи препроводиловку!
Инкассатор расписался в копии ведомости. Оператор внесла запись в явочную карточку. Вернула. И получила порожнюю сумку на завтра. Тарасов щелкнул языком и подмигнул сразу двумя глазами, словно большой синий кот. Оператор протянула инкассатору образец оттиска пломбира, документы и указала на раздутый брезентовый мешок.
– И все? — уточнил Тарасов.
– Все. Не торговля была, а слезы... Так что один донесешь... Да и купюра крупная сложилась, — ответила оператор.
Тарасов расписался в ведомости, упрятал планшет с документами и, ухнув, закинул мешок на плечо.
– А что, Пинчук, — обратилась оператор к сержанту, — Рудина из обувного не появлялась? Грозилась прийти узнать выручку. Может, звонила?
– Никак нет! — строго доложил Пинчук и добавил: — А чего звонить-узнавать? По секции прошла, все и увидела. Вся выручка на полках.
Сержант снял с крючка старенькую шубку и почтительно придержал на весу. Несмотря на суровый вид, Пинчук был джентльменом.
11
Штабс-капитан в отставке Януарий Лисовский умер в возрасте пятидесяти пяти лет, оставив жене Ванде троих детей, младшему из которых, Мише, было два года. Помимо скудного наследства, штабс-капитан передал своим детям предрасположение к сахарному диабету. Правда, старшая дочь Наталья удачно проскочила критический рубеж, и болезнь настигла ее уже в преклонном возрасте. А вот средний брат, Дмитрий, и особенно младший, Михаил, заболели рано...
У Лисовских была пятикомнатная квартира на Моховой улице. С годами семья разрасталась. Наталья с мужем и детьми заняла две комнаты. Дмитрий дважды женился. Первая жена его после развода так и осталась на Моховой в одной из комнат. Куда и вселился ее новый муж, крикливый инженер-путеец. Инженер оказался весьма достойным человеком, несмотря на вздорный характер. Он сошелся во взглядах с младшим Лисовским, подружился и пронес эту дружбу через годы. А вот вторая жена Дмитрия, женщина чванливая, язвительная, перессорилась со всем семейством и поставила в прихожей свой электросчетчик. Дмитрий, добряк по натуре, вначале конфузливо заглядывал в глаза сестре и младшему брату, потом замолчал и стал пить. В запое он не буянил, а мирно спал за ширмой...