Унтовое войско
Шрифт:
Блекли тени на дороге, отовсюду неслось мычание недоенных коров. За домами, в низинках, копился туман. Крестьяне мало-помалу успокаивались: убивал-то не кто-нибудь, а бывшая каторга — Ванин… неча было оттель его выпускать, а выпустили, так глядеть надоть. И все, что скопилось за день — и то, что от сенокоса оторвали, когда трава пересыхает, и то, что страху натерпелись, узнав, что подняты мертвецы на их земле, и то, что подводу надо гнать в Читу да и не одну и не только сегодня — все это вылилось в ненависть к Ванину.
Кричали и бабы, и мужики:
— Смерть ему, убивцу! Жигануть
— Покарать его! Одним давком!..
Лапаногов, опасаясь самосуда, подошел к Ванину, взял его за подбородок, заглядывая в его глаза с помутнениями в зрачках, зашептал:
— Ви-ишь, что деется! Говори, с кем был, не один же ты там стрелял. Выдавай сообщников! Кто был с тобой? Не скажешь — порешат тебя бабы. Скажешь… на тех гнев перекинется. О тебе забудут. Гляди! Не упрямься. Про деньги и золото помалкивай. Никому! Ни душе! Называй сообщников. Ну!
Ванин закрыл глаза, перекрестился:
— Покарай меня, господи!
Лапаногов поднял ружье, взвел курок.
— Замолчать! — полетел его крик над дорогой — Замолчать, говорю! Тихо-о! А то стрелю! Ванин назовет тех, с кем был…
В женской толпе ахнули и замерли. Мужики попятились — кто к воротам, кто к пряслу. Готовые только что к расправе над Ваниным, выселковцы теперь боялись его пуще всего. Каждый норовил спрятаться за кого-либо, понимая, что Якову ничего не стоит выкрикнуть первого, кто попадется ему на глаза.
— Смилуйтесь, люди добрые, — вымолвил Ванин, кланяясь крестьянам. — Купца не трогал я, казака не трогал. Надзирателя Пимона убил. Нашей он каторги. Карийской. Загубил тамотко душ несчетно. Вся камера просила меня: «Убей, Яков, Пимона, на том свете зачтется тебе». Не мог я камере отказать, справедливое наказание вынесла камера палачу Пимону. И меня просила…
— Называй тех, с кем был, — приказал Лапаногов.
Ванин повел невидящими глазами по толпе у прясла, и толпа попятилась от него, кто-то упал и пополз, его схватили, подняли и вытолкали вперед, чтобы не скрывался от Ванина. Но тот молчал и смотрел на мужиков, сгрудившихся у ворот дома старосты. И эта толпа, не выдержав, дрогнула и попятилась. Кто-то закричал в ней заячьим голосом, кто-то кого-то хватал, бил, тащил.
Из толпы вытолкнули плюгавенького мужичонку в лаптях, со всклокоченной рыжей бородой.
— Бежать сдумал. Сами пымали.
— Макуха? Это ты, Макуха? — спрашивал староста плюгавца, сам бледнея и еле держась на ногах.
Слабогрудый мужичонка обернулся к толпе, хриплым срывающимся голосом позвал:
— Ионов! А, Ионов? Выходи, чео уж… Бес попутал. Повихнулись умом. Чео уж… — бормотал он, утирая рукавом бескровные губы и подтягивая сползающие порты. — Нищета довела… Разве бы пошел на большую дорогу с берданом? Детки голодные, жена болезная, умирает… — Он разорвал ворот рубахи. — В грехах родились, в грехах и помрем! Простите, люди добрые! Ежели можете… Простите Тимофея Макуху. В аршинника стрелял я… он в масле купался, на сахаре катался… И я схотел… Грешен, грешен перед богом! Казните, не милуйте… простите!
Из толпы вытолкнули Ионова, высокого, костлявого мужика, с болезненно-жгучим блеском в застывших глазах.
Женский крик заглушил его слова, и Ионов беспомощно закрутился, вытягивая шею, пытаясь разглядеть, кто из баб голосит по нему: жена, мать или сестра…
— Староста! — позвал Лапаногов. — Вели связать соловьев-разбойников. Повезем их в полицию, там разберутся.
— Мужики, вожжи несите! — крикнул староста. — Господи благослови, царица небесная! Ослобони нас поскореича от всего этото… Спаси и помилуй! Плоть наша немощна… Жаль и Макуху, и Ионова. Грешили все перед богом, а придет судный час… Вожжи несите, долго ждать еще? Где десятский? Подводы занаряжайте! Чья очередь ехать, собирайтесь! Чео? Собирайтесь без ругливости! А то я у тебя зубы посчитаю… Дождешься, скотинка!
Выселки гудели, как потревоженный улей. Повинившихся вязали вожжами, запрягали лошадей, готовили харчи для казаков, возниц и арестованных.
Дашутку отправили домой на почтовых.
Арестованные лежали в телеге молча, пока Лапаногов и Митяй ехали рядом. Когда же раскуривали цигарки, телега отъехала, и тогда Ионов, вздохнув, сказал:
— Не надо было на сход идтить. Это все ты, Яков: «Пойдем, пойдем…» Вот и пришли… Палачу в карман.
— По обычаю ранее времени не бегают. Сразу подозренье… Обычай, что рог бычий.
Ехавший впереди подводы Аким обернулся:
— Эй, вы, сударики разговористые! Помалкивайте!
В лесу быстро смеркалось. Со всех сторон к дороге подступали коричневые стволы сосен, перемежаемые крапчатыми белыми березами. По земле, сколь было видно, тянулись кусты папоротника, волчьей ягоды, шиповника.
Лапаногов подъехал к Акиму, шепнул на ухо:
— Скачите с братом версты две, тамотко повертка дороги, и никого сюды не пропускайте.
— А ты?
— Я один на один покалякаю с Ваниным. Он у них заправила. Развяжу его. Скажу, чтоб показал, где деньги и золото Кутькова. Скажу: «Покажешь — отпустим на все четыре стороны. Не покажешь — сдадим властям. Там живехонько укомплектуют в смертники».
— Ну, а если…
— Чео «если?» — перебил сердито Герасим. — Я за вас все уж сдумал. Получите свою долю. Попомни, Аким, другого такого случая не припадет. Провороним — всю жизнь сокрушаться… этакое богатство само в руки лезет.
Аким и Митяй ускакали. Лапаногов спешился, привязал коня к задку телеги.
Ни слова не говоря, вынул саблю, нашарил ремни и освободил ноги Ванина от пут. Тот ошалело глядел на Лапаногова.
— Слезавай.
— Зачем? Никуда я не полезу.
— Я, можа, на свободу тебя отпущу, — усмехнулся Герасим.
— Ой, ли? На то ты и казак.
— Не все, что со шляпкой, грибком называется. Некогда мне, Яков. О деле время говорить. С глазу на глаз. Слезавай.
Ванин с трудом приподнялся на корточки. Ноги затекли, он растер их и кое-как спустился с телеги.
— Саквояж далеко зарыт?
— Здеся… но и не так уж, чтоб близко.
— То-то и оно… Тебе из того саквояжа третья часть. Соглашайся. Так и так — ничего не теряешь.
— А мне ничего и не надо. Я с серебром да с золотом всю жизнь провел… в рудниках, в шурфах. Ни золотником никогда не побаловался. Убил палача Пимона не за золото. Камера постановила, камера просила… На следствии, на суде это зачтется.