Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни
Шрифт:
Во-вторых, я был заместителем главврача в госпитале для ветеранов в Вест-Роксбери и мне довольно часто приходилось делать внушения интернам и ординаторам. А я видел, что от медитации люди становятся очень мягкосердечными, и не мог себе такого позволить. Ведь каждый день речь шла о жизни и смерти.
А в-третьих, физическую нагрузку и душевное расслабление мне обеспечивал теннис. И мне было совершенно некстати, если духовная жизнь притупит во мне дух соперничества. Мне совсем не хотелось аплодировать противнику за удачный удар. Я был непримирим и желал выигрывать все матчи до единого.
Амита пошла на занятия без меня. Через месяц в ней стали заметны значительные перемены; она постоянно улыбалась, и в этом, по сути дела, не было ничего необычного, однако улыбка стала гораздо умиротвореннее и красивее. И, признаться, меня несколько раздражало, что теперь каждый вечер ужин задерживался минут на двадцать, поскольку Амите надо было сначала помедитировать. Она не пыталась уговорить меня присоединиться к ней, однако моя решимость была поколеблена.
Как-то раз субботним утром, примерно через месяц после начала занятий, Амита собралась в Центр транцсендентальной медитации на консультацию, и я вызвался подвезти ее на машине.
– Я тебя подброшу, но в центр с тобой не пойду, — предупредил я. — Подожду тебя в машине, почитаю книжку про теннис.
А пока я ее ждал, в окно машины постучал какой-то человек и представился — Тед Вейсман. Имя было мне знакомо.
– Вы — инструктор, который учит моего брата?
Я пригласил его сесть на пассажирское сиденье. Было немного неловко: я не знал, о чем нам говорить. Вот и попросил рассказать мне немного о трансцендентальной медитации. Тед изложил мне основы, и я решил поделиться с ним тем, какие три причины удерживают меня от этого занятия.
– Во-первых, — сказал Тед, — что касается алкоголя и курения: наших учеников мы просим только об одном — не приходить на первое занятие по трансцендентальной медитации навеселе или под воздействием наркотиков. Во-вторых, на работе вы, скорее всего, будете вести себя даже решительнее, просто ощутите больше внутренней силы и спокойствия. Не будете терять терпения. А в-третьих… — Он умолк, потом извинился, выскочил из машины, а вскоре вернулся и вручил мне брошюру под названием «Программы по трансцендентальной медитации для спортсменов. Совершенство в действии», где были отзывы многих спортсменов, в том числе знаменитого бейсболиста Уилли Старджелла, великого футболиста Джо Намата и какого-то олимпийского чемпиона по прыжкам в воду. Все они разными словами говорили одно и то же — что трансцендентальная медитация, в сущности, помогла им лучше сосредотачиваться и заметно укрепила спортивный дух соперничества.
– Не могу гарантировать, что вы обязательно выиграете ближайший турнир, — сказал мен Вейсман. — Но обещаю, что вам будет гораздо легче пережить поражение.
В общем, он прямо на месте, на пассажирском сиденье «БМВ» прочитал мне вводную лекцию по трансцендентальной медитации.
– Все это очень заманчиво, — сказал я. — Запишите меня, пожалуйста.
И в ближайшие выходные познакомился с трансцендентальной медитацией. На деле это оказалось совсем не так, как я думал. Мне совершенно не захотелось облачиться в шафрановый балахон и распевать молитвы. Нет — просто через несколько дней я поймал себя на том, что меня больше не тянет курить трубку. И понял, что изжога, которая меня мучила, была вызвана именно курением, а теперь можно больше не принимать антациды.
Как-то раз я остановился на перекрестке и случайно покосился на водителя в соседней машине, а тот мне улыбнулся. «Странно, — подумал я. — С чего это он мне улыбается?» А на групповом занятии мой соученик, тоже новичок в медитации, сообщил мне, что у меня на лице теперь вечная улыбка в тридцать два зуба — видимо, водитель соседней машины просто ответил мне.
Я начал регулярно медитировать — дважды в день по пятнадцать-двадцать минут. И нравился мне не только процесс, но и результат. Я-то опасался, как бы медитация не вытеснила из моей жизни все остальное, а на деле она просто придавала мне сил и радости и помогала выполнять повседневные дела. Это меня прямо перевернуло. Я обнаружил, что на работе у меня стало больше желания искать творческий подход, что мне гораздо лучше думается. Карьера моя стремительно пошла в гору. Дипак открыл частную практику, а мне очень нравилось работать в учебной больнице. По большей части никто не обращал внимания, что мы иммигранты из Индии. Единственное осложнение, которое мне припоминается, — это когда в газете «Бостон Глоуб» вдруг напечатали статью с критикой врачей, которые учились за границей, а затем получили лицензию на работу в США. Тон статьи предполагал, что врачи, закончившие институты не в Америке, хуже, чем врачи, получившие дипломы американских университетов. Поскольку жизнь изо дня в день демонстрировала мне прямо противоположное, я посчитал, что журналист просто основательно сглупил. А Дипак пришел в ярость и написал длинное гневное письмо с возражениями против этой статьи и доказательствами, что все это сплошные домыслы. В ответ «Глоуб» взяла у него интервью и напечатала его фотографию на первой странице. На Дипака обрушился шквал звонков врачей-иммигрантов с благодарностью и поддержкой — им было приятно, что он за них вступился: в пределах каждой иммигрантской общины бытует невысказанный страх привлечь к себе слишком много внимания: вдруг коренные жители начнут протестовать против нашего присутствия? Однако гораздо больше Дипаку звонили доктора-американцы, которые были недовольны, что он поведал общественности о некоторых трениях между врачами с американскими и заграничными дипломами. Коллеги не хотели, чтобы об этой напряженности стало известно за пределами мира медицины.
Мой опыт заметно отличался от опыта моего брата. В целом меня принимали с радостью и относились ко мне с уважением. По сравнению с Индией, где абсолютно все определяется рангом и общественным положением и где нам было категорически запрещено держаться непринужденно с теми, кто стоит выше нас, я обнаружил, что среди всех моих коллег царит чувство товарищества.
Вот, например, в 1975 году я проходил первый год стажировки по гастроэнтерологии в больнице Св. Елизаветы. Я там был один такой — и поэтому дежурил абсолютно все ночи и абсолютно все выходные, кроме трехнедельного отпуска. У меня было ощущение, что мне в жизни не дождаться выходного. Но я не жаловался: я любил свою работу. Я стремительно учился и впитывал знания, как мог.
Однажды в пятницу после обходов все лихорадочно строчили в историях болезни своих пациентов и совали их мне: одному надо было то-то, другому — то-то. Уточните результаты тех-то и тех-то анализов, посмотрите такие-то и сякие-то снимки… Подобное развлечение бывает каждую пятницу, когда все врачи уходят на выходные. Но в тот день при этом все желали мне хорошо отдохнуть и твердили «До вторника!»
Как это — до вторника? Я спросил, что будет в понедельник. Оказалось, в понедельник будет иудейский пост, который называется Йом-Кипур, когда запрещено работать, — и тут до меня дошло, что здесь все до единого, четыре лечащих врача, два врача-резидента, два интерна, два студента-четверокурсника, заведующий и старшая медсестра и лаборант отделения гастроэнтерологии — все евреи. Я задумался. А потом как закричу:
– Эй, так не пойдет! Я не собираюсь работать еще и в понедельник! Кто меня заменит?
Настала тишина. Никто не понимал, шучу я или говорю серьезно. Наконец кто-то спросил:
– Санджив, а почему вы не собираетесь работать в понедельник? Что случилось?
– Я решил сменить фамилию! — объявил я. — Называйте меня Чопраштейн!
Так вот, по-моему, я ощутил легчайшее неудобство из-за своего происхождения всего один-единственный раз. Я занялся игрой в гольф и вступил в загородный клуб. В первый день на поле меня представили одному давнему члену клуба, оптометристу. Когда я представился — Санджив Чопра, — он ответил:
– Ах, мне этого не выговорить. Я буду называть вас Сонни — «сынок».
Я решил, что это несколько невежливо и бестактно по отношению к моей национальности.
– Нет, не будете, — ответил я. — Вариантов у вас три. Можете называть меня Санджив — это нетрудно, сначала «сан», потом «джив» — как в «Дживс». Можете называть меня доктор Чопра, а если вас это не устраивает, обращайтесь просто «сэр».
Эта история быстро распространилась по всему клубу: надо же, новичок вежливо, но твердо отчитал уважаемого старожила. Однако если бы я тогда не настоял на своем, триста членов этого клуба с древней историей называли бы меня с тех пор только и исключительно «Сынок».