Уравнение с четырьмя неизвестными
Шрифт:
— Пошла ты к едрене матери, Ли! Я не участвую в этом абсурде. И я тебя не боюсь, не хер сверкать на меня глазами!
— Зря, — отрубила Захарченко, и я не очень понял, к чему относилось ее замечание: толи к моему неучастию, толи к тому, что я не боюсь. Я не придумал, что ответить. На мое счастье в курилку вышла Ника. И сразу показала, кто на самом деле хозяин балагана и положения:
— Лера? Привет. Птичка, пойдем!
И я пошел. Не удержавшись, бросил насмешливый взгляд на Ли и пошел за Никой.
Аверс:
Их было трое — блондинка, брюнетка и рыжая. Если бы их по прежнему было
День рождения Крисы.
Ненавидела ли Марго Кристину? Нет. У них были прекрасные, теплые отношения. Марго была в курсе перипетий с Каа, и даже некоторых поступков Ли, известных только Крисе.
Радовалась ли Марго, когда Крисы не стало? Нет. Не стало Крисы, близкого друга. Но Ли не обернулась, не посмотрела вокруг, не увидела. Так что смерть Крисы ничего не изменила.
Марго остановилась у могилы и растянула губы в улыбке. Она первая. Сегодня первая.
— Здравствуй, Криса, — прошептала Марго и смахнула листья с верхушки памятника.
— Здравствуй, Марго, — произнес голос за спиной. Марго обернулась.
— Здравствуй, Ли.
Ли подошла поближе, поставила на могилу огромный вычурный букет. Марго так же молча положила рядом свои розы.
— С днем рождения, Крис, — сказала Ли. Марго промолчала.
Ли вынула из внутреннего кармана фляжку, отхлебнула и протянула Марго.
— С днем рождения, Крис, — сказала Марго и тоже отхлебнула.
Первые капли дождя упали с неба. Ли подняла к низким облакам лицо, и какое-то время постояла так.
— Вытри, — сказала Марго, — а то кажется, что это слезы.
— Смешно, — ответила Ли, вытирая щеку, — плачущая Ли, смешно.
— Поехали на наше место? — предложила Марго.
— Да, конечно. Сейчас.
Ли погладила фотографию Крис на памятнике. И резко дернула головой, от чего волосы взметнулись волной.
— Все, поехали.
Мотоциклы, взревев, укатились прочь. Влад Каминский вышел из машины и пошел к могиле.
— Криса, — прошептал он и поставил на могилу корзину желтых роз, — с днем рождения.
Он присел на корточки, оказавшись лицом к лицу с фотографией на памятнике.
— Я скучаю. Я люблю тебя, Крис. Я люблю память о тебе.
Он достал из внутреннего кармана что-то, зажал в кулаке.
— Прости меня Крис. Я не сделал тебя счастливой. Я даже не смог спасти тебе жизнь. И я больше не храню тебе верность, Крис. Я хочу вернуть тебе кое-что. Это твое, и должно быть у тебя.
Он разжал кулак. На ладони лежало кольцо. Влад просунул кольцо в щель между плитками и сказал:
— Я люблю тебя Крис. Но тебя больше нет. Спи спокойно, любимая. Спи спокойно.
Он развернулся и пошел к воротам кладбища, не оглядываясь.
Глава 23
Аверс:
Она железная. Гладкая, железная, затянутая пленкой под темное дерево. И смотрит на меня тремя блестящими глазками замочных скважин. Мне нужно было прийти в себя, я вынула сигареты и закурила. Это не помогало. Я потушила окурок в чью-то кофейную банку и позвонила в звонок. Ха! Разумеется, никто не открыл. Тогда я собралась с силами и сунула руку под клапан сумки. Пачка салфеток, расческа, зарядное… Ключи. Это его связка —
Я вошла, и железная дверь за моей спиной с мягким чмоком закрылась. Ты в ловушке, Вероника. Меня сейчас стошнит от ужаса. Я одна в его квартире. Почему мне так страшно? Так невыносимо? Потому ли, что вся ситуация так отвратительно похожа на ту, давнюю, когда я тоже носила с собой ключи от квартиры? Потому ли, что всякий раз, когда он заставляет меня быть «Верой моей» я чувствую отголосок той боли? Думаю ли я, что Влад Каминский может меня ударить? Унизить? Выбросить, как ненужную тряпку? Сделать со мной все то, что проделал шесть лет назад Дмитрий Кравцов?
Я положила ключи на тумбочку рядом с «моей» связкой. Кольцо и три кусочка латуни. Ошейник и цепь. Верю ли я, что он любит меня? Верю ли, что он — именно тот, кто?…
Я разделась и пошла в комнаты. Спальня. Спальня не так меня пугает. Спальня — это секс. Секс, от которого я лезу на стены. Секс, который легко прекратить и легко забыть. Кровать, на которой я кончала невесть сколько раз, его письменный стол, заваленный аппаратурой и дисками, гитара на подставке, еще одна на стене, микрофоны, наушники, какие-то звуковые примочки. Фотографии на стенах — Влад на сцене, Solid-ы на сцене и в гримерке, и парадно-выходные постановочные, сделанные для рекламы или афиши. Потрепанный фармацевтический справочник на тумбочке у кровати. Ящик приоткрыт — я знаю, что в нем: презервативы, салфетки, жвачка. Ящик секса.
Я села на кровать и закрыла лицо руками. Мне страшно.
«Ты чего приперлась? Вали!» Димочкин голос, звучит в ушах, пробирает до костей. «Что это за херня? Давно в синяках не ходила?» Бархатный голос, вокал. «Давай, сделай уже что-нибудь с фантазией, не тупи! Мне нужно кончить для вдохновения!» И квартира давит на меня, давит, давит…
Я встала и пошла в гостиную, как манекен. Здесь шкаф, огромный зеркальный свидетель моего падения. Моего идиотского «твоя…». Диван, ковер, стеллаж с книгами и безделушками, еще фотографии, музыкальный центр, ворох проводов и усилок. В углу составленные стопкой коробки. В них диски и всякая фанатская атрибутика, именно из этих ящиков он вытащил футболку, в которой я ходила в прошлый раз. Я включаю проигрыватель и ставлю диск. Выкручиваю громкость. Сильный и страстный, голос Каминского перешибает шепот Димочки. «Вера моя крепка…» поет Каминский. А моя? Верю я или не верю?
Я иду на кухню. Кофейная чашка в раковине. Недокуренный и в спешке потушенный окурок в пепельнице. Бумажка с надписью «Не забыть про ПТС! Вторник, 18» прикреплена к дверце холодильника магнитиком в виде Эйфелевой башни. Я сажусь на стул и закуриваю. Мне страшно. Я все вспоминаю. И меня трясет от ненависти и страха. Почти как тогда.
Я выкурила, наверное, половину пачки, пока мне удалось справиться с собой. Тогда я проинспектировала холодильник, нашла рыбу и поставила ее запекать. И начистила картошки. И нарезала помидоров на салат. Это отвлекло меня, но ненадолго. Готовка закончена, а Влад еще не приехал. Музыка громыхает, а я слышу только шепот Димочки.