Уравнение с четырьмя неизвестными
Шрифт:
— Можно подумать, что в хорошем настроении ты не нудный? — съязвила я.
Он засмеялся и погладил мое колено:
— В хорошем настроении я просто лапочка, честное слово. Вот посмотришь разницу. У тебя есть гитара?
И он пошел в комнаты, оставляя за собой свои дурацкие метки: джемпер на ручке двери, майка на спинке кресла, часы на полке шкафа… Осталось только обнаружить носки под креслом, честное слово!
— У меня нет гитары, только синтезатор, — сообщила я ему.
— Тогда ты сама будешь мне петь. Давай прогоним наши
И мы пели, ругаясь из-за темпа и интервалов. И он тыкал пальцами в мой синтезатор, пытаясь доказать, что я лажаю мелодию. И мы ходили курить на балкон, и там он тоже пел, проверяя акустику двора. И заставил меня подпевать, потому что акустика его устроила, и он хотел послушать, как мы будем звучать на репе в четверг. Бедные мои соседи!
А потом, когда часы пробили полночь, он заявил, что пора спать и потребовал полотенце. Он так и сказал:
— Где мое полотенце? — и посмотрел такими глазами, что я даже не вякнула ничего, а только молча принесла требуемое из комода. Вошла, пронаблюдала как он плещется, повесила полотенце на крючок.
— Надо халат купить. Или тебе нравится, когда я рассекаю без халата, а? Потрешь мне спину?
— Потру, — я взяла мыло и стала намыливать его. Блин, он подобрал волосы, чтобы не замочить. Подобрал моей заколкой, и стоял теперь под душем с «бабеттой*» на голове. Я заржала так, что выронила мыло, и, смеясь, еще немного погладила его спину.
— Чего ты? У меня на спине свежий анекдот? — поинтересовался Влад.
— Просто баш*, честное слово, — подтвердила я его догадку, — тебе идут высокие прически, Каминский!
— А, ты про это. Отличная заколка, держит крепко. Никуда ее не убирай, она мне подходит.
Я продолжила тему:
— У меня еще плойка есть. Сможешь сделать настоящую красоту с локонами. И, по-моему, Лилька дарила мне заколку со стразами, хочешь, поищу?
— По-моему, мою красоту такими изысками только портить, — сказал Влад и выключил душ. Я сбежала, потому что смотреть, как он вытирается — выше моих сил. Каминский, безусловно, сексуальный маньяк. Но и я в его присутствии шалею, так что я сбежала.
Я курила и не видела, как он продефилировал в спальню без всякого халата. Потом я предусмотрительно заперлась в ванной, надеясь самым краем надежды, что пока я помоюсь, он уснет. Ну и конечно я надеялась зря. Он лежал в кровати и шарил в своем телефоне.
— Ну, наконец-то! Я думал, ты там уснула! Иди скорее ко мне, — и он откинул край одеяла. Я нырнула к нему и прижалась всем телом. Какой он теплый! В квартире зябко, отопление еще не включили, а на улице холодно и сыро. А под одеялом печкой греет Влад Каминский. Омерзительно романтично. И сказочно приятно.
— Вера, — задумчиво произнес он, прижимая меня к себе и задирая мою футболку, — а ты точно не хочешь ничего такого? — пальцы скользят вдоль бока, на спину, чертят узор на ягодице, — потому что я никак не успокоюсь, знаешь, —
— Каа, ты просто маньяк, ты знаешь об этом? — я отправила свою свободную руку в путешествие по его груди и животу, — мне кажется, тебя нужно лечить, — рука движется, цепляет бусинку соска, путается в колечках волос на груди, — и меня заодно… — Снимай футболку, — говорит он, все еще сжимая в другой руке телефон. Но глаза уже заволокло, голос изменился, а одеяло в нужном месте поднялось горбом.
— Мы же договаривались, эй! — возмущаюсь я, но не мешаю ему задирать футболку к самой шее.
— Я ничего никому не обещал, это ты обещала расцарапать мне рожу, — я все-таки поднимаю руки, футболка летит в один угол, телефон — в другой.
— Я расцарапаю, — обещаю я, — если мне не понравится…
Мне повезло проснуться первой и умыться. На этом везение закончилось.
Влад сварил кофе, умудрившись найти и джезву*, и зерна, пока я умывалась. А потом испортил мне все удовольствие от напитка:
— Вера, я хочу с тобой поговорить.
О, черт! Черт! Говорить! И не о погоде, будьте уверены!
— Не делай такое лицо. В том, чтобы поговорить, нет ничего ужасного.
— Я и не боюсь, — соврала я.
— Я и вижу, — улыбнулся Влад.
Я взяла чашку и пошла на балкон курить. Вредно курить до завтрака, но невозможно говорить об ЭТОМ и не курить. Влад пошел за мной.
— Вера, я устал от твоего сопротивления. Ты не устала?
— Я не сопротивляюсь, о чем ты?
— Ты сопротивляешься. Думаешь, я не слышал, как ты рыдала в ванной? Думаешь, я не видел, как ты собрала мою одежду и сложила в одном месте? Думаешь, я не заметил, что ты не ответила про халат? Или я не заметил, что ты снова не взяла ключи?
Черт возьми. Мы выясняем ОТНОШЕНИЯ! Отношения, черт бы их побрал! Ненавижу, ненавижу!
— Что ты хочешь еще от меня, Каминский? Чего тебе надо? Я прыгаю на твой член по первому свистку, я кормлю тебя, я ночую с тобой в одной постели, я называю тебя милым, чтоб ты уже подавился этим словом! Чего тебе еще надо?!
— Чтобы ты любила меня. Мне нужно это. Больше ничего.
И я должна ответить. Ответить! Сказать, что… О, боже! Давай, включай логику, кодерша ты задрыпанная! Как ему ответить? Как?
— Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что… Ну, что я…
— Да, хочу. Больше всего на свете.
— А что будет, если я не скажу?
— Я подожду еще.
— Тогда зачем этот разговор?
— Я нетерпелив. Я устал ждать.
— Послушай, все началось две недели назад. Минус десять дней твоего тура. Не кажется ли тебе, что ты слишком быстро устал ждать?
— Все началось в апреле. Когда я пришел в «Мельницу». Я жду уже очень давно, понимаешь?
— Для меня все началось недавно.