Уравнение с четырьмя неизвестными
Шрифт:
Я заставила себя встать со стула, потушить очередную сигарету и пойти из кухни прочь. Я пошла в ванную, вымыть пахнущие рыбой и луком руки. В ванной на правом крючке меня встретило полотенце. Мое полотенце. И мне стало совсем тоскливо. Еще минута, и я сбежала бы. Но провидение, или, если угодно, Судьба, играла на стороне Каа. В дверь позвонили.
Я пошла в прихожую быстрее, чем надо. Быстрее, чем хотелось бы. И повернула замок. Влад улыбался, в руках он держал пакет, а на смазливой морде было написано
— Вера моя сильна!!! — заорал-запел он, подпевая самому себе, музыке, заполнявшей квартиру.
Я набросилась на него, как тигра. Обняла его, втиснула себя под его куртку, в кольцо его рук, стремясь забраться под кожу, погрузиться в запах полыни и сигарет, оглохнуть от стука его сердца, защититься, спрятаться от себя самой. Он выпустил пакет и прижал меня к себе, утыкаясь лицом мне в макушку. Он здесь. Он меня защитит. Он мой. Он другой. Потому, что если он — такой же, то я делаю самую большую ошибку в своей жизни. И второго раза я могу не пережить…
— Вера, Верочка… маленькая моя, любимая моя девочка… Ну тихо, всё… всё… — уговаривал он меня, хоть я не плакала и не билась, а только прижималась.
Минуты через две меня попустило. Судорожное объятие превратилось в просто объятие, я подняла лицо и прикоснулась губами к его губам.
— Это ты?
— Как видишь, — улыбнулся он, руки скользнули ко мне на бедра, я обхватила его за шею, а он поднял меня, — куда тебя отнести?
— В спальню, — заявила я и снова прижалась к нему. Грохоча подкованными каблуками по ламинату, он понес меня в спальню. Сел на кровать, поцеловал мою шею и плечо. Я сидела на нем верхом и все не могла отпустить. Все прижималась, все вдыхала запах полыни. И все яснее понимала, что сейчас будут слова.
— Вера… Что-то случилось?
— Нет, — соврала я.
— Ты помнишь, что я люблю тебя?
— Помню, — я нашла мочку его уха и прихватила ее губами. Серьга царапнула меня, немного отрезвив.
— Ты точно не хочешь мне объяснить? Я волнуюсь как-то. Ты видела призрак старушки, невинно убиенной черными риэлторами в этой квартире?
— Нет, — я улыбнулась невольно, и он почувствовал мою улыбку.
— Тогда ты сожгла ужин и расстроилась?
— Нет, — я снова улыбнулась ему в ухо.
— Ты думала, что пришли мои фанатки выбивать тебе зубы?
Он смешил меня, но, тем не менее, он хотел знать, что случилось.
— Я видела призраков, ты угадал. Моих собственных. Подержи меня еще, ладно?
— Ладно, — и он прижал меня к себе и даже стал покачиваться легонько, будто баюкая.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться настолько, чтобы отпустить его и встать. Влад посмотрел мне в лицо без улыбки и констатировал:
— Всё. Тогда я раздеваюсь, и ты кормишь меня ужином,
— Да. Я нашла твою рыбу.
— О боже! Нет! Зачем ты рылась в моих вещах? Теперь, когда ты знаешь про рыбу, мне придется тебя убить! — страшным голосом прокаркал Каминский, стаскивая куртку и джемпер. Что за манера рассекать по квартире в одних джинсах? Я рассмеялась от облегчения. Ну и немножко от шутки про рыбу тоже.
Мы поужинали, Влад все время улыбался, жадно пожирая ту самую рыбу, но на дне его глаз мне чудилась скрытая тревога.
— Красота, — заключил он, откидываясь на стул и пододвигая к себе чашку чаю, — ты просто гений в вопросах рыбы, Вера.
— Еще слово о рыбе и мне придется тебя убить, — предупредила я его, собирая со стола тарелки.
— Чем займемся? Хочешь в «Роджер»? Или просто покатаемся? Или посмотрим фильм?
— Ага, посмотрим фильм, потом наденем полосатые пижамы, ляжем в кровать, ты будешь читать газету, а я — любовный роман!
Влад засмеялся, взял тарелки из моих рук и поставил в раковину:
— Классная идея, только пижамы можем не надевать, а в кровать я согласен пойти. И даже без фильма. Поедем в «Роджер»?
— И ты там будешь щебетать с фанатками, а музыканты твои смотреть на меня прищурясь и кивать понимающе, а я буду краснеть и давиться пивом? Нет, нет и нет! Лучше спой мне песню. Помнишь, ты хвастался, что написал песню?
— Хорошо, только на акустике.
Мы пошли в спальню, он снял со стены акустическую гитару, взял пару аккордов, подстроил и сказал:
— Песня про тебя, только я не придумал название. У меня вечно затык с названиями. Слушай.
И запел:
«Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком,
А ты, смеясь, проходишь сквозь ячейки.
Ты ходишь по паркету босиком
И пальцем на стекле улыбку чертишь…
Ты пахнешь сладко — кофе с молоком,
Звучишь, как птичье пенье на рассвете,
Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком.
Напрасный труд ловить тебя: ты — ветер.
Ты — ветер. Просто воздуха поток,
Струящийся сквозь сетки и ловушки.
Я пью из губ твоих — всего один глоток.
Ты — ветер. Я проветриваю душу…
Ты — ветер. Ветер, пахнущий весной.
Ты — ветер, приносящий вдохновенье.
И я прошу тебя — побудь со мной,
Пока не сменит ветер направленье…
Ты — ветер…»
Каминский выдал умопомрачительное переборчатое соло и опустил гитару. Я сидела, пришибленная услышанным, пребывая в прострации, наполненной ветром и льдинками его глаз.
— Что, не нравится? — спросил Влад и улыбнулся, потому что сам прекрасно знал, что спрашивает ерунду.
— Ты… Это… Это непередаваемо, Влад! Это так… я… просто не нахожу слов! Можно, я немного помолчу?