Уродина
Шрифт:
— Ты владеешь квартирным комплексом?
— У меня их несколько, — выражение моего лица, должно быть, кричит «какого черта?», потому что он усмехается мне. — Я никогда не говорил тебе, чем занимался мой биологический отец до того, как умер.
— Нет, не говорил.
— Он владел третьей по величине рекламной компанией в Америке.
— Правда?
— Да, и когда умер, он все оставил мне. В том числе рекламную компанию, которая сейчас вторая в Америке по величине. Он также оставил мне несколько, шесть, если быть точным, квартирных комплексов, разбросанных по Америке, один из которых находится здесь.
— Ты никогда не говорил мне об этом, — вау. — Ты не рассказывал мне об этом раньше, потому что думал, что я могу охотиться за твоими деньгами?
— Мне нужно быть осмотрительнее с тем, кому я про это рассказываю, потому что, к сожалению, много людей готовы напасть и потребовать денег. Но нет, это не та причина. Я никогда ничего не говорил, потому что не было случая. И я знал, что ты никогда не станешь моим другом только из-за денег.
— Но ты такой нормальный. Ты даже дорогую машину не водишь.
Макс взрывается громким хохотом, запрокидывая голову назад, и хватается за живот.
— Нормальный.
— Подожди, почему ты не работаешь в рекламной компании?
— Папа дал мне работу, и я даже проработал там несколько лет, но мне было некомфортно. Из-за моего заикания людям было трудно меня понимать, и из-за этого они смеялись надо мной. Не пойми меня неправильно, это не беспокоит меня, но я предпочитаю простую жизнь. Мне не нужно ходить в постоянном напряжении, и люди не смеются надо мной. Я работаю в больнице, потому что счастлив от того, что приношу людям еду, и они смотрят на меня с такой благодарностью. Они могу поблагодарить вслух, а могут и не делать этого. Но когда я — Макс — парень с едой, я доволен и счастлив. Это также дает мне возможность узнать, кто нуждается в помощи, и предоставить ее ему.
— Как тогда, когда ты сидел со мной?
— Нет, ты первый человек, рядом с которым я сидел. Ты просто привлекла меня и пленила, — мои губы невольно растягиваются в улыбке от его добрых слов. — Я помог одной даме, которой отказали в праве выкупа дома, ее муж сбежал с молодой женщиной, и еще она проходила химиотерапию. Я оплатил ее ипотеку на два года вперед и заплатил по всем ее больничным счетам.
— Ты сделал это? И что она сказала?
— Я не говорю людям, что помогаю. Я просто помогаю.
— Людям? Так ты делал это раньше?
— И до сих пор делаю.
— Что? — я подвигаюсь на кровати и сажусь, слегка приподняв ногу, но не слишком высоко, потому что я в платье. — Кому еще ты помог?
— Однажды я помог молодой девушке, вернее, ее родителям. Они поступили в больницу в панике, что она не дышала, а их медицинскую страховку закрыли, потому что отец потерял работу. В конечном итоге, девушке потребовалась операция, чтобы исправить порок сердца, о котором ее родители не знали. Операция бы обанкротила их и оставила жить на улице. Я оплатил ее.
— Ты — святой, — выпаливаю я.
— Нет, я не святой. Но у меня больше денег, чем мне нужно. Я ничего не хочу взамен. Я просто отдаю их, где могу.
— Вау. Говоря о благотворительности, у меня есть премиальные деньги с работы, и я бы хотела отдать их в местный приют для женщин, которые сбежали от домашнего насилия, — я встаю и достаю из сумки конверт.
— Сколько там? Я вложу такую же сумму.
— Я не знаю, — отвечаю я.
— Как ты можешь не знать, сколько там денег? Ты открывала конверт?
Я бросаю конверт на кровать рядом с ногой Макса и сажусь рядом с ним.
— Я не открывала его.
— Как насчет того, что я не только вложу такую же сумму, но и удвою ее. Мы пойдем в ближайший приют для жертв домашнего насилия и отдадим конверт им прямо сейчас.
— Но скоро придут гости Шейн и Лиама.
— Что для тебя важнее, Лили?
Он прав. Я слишком долго держалась за прошлое.
— Договорились, — говорю я, пожимая его руку.
— Давай посмотрим, что в конверте, — он поднимает его и протягивает мне. — Подожди, прежде чем ты откроешь его, как ты думаешь, сколько в нем?
— Я не знаю, правда. Я думала, что если они финансировали мне покупку машины, то это и есть моя премия. На самом деле, я не ожидаю многого. Знаю, что самая высокая премия — пять тысяч, и ниже.
— А какая самая маленькая?
— У кассиров. Они получили по сто долларов каждый.
— Хорошо. Значит здесь сумма между ста долларами и пятью тысячами.
— Я не хочу, чтобы тут было пять тысяч. Ни за что.
— Открой его.
Я разрываю конверт и достаю пачку стодолларовых купюр. Мы начинаем считать деньги. Сто, двести, триста, четыреста, пятьсот, шестьсот, семьсот, восемьсот, девятьсот… Досчитав до тысячи долларов, я смотрю на Макса. Я продолжаю считать: одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… и беру последнюю стодолларовую купюру — две тысячи долларов.
— О, Боже мой, — говорю я, не в состоянии сказать большего.
— Неплохая работа, Снежинка, — я смотрю на него, и он подмигивает. — Мне нужно зайти домой и взять деньги, потому что у меня с собой всего пара сотен. Мы сможем пойти в приют, когда я вернусь.
— Подожди, — говорю я, когда мы встаем. — Я могу пойти с тобой.
— Не хочу, чтобы тебе было неудобно, я могу вернуться и забрать тебя.
— Ты спал на диване и был идеальным джентльменом. Я уверена.
— Ладно, пошли.
Я выхожу из комнаты и говорю Шейн о том, что мы собираемся сделать. Она целует меня в щеку и говорит поскорее возвращаться, потому что Микаэла хочет встретиться со мной.
Мы с Максом едем к нему домой, и когда он подъезжает на нужную улицу, я тут же узнаю ее, потому что это здание он описывал ранее.
— Ты тут живешь?
— Да, пойдем. Я покажу тебе свою квартиру, — он обходит машину и открывает для меня дверь, затем кладет руку на мою поясницу и ведет меня ко входу, возле которого стоит молодой человек в фуражке и костюме.