Уроки русской любви
Шрифт:
– А ты знаешь… – Исанка мечтательно глядела на звезду. – Знаешь, в прошлом году я пережила душою это рождение живой материи из косной природы. Так было удивительно! Я была с экскурсией в Крыму. Раз я ушла одна далеко от всех, над морем между скал нашла себе местечко, разделась, лежу на солнце. Серые скалы, небо темно-синее, море бьет ровными, ритмическими ударами. И постепенно я перестала чувствовать себя как что-то отдельное, странно было подумать, что я сюда откуда-то сейчас пришла. Казалось, я давно уже, с незапамятных времен, лежу здесь,
Голос ее задрожал взволнованно.
– Вдруг из-за скалы вылетела чайка. Белая, яркая, быстрая, с живым, своим полетом, совсем другим, чем ровные движения волн. Что-то странное случилось, я не могу передать. Теперь это? Миллионы лет назад? Но я вдруг почувствовала, что чайка эта вот сейчас только там за скалою родилась из всего мертвого, что было кругом, – из влаги моря, из прибрежного ила, из солнечного блеска. Родилась живая, свободная, сбросила с себя косность – и полетела, как хочет, куда хочет, вкось, вверх, вниз, наперерез ветру и волнам. Как будто миллионы лет эволюции слились в один миг. Я вскочила, взмахнула руками, – почувствовала тоже, что и я, и я – я не камень, не волна, что я свободная, как эта чайка, – свободная, ничем не связанная, с живым, своим полетом!.. Удивительное было состояние, – как будто бы только что я совсем по-особенному родилась на свет.
Борька изумленно воскликнул:
– Исанка! Да как же это у тебя интересно!
Она поморщилась и сказала:
– Потише! Услышат… И вообще, – прощай!
– Слушай, ведь, оказывается, никому ты своим приходом не помешала, окно открыто, – пойдем, еще погуляем.
Она поспешно и резко ответила:
– Нет!
– Почему же?
– Ну… Не хочу больше…
– Ладно, тогда прощай. Я буду в Ленинграде, ты в Москве. Если напишу тебе, Исанка, – ответишь?
– Ясно, – отвечу.
– А завтра, когда автомобиль подадут, придешь нас проводить?
– Ну, приду же!
Борька пристально поглядел ей в глаза, вздохнул и медленно сказал:
– Прощай.
И спрыгнул с подоконника в кусты.
Пошел бродить по парку. В душе была обида и любовь, и пело слово: “Исанка!” В парке стояла теплынь, пахло сосною. Всюду на скамейках и под деревьями слышались мужские шепоты, сдержанный девичий смех. На скамеечке над рекою, тесно прижавшись друг к другу, сидели Стенька Верхотин и Таня.
Хотелось быть совсем одному. Борька ушел в глубину парка, где начинались обрывы над Окою, поросшие березою и дубом. На откосе, меж дубовых кустов, была полянка, вниз от нее, по склону, рос донник: высокая, кустистая трава с мелкими желтыми цветочками, с целомудренным полевым запахом. Сзади поднимался над поляной огромный дуб. Борька сел. Тишина все такая же удивительная. Внизу, в чаще обрыва, отчетливо был слышен шелестящий по
Борька лег на спину, закинул руки за затылок и смотрел вверх. Звезды тихо шарили своими лучиками в синей темноте неба, все выше поднимался уверенно сиявший Юпитер, и девически-застенчивым запахом дышал чуть шевелившийся донник. Борька заснул.
Когда проснулся, – уже светало. Теплый пар курился над поверхностью Оки, вдали темнели выбегавшие в реку мысы. Небо было зеленоватое, и все кругом ясно было видно в необычном ровном полусвете без теней. Борька вскочил на ноги. И сейчас же в душе опять запело: “Исанка!”
Он пошел к парникам. Крадучись, чтоб не увидал садовник, нарезал в розариуме огромный букет роз. Черные, пунцовые, розовые, телесные, белые. Обрызганные росой. С прохладным запахом. Окно Исанки, наверно, осталось открытым. Он бросит ей в окно прощальный букет.
Перебрался через пролом в кирпичной ограде. Вдали, в окне Исанки, что-то белело. Он удивленно вглядывался, подошел ближе. У окна сидела Исанка.
Борька осторожно шепнул из кустов:
– Исанка!
Она вздрогнула, вдруг встала во весь рост и с широко открытыми глазами протянула руки вперед.
– Борька!
Он вскочил на подоконник, уронив букет; они схватили друг друга в объятия и крепко припали к губам.
– Я ждала, что ты придешь! Ты должен был прийти! – Она оторвала от него свое бледное лицо, глубоко заглянула в глаза. – Только отчего так долго?
– Ты… ты с тех пор ждала?
– Ну да!
Крепко обняв, он целовал ее в губы, в щеки, в глаза и со стыдом думал:
“А я-то… спал там, на полянке. Вот дерево!” Они вылезли в окошко, ушли в парк и все утро проходили, держась за руки, и говорили, говорили. Он спросил:
– Зачем ты меня так резко прогнала?
– Я… я не знаю. Что-то такое большое было в душе, страшное. Мне необходимо было остаться одной.
– Хорошо, что я не обиделся и все-таки пришел сейчас.
Она благодарно сжала его руку.
Сестры (1933)
ВИКЕНТИЙ ВЕРЕСАЕВ
Шумною гурьбою парни и девчата возвращались в общежитие с субботника. У Зоопарка остановилась блестящая машина, военный с тремя ромбами крикнул в толпу:
– Нина!
Нинка подошла к Марку.
– Слушай, Нинка, что же это ты? На письма не отвечаешь, не приходишь ко мне. Рассердилась?
Она невинно подняла брови.
– Рассердилась? За что? Нет. Просто, расположения не было.
– Я за тобой. Садись, прокатимся за город.
Нинка поколебалась.
– Я обещалась с ребятами… Да нет! Слишком соблазнительно. Ладно, едем.
Чугунов радостно распахнул дверцу, Нинка села, автомобиль мягко сорвался и понесся к Ленинградскому шоссе.