Условия человеческого существования
Шрифт:
14
Если б Кадзи и согласился, ему все равно не удалось бы встретиться с Митико. Началась генеральная перегруппировка войск в Маньчжурии. Поставленная перед необходимостью укрепить оборону Японских островов, ставка приняла решение о переформировании частей, расположенных вдоль советской границы. Квантунская армия должна была пополниться вновь сформированными дивизиями, большая же часть войск, ранее находившихся на границе, подлежала отправке в Японию. Говорили, что в Японию перебрасывалось около трети оружия и значительная часть командного состава. В подразделениях отбирали солдат для пополнения вновь сформированных дивизий. В тот вечер, когда Кадзи вернулся в казарму, списки предназначенных к переводу были уже готовы, и в сумрачном помещении царила предотъездная суета. Солдаты в полном обмундировании поспешно и молчаливо заканчивали сборы, и Кадзи тоже внутренне приготовился. Подозрительный в политическом отношении солдат, да к тому же "приблудный", из госпиталя, несомненно, подлежал отправке в первую очередь. С точки зрения армейских порядков это было даже закономерно. И действительно, его сразу же вызвали. В канцелярии зауряд-офицер, подпрапорщик пехоты, объявил ему об отзыве с должности денщика и о переводе в другую часть. - Получи обмундирование и собирайся. Отправка в четыре утра. - В какой пункт следуем?
– спросил Кадзи. - Поступишь под команду начальника эшелона. Остальное не твое дело. Все, можешь идти. В вагоне - как в сарае. Битком набитый солдатами поезд бежал вперед - никто не знал куда. Привезут в какой-нибудь порт, погрузят на транспорт и отправят на Южный фронт. Или в Японию? В первый день их везли словно бы на юго-запад, но потом и этого нельзя было определить. Окна были задраены, поезд то и дело останавливался, поворачивал, менял направление, это мешало ориентироваться, Даже толки о том, что их, возможно, везут в Японию, больше не радовали. Куда бы ни везли, все равно война - мысль об этом омрачала сознание. Разговор перешел на жратву, толковали о женщинах. Постепенно люди оживились. Но чем бодрее звучали голоса и раскаты смеха, тем в сущности бессмысленней становилась беседа. Ведь, пожалуй, никому не удастся полакомиться всей этой жратвой, о которой они говорили, и никакая женщина больше не будет принадлежать никому из них. И если даже в прошлом кому-то довелось есть самые вкусные в мире блюда и наслаждаться любовью первой красавицы поднебесной - к чему все это сейчас? Сейчас они всего лишь составная часть материального обеспечения армии, необходимая для военных действий, которая транспортируется с одного места на другое, и все для одной цели. И опять людьми завладела все та же неотступная, тревожная мысль: куда их везут? - Хоть бы сказали куда! Все равно сообщать об этом некому!
– проворчал кто-то рядом с Кадзи. - Похоже, что не очень далеко...
– неуверенно ответил Кадзи.
– Едем почти двое суток, скорость вроде небольшая, то и дело подолгу стоим. Вот только никак не пойму - на север едем или на юг... - Мороз, так что одно по крайней мере ясно: до южных морей далеко!
– сказал другой, сидевший спиной к Кадзи. - Южные моря...
– послышался чей-то мечтательный голос.
– Эх, попасть бы туда напоследок... - Все равно умирать, так хоть прокатиться за границу на казенный счет, а? - подхватил тот, что сидел спиной к Кадзи. - Ни разу не доводилось погулять с иностранкой... А хорошо бы разок попробовать! На юге, говорят, бабы горячие... - Да, а тут в самый интересный момент припожалует в тебя гаубичный снаряд... - И получится, как в песне поется: "Ах, он погиб, не вернется наза-а-а-д..." Хохотали. Кадзи сидел молча, обхватив колени руками. Север, юг... Все равно этот поезд - эшелон смерти. Переформирование частей означает, что Квантунская армия разворачивается в боевые порядки, готовится к боям. Кадзи уткнулся лицом в колени. Ему казалось, что сквозь стук колес он слышит далекий шепот Митико: "Тебя пошлют на фронт, я знаю... Поэтому хотелось повидаться... Тебя пошлют на фронт..." Так говорила она в то далекое холодное утро в убогой комнатушке за казармой. Женское сердце уже тогда разгадало жестокую правду... Глубокой ночью эшелон прибыл в пункт назначения. Темень, мороз. Судя по всему, их не вывозили из Маньчжурии. Так оно и оказалось. По прямой отсюда было километров пятьсот до пограничного городка, где они грузились в эшелон. Выстроились на платформе, долго стояли, ожидая приказа.
15
Кадзи попал в одиннадцатую роту. В деревянном здании казармы он провел два совершенно свободных и тревожных дня. Большинство солдат составляли старослужащие, все они служили по четвертому и пятому году, все сплошь "будды" и "боги", как их называли в пехоте, в основном бывшие артиллеристы. Но теперь матчасть их бригады вывезли в Японию для нужд обороны, а их рассортировали по пехотным частям. - Ты нас дрянью не корми!
– восседая на койках, недовольно ворчали старослужащие, когда Кадзи с кем-нибудь из таких же, как он, "младших" подавал им обедать. Еще недавно они надеялись, что вместе со своими пушками попадут в Японию. Теперь, когда эти надежды рухнули, особенно оскорбительной была мысль, что их уравняли с этими ублюдками "пехтурой". Ефрейтор Акабоси при первой же раздаче еды заявил, что Кадзи налил ему неполную миску, и уже замахнулся, чтобы ударить его, но, к счастью, Кадзи держал в руках миску с супом приятеля Акабоси. Только это обстоятельство спасло Кадзи. С этой минуты, куда бы он ни пошел, его не покидало чувство, что квадратная физиономия Акабоси неотступно
– спросил он. - Есть! - Кадзи сделал шаг вперед. Он не верил глазам. Перед ним стоял Кагэяма, его старый приятель еще со студенческих лет. Они расстались, когда Кадзи ехал работать на рудник в Лаохулин. - Здорово, Кадзи! Живой? Кадзи улыбнулся и пожал плечами. "Да и тебя ничего не берет", - хотел он сказать. Но ответить так мешала разница в званиях. Удивление и радость первой минуты сменились чувством неловкости. - Вольно! - привычно, по-офицерски скомандовал Кагэяма, оглядев остальных.
– Я подпоручик Кагэяма. Назначен в вашу роту. Буду обучать вас. Человек я рассеянный, могу что-нибудь и забыть. Так что рассчитываю на вашу добросовестность и усердие... Кадзи, ступай за мной. Кадзи вышел следом. - Ну, как жил, рассказывай, - приветливо, дружески улыбаясь, обратился к нему Кагэяма, но Кадзи продолжал молчать. Неопределенная усмешка бродила по его лицу.
– Сегодня утром приехал, стал просматривать списки и вдруг вижу твою фамилию! Вот удивился! Выходит, гоняют тебя из одной части в другую? Кадзи кивнул. - А как поживает Митико? Вы поженились? - Да, - Кадзи наконец-то обрел дар речи.
– Тогда же и поженились. - Поздравляю!
– Кагэяма внимательно рассматривал Кадзи с минуту, потом засмеялся.
– А я вот офицер, странно? - По правде говоря, есть немножко! - А ты почему не пошел в училище? - Каждому свое.
– Наконец-то Кадзи овладел собой. - Не хотелось поступать против совести. - Ну и как, удалось остаться в ладу? Кадзи улыбнулся. - Я не смею сравнивать себя с господином подпоручиком.
– "Но, - подумал он, - можешь поверить, мне тоже пришлось выдержать нелегкую борьбу. Не захотел больше быть овчаркой, стерегущей отару... Теперь вот сам попробовал стать овцой... Но только похоже, что гонят-то нас вроде бы на бойню..." - Ну, а ты как живешь?
– спросил он. - Я?
– Кагэяма откинулся на спинку стула и закинул руки за голову.
– Я меньше задумывался о моральных проблемах, больше - о конкретных, материальных. Передо мной стоял выбор - или попасть в солдаты и получать зуботычины, или стать офицером, лакомой добычей для снайперов... - Ну, молодец, что сумел подойти к решению проблемы с таких позиций, - усмехнулся Кадзи. Ирония не ускользнула от Кагэямы, но он ответил улыбкой. - Я вообще, знаешь ли, не такой уж блюститель морали, чтобы пытаться сохранить душевную чистоту в помойной яме... В дверь постучали. Вошел вестовой командира роты. - Господин подпоручик, вас просит командир роты. Кагэяма кивнул. Когда вестовой вышел, Кагэяма, одергивая китель, сказал: - Послушай, почему бы тебя не аттестовать на ефрейтора? В роте нет ефрейторов пехоты, все бывшие артиллеристы... Ну, еще поговорим. - Разрешите идти?
– спросил Кадзи. - Да, ступай, спасибо за службу. Кадзи подчеркнуто лихо отдал честь. Он сделал это ради шутки. Но больно укололо сознание, что, будь в комнате кто-нибудь посторонний, он вынужден был бы всерьез вытягиваться перед Кагэямой. Спектакль с переодеванием из костюма в мундир постепенно переставал быть спектаклем.
16
– ...А что думает на этот счет подпоручик Кагэяма?
– У командира роты голос был тонкий, а интонации ласковые, мягкие, как у женщины. Призванный из резервистов, он был уже немолод - поручику Фунаде перевалило за сорок.
– Судя по всему, в Крыму состоялось совещание глав правительств СССР, США и Англии, - продолжал он. - В последнее время Советский Союз усиленно перебрасывает войска на Дальний Восток. Не знаю, надо ли ставить это в связь со встречей в Крыму... Укрепрайон, куда нам предстоит выступить, находится как раз напротив той полосы, на которой советские вооруженные силы сосредоточиваются особенно интенсивно. Весь вопрос упирается теперь в сроки...
– Поручик Фунада внезапно умолк. У него мелькнуло опасение, как бы собеседники не подумали, будто он - командир роты! - боится советских вооруженных сил. Подпоручик Кагэяма усмехнулся. Ирония, мелькнувшая в этой усмешке, относилась отнюдь не к командиру роты, хотя, по правде говоря, толстяку Фунаде куда больше подходила бы роль доброго отца семейства, чем военного стратега. Кагэяма думал о другом. Когда бы ни наступил этот срок, о котором говорил начальник, у них нет другого выбора, кроме гибели под огнем артиллерии противника. И нечего тут спрашивать, что он, Кагэяма, об этом думает. Хватит того, что ему, в глубине души жаждущему только одного - чтобы этот час никогда не пробил, - вменяют в обязанность воодушевлять солдат, призывать их храбро сражаться... - А что говорит господин командир батальона?
– спросил Кагэяма. - Что если, мол, американцы высадятся в Центральном Китае, то Советский Союз не упустит случая зажать нас в клещи... - Американцы на Филиппинах...
– задумчиво произнес Кагэяма. Командир роты вопросительно взглянул на молодого офицера, только сегодня прибывшего к нему в подчинение. "Ну и что?" - говорил его взгляд. - Впрочем, дело не в том, за какой именно пункт ведутся сейчас бои на Тихом океане... Все зависит от того, как оценивает противник нашу военную мощь, то есть располагает ли он достаточной информацией о том, насколько подорвана эта мощь... Ну и, конечно, от хода военных действий между СССР и Германией. Американцы, наверно, заинтересованы в том, чтобы СССР взял на себя разгром Квантунской армии. Это значительно облегчило бы их задачу. С другой стороны, Советский Союз вряд ли собирается ускорять победу Америки ценой новых огромных жертв со своей стороны... - "Что до поражения Японии, то этот вопрос давно предрешен..." - хотелось сказать Кагэяме, но он этого не сказал. - Иными словами, - на лице поручика Фунада мелькнула почти надежда, - вы хотите сказать, что в ближайшее время военные действия в нашем районе не начнутся? - Что значит "ближайшее время"?..
– Кагэяма развел руками. Офицеры невесело засмеялись.
17
Укрепленный район Циньюньтай, где предстояло разместиться третьему батальону, в состав которого входила одиннадцатая рота, представлял систему мощных оборонительных сооружений. Считалось, что эти позиции способны в течение долгих месяцев противостоять любому, самому яростному натиску. Может быть, раньше, когда доты были обеспечены достаточным количеством артиллерии, оно так и было. Но к тому времени, когда Кадзи прибыл в Циньюньтай, большую часть орудий демонтировали и вывезли для нужд обороны в Японию, а на их месте установили деревянные макеты, размалеванные камуфляжными узорами. Поэтому здесь и разместили пехоту. Солдаты молча переводили растерянный взгляд с мощных бетонных стен на деревянные пушки. Не верилось, что войну можно вести с помощью стратегии "огородного пугала". "Да что же это такое?" - читалось в безмолвных взглядах; и только потом люди начинали смеяться, точно глухонемые. Впервые стало до дрожи ясно, какая смертельная опасность подстерегает их впереди. Те, кто мало-мальски разбирался в военном деле, тут же поняли, что в условиях современного боя продержаться на этих позициях два-три часа - уже чудо. Так бесславно завершалась "война во имя великих целей", провозглашенных столь торжественно и высокопарно несколько лет назад... По ту сторону границы, за лощиной, тянулись плавные линии сопок и бескрайние просторы советского Дальнего Востока. Покатая полоса "ничейной" земли густо поросла деревьями и кустарником. Усилиями разведгруппы каждый кустик, каждая впадина были тщательно нанесены на карту. Главная задача состояла в скрытном наблюдении за противником. С заходом солнца высылали наблюдателей как можно ближе к границе; с рассветом они возвращались в укрепрайон. Не дать противнику заметить себя - это диктовалось здравым смыслом, стремлением понапрасну не раздражать русских. Первый взвод одиннадцатой роты, взвод подпоручика Кагэямы, разместился в Гуаншаньтяне, в дополнительных дотах, подчиненных укрепрайону. Сюда и попал Кадзи, и настроение у него было хорошее. Во-первых, большая часть старых артиллеристов, в том числе и ефрейтор Акабоси, с самого начала невзлюбивший его, осталась в Циньюньтае, во-вторых, назначенный старшим по казарме унтер Судзуки оказался на редкость покладистым малым. На второй год службы Кадзи попал в рай. С наступлением ночи начальник караула разводил дозорных на посты; свободные от нарядов без дела слонялись по казарме или, отыскав в лесу какое-нибудь диковинное дерево, мастерили мундштуки, трубки, кто что умел. Другие уходили на речку в лощине, стирали там на досуге или просто болтали. По странной иронии судьбы, именно здесь, на границе, где с началом военных действий солдат подстерегала неминуемая смерть, они впервые узнали радость беззаботной жизни. Неожиданное происшествие нарушило это безмятежное существование. Был теплый весенний день. На солнышке у казармы Кадзи погрузился в воспоминания. Одно за другим возникали в памяти знакомые лица, неясные, расплывчатые, похожие на фотоснимки не в фокусе. Они не радовали Кадзи, но сидеть так, погрузившись в дремоту под ласковым солнцем, было приятно. Подошел Судзуки и протянул Кадзи сумку с патронами. Подпоручик зовет тебя. Идем с нами. Куда? - На инспекцию...
– Судзуки подмигнул.
– Кабаны и косули перебегают на советскую территорию. Надо наказать нарушителей. Ты, говорят, здорово стреляешь, вот и покажешь свое искусство! - Сегодня я в наряде по столовой... - Не имеет значения. Собирайся живее! Кадзи мигом слетал в казарму и тотчас вернулся. Они пошли напрямик сквозь заросли. - Тепло как стало!
– сказал, ни к кому не обращаясь, Кагэяма.
– Совсем как в стихах: "Весна сияет, в государстве мир..." - И неожиданно добавил: - Гарнизон острова Сульфур полностью уничтожен, слыхали? - О черт! Опять!
– простонал Судзуки.
– А ведь там была мощная оборона, господин подпоручик! Кагэяма кивнул. Да, гарнизон там был сильный. Не чета нашему... Остров Сульфур защищали девять батальонов пехоты, танковый полк (двадцать три танка), два артдивизиона (около сорока орудий), два зенитных дивизиона (около семидесяти стволов), пять минометных дивизионов (около ста десяти стволов), семнадцать с половиной тысяч солдат и около шести тысяч морской пехоты... "Они дрались не на жизнь, а на смерть. Их хватило на месяц. Что же ждет нас, когда на Гуаншаньтянь обрушится шквальный огонь многих сотен орудий?
– подумал Кагэяма.
– Они давно установлены там, по ту сторону границы". Кагэяма краем глаза взглянул на Кадзи. Тот молча шагал рядом. - С Окинавы отступать некуда... Теперь-то уж придется ударить по-настоящему...
– сказал Судзуки, но дальше его речь перешла в невнятное бормотанье. Только в одном их мысли совпадали - в том, что потеря Окинавы будет означать конец войны. Поэтому Судзуки слепо верил, что Окинаву не отдадут. Он просто физически не мог себе представить, что Япония проиграет войну. Он ни разу в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь высказывал такое предположение. Кагэяма предчувствовал, что, как только Окинава капитулирует, Советский Союз включится в войну. Ну что ж, Кагэяма примет бой и будет сражаться храбро, с мыслью о смерти он примирился. Когда он подавал прошение в офицерское училище, он действовал, как игрок, рискующий ставкой. Если ему повезет, он попадет куда-нибудь в тыл и сумеет выиграть время; не повезет - будет убит на передовой. Не он кидает игральные кости. Кто-то другой, неизвестный, бросает их в неведомую минуту. Он оказался здесь. Значит, такова судьба. Пусть все идет своим чередом. Его собственная жизнь - не более чем брызги, летящие от бешеного, все сметающего потока, именуемого войной. К чему сопротивляться судьбе, пусть все идет своим чередом. Кадзи надеялся, что с потерей Окинавы верховное командование, несмотря на всю свою тупость, все-таки признает себя побежденным. Он жаждал этого. Сотни тысяч людей сохранили бы жизнь, великое множество вновь обрело мир и труд, пусть в новых, неизвестных еще условиях военного поражения... И если ради этого надо пожертвовать Окинавой, то Кадзи даже считал, что чем скорее она падет, тем лучше. Внезапно он остановился. - Вот! На мокрой земле виднелись свежие кабаньи следы. Судзуки, а за ним Кадзи сняли винтовки с предохранителей. Все трое замерли в напряжении. Кабан ступал по слежавшейся прошлогодней листве, петляя между деревьями. Затем след терялся. Потом они увидели его самого: тревожно озираясь, кабан пересек дорогу на Циньюньтай и начал взбираться по противоположному склону. - Верных триста метров. Кагэяма взял у Судзуки винтовку и поправил прицел. Кадзи хотел отдать Судзуки свою, но тот показал: "Не надо". - Первый выстрел мой!
– сказал Кагэяма. Кадзи приготовился стрелять с колена. За поворотом дороги трусцой ехал в сопровождении пешего ординарца командир батальона майор Усидзима. Он умышленно не предупредил никого о своем приезде. Майора непрерывно терзали подозрения о неподготовленности вновь сформированных подразделений к задаче, на них возложенной: к исполнению священного долга по охране государственной границы. Майор не смыкал глаз и того же требовал от своих подчиненных. От его распорядительности зависит безопасность государства. Он вовсе не стремился к подобной ответственности. Но раз уж так случилось, он лицом в грязь не ударит. По натуре майор не отличался воинственностью и в свое время, не обнаружив в себе необходимых для военной карьеры качеств, уволился в запас. Но гражданская жизнь пришлась ему по душе еще меньше, чем военная: пока он служил, гораздо более молодые обогнали его, успев занять довольно приличное положение в обществе, и майор, которому пришлось начинать все сначала, чувствовал, что его затирают. Профессиональный военный может держать голову высоко, только пока он в армии, в гражданской жизни погонам оказывают почтение лишь для вида, а стоит повернуться спиной, как они становятся объектом насмешек. Слова "господин майор" не имеют никакого веса в гражданской жизни. Проходят дни, месяцы, неудовлетворенность все сильнее бередит душу. Хочется жить более привольно, смело, более обеспеченно, наконец! Ему уже за сорок, разве это жизнь? А ведь он командовал воинской частью, пусть не ахти как... Потом майора снова призвали. Империя оценила его по справедливости, в соответствии со званием. Как рыба, вновь попавшая в воду, майор Усидзима ощутил прилив новой энергии. В армии происходило переформирование, и во вновь созданном батальоне, где не было ни одного офицера с большей, чем у него, выслугой лет, он, бывалый майор, мог занять достойное положение. Вот только с местом службы не повезло - граница, прямо под носом у мощного противника; он, майор Усидзима, в ответе за все, что здесь происходит, от Циньюньтая до Гуаншаньтяня. И время тоже не из удачных. С Тихого океана поступают безотрадные вести; даже странно, что здесь, в этом районе, по-прежнему все спокойно. Но нет, шалишь, эти мирные сопки, озаренные весенним солнцем, не введут майора в заблуждение. Оп обязан учуять запах опасности... Сегодня он намеревался нагрянуть на позиции, находившиеся под командованием вновь назначенного подпоручика. Лошадь трусцой донесла его до поворота горной дороги. Сзади, одолевая подъем, спешил ординарец. Внезапно совсем рядом грохнул винтовочный выстрел. Над самым ухом майора разрезая прозрачный воздух, просвистела пуля, за ней вторая... Майор скатился с седла и опрометью кинулся в заросли. Снайпер, за ним охотится снайпер! Стреляли с близкого расстояния - это он сразу понял. Советский снайпер! Ползком командир батальона карабкался вверх, стараясь добраться до спасительного кустарника. Ординарец бросился обратно, вниз по дороге, то ли за испуганной лошадью, скакавшей во весь опор, то ли просто со страху. Командир батальона оказался без охраны. Нестерпимо страшно было лежать, притаившись, в пределах досягаемости снайперского огня. Вытащив саблю из ножен, майор поднялся во весь рост и что было духу помчался под прикрытием кустарника к казармам Гуаньшаньтяня. Бледный, с искаженным лицом, волоча по земле саблю, командир батальона, спотыкаясь, ворвался в ворота и хрипло крикнул: - Тревога! Вконец растерявшийся часовой, повернувшись к казармам, машинально повторил: - Тревога-а! Начальник караула, унтер-офицер Хиронака, с посеревшим от страха лицом бросился к караульной будке. - Караульный состав, на преследование! Вот сюда, в этом направлении!
– задыхаясь, совсем не по-военному выкрикивал командир батальона. - Обнаружен вражеский снайпер! Численность противника неизвестна... - Горн!
– закричал Хиронака.
– Горнист! Сигнал тревоги! Горнист приложил к губам горн. К этому времени командир батальона пришел в себя. - Отставить! Начальник караула, возьмите пять человек - на преследование! В случае тревоги подайте сигнал троекратным выстрелом. Где командир взвода? - Отбыл на инспектирование. - Действуйте! Шесть человек двинулись ускоренным шагом. Командир батальона с усилием ловил воздух - у него пересохло в горле. Он все еще не замечал, как нелепо он выглядит с обнаженной наголо саблей. Унтер-офицер Хиронака и пять его подчиненных впервые изведали леденящий душу страх, знакомый только разведчикам, вступающим в зону смерти, когда приходится полагаться только на собственные глаза и уши, а секундное замешательство стоит жизни. Отряд осторожно продвигался вперед, настороженно вглядываясь в лесную чащу, в поисках невидимого противника. Там они и наткнулись на команду Кагэямы. Когда недоразумение выяснилось, дружный смех девяти человек раскатами огласил лес. Кагэяма задыхался от смеха. - Однако промахнуться на таком расстоянии...
– Он покачал головой.
– Вряд ли ему так повезло бы, окажись здесь настоящий советский снайпер, а, Кадзи? Кадзи, уложивший кабана, только усмехнулся. - Господин командир батальона крайне возбужден, - становясь серьезным, сказал низенький унтер Хиронака. - И если не будет каких-нибудь оправданий... Кадзи наблюдал за Кагэямой. Стрельба здесь была строжайше запрещена во избежание всяких поводов для пограничных конфликтов. - Ладно, улажу как-нибудь!
– все еще улыбаясь, ответил Кагэяма.
– А вот кабанчика этого придется, увы, отослать в Циньюньтай. Тут уж ничего не попишешь! - Подпоручик Кагэяма проверял посты, - бодро отрапортовал он командиру батальона.
– По пути подстрелили кабана. - Унтер-офицер Судзуки! Выделите двух человек для доставки кабана в Циньюньтай и еще четверых для сопровождения господина майора. Майор все понял. Ему хотелось наказать дерзкого подпоручика, но собственный испуг, растерзанный вид и эта сабля наголо стесняли его. - Подпоручик небрежен в отношении стрельбы!
– стараясь принять обычную торжественную осанку, резко заметил он.
– Обо всякой охоте и тому подобных вылазках впредь докладывать заместителю командира батальона! - Слушаюсь!
– Кагэяма откозырял. На солдатском жаргоне такая манера отдавать честь называлась "любовной". Рука взлетает вверх слишком уж четко, жест аффектирован настолько, что граничит с издевательством. И хотя это всем ясно, придраться не к чему. Кадзи это отметил с удовольствием. Через пять минут Кагэяма совершенно забыл о всей этой комедии. В глубине души он посмеивался над майором, но не придавал случившемуся никакого значения. Он и не заметил, что, слушая его рапорт, майор из кожи лез, стараясь отыскать у него в расположении какие-нибудь непорядки. Изъянов в несении караульной службы на участке подпоручика Кагэямы не нашлось. И все-таки спустя два дня он был отозван в Циньюньтай. На его место назначили другого подпоручика. Этот не походил на Кагэяму - все сразу заметили. Больше нельзя было ни вырезывать трубки на солнышке, ни стирать у речки. Новый взводный, подпоручик Нонака, был уже немолод. Он всячески старался показать обширность своих познаний и каждый день читал солдатам наставления. Поводы для наставлений в изобилии давала сама жизнь, так что нехватки в темах подпоручик Нонака не испытывал. Американцы начали высадку десанта на Окинаве, Советский Союз денонсировал пакт о нейтралитете с Японией, приближалась развязка. Согласно наставлениям подпоручика Нонаки, отказ от пакта с Японией был со стороны СССР "крайне произвольным" и поистине "неджентльменским" актом. Солдатам надлежало поэтому "преисполниться боевым духом и волей к решительному контрудару". О чем не говорил подпоручик? О том, что с тех пор, как четыре года назад, на печально известном совещании в присутствии императора было принято решение "силой разрешить северную проблему", то есть, попросту говоря, начать войну против СССР (конечно, если война между СССР и Германией будет развиваться в желательном для Японии направлении), командование Квантунской армии только и выжидало удобного случая для нападения; о том, что пакт о нейтралитете еще оставался в силе, а Япония, обманывая своего договорного партнера, в полном соответствии с кодексом самурайской морали, тайно поставляла Германии секретную информацию... Об этом подпоручик Нонака не говорил. "Опасность войны исходит от СССР, - внушал подпоручик. - Солдаты должны храбро и стойко защищать северные границы великой Восточной Азии!" И только наиболее скептически настроенные из них ухмылялись, начиная понимать, что кодекс самурайской морали - плохой камуфляж для агрессии и что в создавшемся кризисе повинны те, кто начал войну, они сами, и никто теперь не властен остановить надвигающуюся катастрофу...
18
Весенний ветерок шелестел в майской листве. В полночь повеяло холодом и тревогой. Кругом темным-темно, в небе ни звездочки. В двух шагах спит граница. Сама история проложила этот рубеж. Чтобы охранять его, люди не спят по ночам. Бессмысленное, томительное и опасное занятие. Кажется, ну что стоит пройти эти несколько шагов, какое это имеет значение? Хорошо бы положить винтовку и, не торопясь, спокойно пойти вперед. И вот уже незаметно пройдена невидимая линия. Там, на той стороне, повстречается незнакомый человек, такой же часовой... "Здорово, приятель"!
– "Привет"! ...Почему нельзя так сказать? Поболтать, поделиться табаком. Крохотное пламя зажженной спички на секунду озарит два лица, несхожие чертами и цветом кожи. "Потеплело-то как, а?" - "Да, лучшее время наступает. Скоро здесь зацветут цветы".
– "Семья у тебя есть? Ты женат?" - "Женат. Заждалась, поди. А ты?" - "Я тоже. Уже полтора года, как не виделись. Ох и соскучился!" - "Давай-ка обменяемся какими-нибудь памятными подарками для наших жен". - "Это ты хорошо придумал. В следующий раз, когда встретимся, обязательно обменяемся..." - "Ну, до встречи. Бывай здоров!" - "Спокойной ночи!" ...Почему нельзя поговорить так? Кадзи шагал взад и вперед, ступал осторожно. Несбыточные мечты! Может быть, поэтому они так радуют душу. "Здорово, приятель!" А в ответ грянет выстрел. Кадзи вздрогнул. А что, если сейчас появится кто-нибудь оттуда? Разве Кадзи но вскинет винтовку? "Стой, кто идет?!" Это окрик солдата Квантунской армии, а не голос посланца мира... Почему человек ищет дружбы, а должен в одно мгновение превратиться в убийцу? Кадзи остановился и прислушался. Земля содрогалась. Очевидно, там перебрасывали тягачи или танки. В последнее время этот грохот слышен почти каждую ночь. Если это действительно артиллерия, то слова "здорово, приятель", пожалуй, и вправду не к месту. Кадзи печально усмехнулся. Полевая артиллерия и танки, чтобы ударить по таким, как Кадзи. А он размечтался: "Здорово, приятель!" Нет, из этого ничего не выйдет! А может, лучше бросить винтовку, поднять руки и пойти прямиком туда, где рядами расположились их "катюши"? Сдаться, не сражаясь? "Советские товарищи, я бросаю оружие!" Гримаса исказила лицо Кадзи. Он отчетливо увидел себя в эту минуту. Светловолосый человек, подталкивая Кадзи в спину автоматом, будет командовать: "Вперед! Направо! Налево!" Потом Кадзи очутится перед большим столом; по ту сторону стола, весело улыбаясь, сядет офицер, такой же светловолосый... "Что, испугался нашей превосходящей силы? Правильно я угадал?" - "Нет, неправильно. Я пришел потому, что никогда не хотел воевать против вашей страны и теперь не хочу... Пришел потому, что ради мира на земле мне как человеку ничего другого не остается".
– "Но ты избрал неверный путь", - иронически усмехнется светловолосый офицер. - Ты должен был бороться за мир в своей повседневной жизни. Много ли стоит сознательность, которая проявляется только в форме капитуляции, так или иначе неизбежной!" - "Может быть, вы и правы. Но раньше я колебался, а теперь наконец решился. Пусть поздно, пусть это уже ничему не поможет, но ведь это лучше, чем никогда?" - "Ну что ж, пожалуй, ты прав... - Офицер кивает, и лицо ого становится серьезным. - Тогда вот что... Расскажи подробно о составе, вооружении и дислокации твоей части. Мы разгромим армию агрессора. И тогда на твоей родине снова воцарится мир, о котором ты так мечтаешь. Ты больше не солдат Квантунской армии. Рассказывай же!" Кадзи мысленно представляет себе позиции Гуаншаньтяня, которые он сейчас охраняет, потом весь укрепрайон Циньюньтай, где находится Кагэяма, сумевший, несмотря на свои погоны, остаться человеком... "Я отказываюсь!" - "Почему?" - "Я рядовой солдат, прибыл сюда недавно. Я ничего не знаю. Не знаю, пожалуй, и сотой доли того, что известно вашей разведке".
– "Ладно!" Офицер делает знак рукой, и в спину Кадзи вновь упирается автомат.
– "Налево! Направо!" Тянется время, никчемное, как пустота. Но вот гремит канонада, раздается скрежет танковых гусениц. Циньюньтай не продержится и трех часов. Кадзи ждет, он во власти какого-то странного отупения. Звонит полевой телефон. Светловолосый офицер берет трубку и, выслушав донесение, обращается к Кадзи с удовлетворенной улыбкой: "Позиции, которые обороняла твоя часть, уничтожены". ...Кадзи вслушивался в тишину. Далекий грохот затих. Кадзи снова пытается представить себе светловолосого офицера, но почему-то не может. Вместо него перед глазами встает Митико. Удивительно, он и не вспомнил о ней, когда представлял себе, как сдается в плен. Сейчас она, казалось, упрекала его за это. "Забыл нашу клятву? Ведь ты сказал, что вернешься..." Потом заплакала, как в ту ночь, в казарме: "Не уходи... Вернись!" Кадзи напряг зрение. Если идти, то сейчас. Будь на его месте Синдзе, он пошел бы без колебаний. А Тангэ? Что же мне делать, Митико? Прохладный ночной ветер неожиданно донес с той стороны чуть слышную мелодию... Не то песня, не то далекая музыка. Кадзи насторожился. Звуки постепенно нарастали. Вот уже можно различить даже громкие, оживленные голоса и смех - или, может быть, ему чудится это? Кадзи замер на месте. Внезапно ночное небо ярко озарил
– разводящий уставился в темноту. Оттуда доносилось проникновенное, берущее за душу пение. - Да вот поют...
– сказал Кадзи.
– Праздник, наверно. - С чего бы это?
– обеспокоенно прошептал разводящий. - Фейерверк тоже пускали... - ответил Кадзи. И после небольшой паузы спросил: - Может, в Европе война кончилась? Немцы капитулировали, определенно!
19
Кадзи угадал. Правда, официального сообщения о капитуляции Германии еще долго не было. При всей любви к наставлениям, подпоручик Нонака не спешил использовать поражение "дружественной Германии", как материал для очередной беседы с солдатами. Подпоручик слепо верил в немецкий блицкриг, и капитуляция Германии до основания потрясла его представления о войне. Куда делись мощные моторизованные дивизии, которым оставалось рукой подать до Москвы? Как случилось, что Гитлер, обещавший разгромить Россию за четыре недели, должен был принять яд в подземелье? Нонака был потрясен и, видимо, поэтому полагал, что солдаты будут потрясены не меньше. Он запретил унтер-офицерам сообщать солдатам о капитуляции Германии. В очередном письме к Митико Кадзи настоятельно советовал ей запастись продуктами... Вскоре после этого Кадзи получил приказание вернуться в Циньюньтай, в роту. Кагэяма сразу же позвал его в помещение для инструкторов. - Будем работать вместе, Кадзи?
– спросил он. - Как это? - В ближайшие дни прибывает пополнение. Обучать будем. Помощник у меня есть, а младшего инструктора еще не подобрали. Кадзи иронически усмехнулся. - В роте есть много старослужащих. - Артиллеристы. - Кагэяма махнул рукой.
– Если они возьмутся за пополнение по-своему, хлопот не оберешься. Изувечат народ... - Все равно этим кончится! ...Разве в армии бывает иначе? - Вот я и подумал о тебе, ты ведь обойдешься без мордобоя? - Брось!
– отрывисто произнес Кадзи. - Я же говорил тебе, что решил никогда больше не выступать в роли овчарки... - Я уже доложил командиру батальона, что младшим инструктором назначаю тебя, - сообщил Кагэяма. - Завтра будет приказ о твоем производстве в ефрейторы. - Прибавка жалованья на три иены? - Кадзи вызывающе посмотрел на подпоручика.
– Неужели ты думал, что я пойду на эту приманку? - Нет, этого я не думал. Но довольно, Кадзи. Твои доводы несерьезны. В общем я тебя назначаю. - По праву офицера? - Что ж делать, раз в армии не существует людей вне званий... Но как друг прошу - помоги мне. Кадзи стоял мрачный. Не повторится ли то, что случилось в Лаохулине? - А если я откажусь? - Ну что ж, ничего особенного не случится. Назначат другого, и несколько десятков человек испытают на себе то, что пришлось пережить нам с тобой в первый год службы... Помнишь песню "После отбоя", а, Кадзи? - Помню... Еще бы не помнить! Когда его волокли в карцер, жандармский ефрейтор Тонака, стуча сапогами, распевал: "Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить..." - Здесь не то, что в Лаохулине, - сказал Кадзи.
– Теперь я тоже нахожусь по эту сторону колючей проволоки. Подумай сам, ну, служи я хотя бы четвертый год, тогда еще куда ни шло... Но ведь я всего второго года службы! Как же я смогу защитить новобранцев от произвола старослужащих? А нельзя их перевести в другую казарму? - Подумаем. - От Кадзи не укрылось замешательство на лице Кагэямы. - Хотя осуществить это, пожалуй, будет трудновато...
– без энтузиазма закончил он. В это время дверь отворилась и вошел командир роты Фунада. Кадзи вытянулся по стойке "смирно". - Младший инструктор стрелкового взвода, - как ни в чем не бывало доложил Кагэяма, показав на Кадзи. - А, вот как! Очень ответственная должность, - тонким, женским голосом произнес командир роты и повернул лицо к Кадзи.
– Служи хорошенько! - О твоих соображениях поговори с унтер-офицерами, - сказал Кагэяма.
– Все! Хочет, чтобы вопрос был поднят, так сказать, "снизу", решил Кадзи. - Слушаюсь!
– ответил он. - В чем дело?
– поинтересовался командир роты. - Я доложу вам об этом после, господин поручик, - уклонился от объяснения Кагэяма.
– А ты, Кадзи, можешь быть свободен.
20
– Солдат второго года службы - инструктор! Ну и ну!
– посмеивались старослужащие. По их представлениям, инструктором мог быть кадровый ефрейтор, ну солдат 1-го разряда... Поручать такую должность новоиспеченному ефрейтору - позор для Квантунской армии! - Эй, ефрейтор! - в первый же день услышал Кадзи. К нему шел Масуи, тоже из артиллеристов третьего года службы. В этом году его опять обошли в звании, не дали ефрейтора. То обстоятельство, что его обогнал какой-то молокосос, не давало Масуи покоя. Кадзи молча поднял голову и продолжал чистить винтовку. - Говорят, тебя назначают младшим инструктором? - Да. - Чему же будешь обучать? - Чему сам учился. - А чему ты учился? Кадзи промолчал. - Раз тебя назначают инструктором, значит, многому учился. Одного только, кажется, не усвоил как следует... - Скорчив рожу, Масуи оглядел казарму, ища поддержки. Ефрейтор Акабоси, осклабив скуластую физиономию, крикнул: - А ты его доучи, Масуи! - Куда мне обучать господина ефрейтора...
– Убедившись, что товарищи приняли шутку, Масуи продолжал: - Ефрейтор - важная птица, не то что простой солдат, правда? Кадзи молча вставил магазинную коробку, прошелся по винтовке ветошью. Видно, у Масуи чешутся руки. Он хочет кулаками доказать, что в армии ценятся не звездочки, а срок службы. К оплеухам Кадзи привык. Он будет молчать. - Не очень-то задавайся, инструктор!
– продолжал Масуи.
– Нечего наглую рожу корчить! Эй, ефрейтор, а сколько ты мисок супа съел за свою службу? Что ж, Кадзи, действительно, служит на год меньше, чем солдат 1-го разряда Масуи. И хотя Кадзи не помнит, чтобы он задавался, получив звание ефрейтора, - надо молчать. Ладно, подождите немного! Скоро всех вас, мерзавцы, вымету метлой из казармы! Кадзи выдало выражение лица. И тогда Масуи залепил ему пощечину. Кадзи и тут промолчал. Он взял винтовку и пошел ставить ее в пирамиду. Масуи не отставал. - Ладно, так и быть, научу тебя, как надо лупить по морде! Запоминай, инструктор!
– Прозвучала еще одна пощечина. - А ты не отворачивайся, - крикнул со своей койки Онодэра, солдат пятого года службы, лишь недавно произведенный в 1-й разряд.
– Тебе, как инструктору, это полезно знать! Еще немного терпения! Подождите, я выгоню вас отсюда. - Слышь, Кадзи, ныряй-ка поскорей под защиту подпоручика Кагэямы! - посоветовал Акабоси.
– Поди доложи ему - никак, мол, не могу быть младшим инструктором, боязно очень артиллеристов! - Инструктор!
– насмешливо произнес ефрейтор Хоси, служивший до этого в части, отличившейся на "Особых маневрах". - Нечего сказать, хорош инструктор! - Эх! - подхватил его товарищ. - Ну и порядки пошли в Квантуиской армии! Гражданского дяденьку назначают инструктором! Кадзи молчал. Он взял из пирамиды наугад чью-то винтовку и принялся протирать ее. Смех постепенно угас, возбуждение улеглось. Но желание помучить жертву осталось неудовлетворенным. Злобные взгляды старослужащих подтверждали это.
21
Убедить младших инструкторов пулеметного и гранатометного взводов - Кадзи поставили на стрелковый - в необходимости изменить внутренний распорядок в казарме оказалось нетрудно. Оба служили всего второй год, и муки новобранцев были еще свежи в их памяти. Но когда Кадзи предложил, чтобы каждый "обработал" на этот счет своего взводного унтер-офицера, они пошли на попятную. Пусть Кадзи сам договорится с унтер-офицерами, тогда они тоже выскажутся "за". Оба парня, ссылаясь на более зрелый возраст Кадзи, хотели сперва убедиться, куда подует ветер... Кадзи перестал рассчитывать на их помощь. Взяв с них слово не болтать о его планах, Кадзи приступил к обработке унтер-офицера Судзуки. - А господин подпоручик согласен?
– мирно спросил Судзуки. - Да. Он сказал, что, если все взводные унтер-офицеры поддержат мое предложение, он берется получить согласие командира батальона. - Подожди-ка минуточку. Судзуки вышел и вскоре вернулся с унтер-офицерами пулеметного и гранатометного взводов. Кадзи насторожился. Он собирался действовать в отдельности в каждом взводе, а вместо этого, кажется, сам попал во враждебное окружение... Унтер Мацусима из гранатометного был уже в курсе дела. Судзуки рассказал ему о проекте Кадзи. Мацусима служил пятый год. В его взгляде, устремленном на Кадзи, отражались противоречивые чувства. - Боишься попасть в переплет, оттого и надумал избавиться от стариков, а? Кадзи изо всех сил старался сохранять хладнокровие. - Да, отчасти и поэтому, - сказал он. - Но это не единств венная причина. По слухам, в пополнении много пожилых... Сроки обучения ускоренные - меньше двух месяцев на всю учебу. Если к этому добавить немыслимую обстановку в казарме, никакая наука в голову не полезет - вот что главное. Там, где я служил первый год, был случай самоубийства...
– добавил Кадзи. Судзуки поддакивал. Он один проявил к плану Кадзи хоть какой-то интерес. Лицо Мацусимы по-прежнему было упрямым. - На то мы и существуем, чтобы в армии не было подобных безобразий!
– твердил он. - Одним битьем солдата не закалишь. К нам прибывают люди, не слишком-то сильные физически, да и духовно. Если на них навалиться, как заведено в армии, ручаюсь, не все выдержат... Хиронака молчал, презрительно скривив рот. Мацусима опять сказал: - По твоей методе получатся маменькины сынки, а не солдаты! - Я вовсе не собираюсь нянчиться с ними. Увидите, на учениях я буду строг, но в казарме хочу обращаться по-человечески. - Что ты понимаешь в обращении, птенец! - оборвал его Мацусима. - Сам без году неделя в армии. Солдаты народ известный, дай им волю, так потом не подтянешь. Нет, нужно с самого начала забирать покруче, чтобы хорошенько уразумели, что такое военная служба! - Да, мне тоже внушали именно это, - угрюмо проговорил Кадзи, - и, может быть, поэтому я не встречал командира, за которым, не колеблясь, пошел бы на смерть... А я хотел бы, чтобы солдаты верили мне, как себе. Мацусима недовольно молчал. С этим соображением приходится считаться. Унтер-офицеру совсем небезразлично, кто у него за спиной, особенно в бою. - Ладно, не будем сейчас решать, - примирительно сказал Судзуки.
– Вопрос сложный. Вот что, Кадзи, тебе одному не провернуть такое серьезное дело, поручи-ка это нам. Кадзи молчал, плотно сжав губы. Если эти трое сговорятся, пиши пропало. А согласен, похоже, один Судзуки. Отказаться от должности инструктора? Или идти напролом, грудью защищая новобранцев? Бросить вызов насилию? Проект Кадзи так и не прошел бы, не случись новой стычки со старослужащими. Те все-таки разнюхали о его планах и в кровь избили Кадзи. Акабоси велел ему встать "смирно" и прочел целое нравоучение. - ...А прибудут твои любезные новобранцы, - поучал он Кадзи, - ты императорский указ и уставы отложи, а перво-наперво хо-о-рошенько обучи их почитать старших! На кого надо полагаться в бою? Не на устав и не на императорский указ, а на старослужащих солдат! На тех самых старых солдат, которые тебя же, мерзавца, жалеючи, учат! Вызубри это наизусть!.. Забавляясь, артиллеристы не заметили, как в казарму вошел подпоручик Кагэяма. Он обвел их всех взглядом, сразу понял, что здесь происходит, и ушел, приказав прекратить безобразие. То ли унтера побоялись, что Кадзи нажалуется поручику за побои, но только сам Хиронака после вечерней поверки попросил Кадзи не поднимать шума, потому что, сказал он, старослужащих, наверно, переведут в другое помещение. Кадзи только сверкнул глазами. Его уже не радовало это известие. Унтер-офицеры согласились на его предложение, только чтобы замять сегодняшний инцидент с избиением инструктора, а вовсе не потому, что беспокоились о судьбе новобранцев.
22
В конце мая разом покрылись цветами низины и сопки, и даже ветерок, казалось, затрепетал изумрудной молодой зеленью. Воздух был чистый и прозрачный, солнце сияло высоко в небе, лучи еще не жгли, только ласкали. Пятьдесят километров от штаба бригады до укрепрайона Циньюньтай новобранцы прошли за один день. Без винтовок, с одними лишь штыками у пояса, в плохо пригнанном обмундировании третьего срока, они выглядели оборванцами. Шли, волоча ноги, измученные, с ввалившимися глазами, и если бы не штыки у пояса, походили б попросту на толпу беженцев. Винтовки им должны были выдать в Циньюньтае. Здесь, проходя обучение "в виду противника", им предстояло держать оборону границы. Солдаты не подозревали, что одновременно с очередным призывом ставка отдала приказ о приведении Квантунской армии в боевую готовность. Главное содержание плана военных операций против СССР, подписанного командующим Квантунской армией генералом Ямада, сводилось к тому, чтобы, отбив атаки советских войск, удерживать линию к югу от Синцзин-Тумынь и к востоку от Дайрен (Дальний) - Синцзин, прочно закрепиться здесь и, облегчив тем самым ведение военных действий, "защищать Японию от угрозы со стороны красной России". Войска, расположенные в этом обширном районе, заранее обрекались на роль пешек, приносимых в жертву ради выигрыша во времени. Младшие инструкторы вышли встречать новобранцев на десятый километр от Циньюньтая, захватив корзины с вареным рисом. Солнце зашло за сопки, сумерки окутали зеленые рощи. - Идут! - сидевшие у обочины инструкторы поднялись. На дороге, извивавшейся между сопок, показалась колонна пополнения. Совсем недавно эти люди покинули родные дома бодрые и веселые, по крайней мере внешне; вслед им махали флажками, пели песни... Сейчас, в кителях с чужого плеча, В ботинках не по размеру, они брели по глухой горной дороге являя собой жалкое зрелище... Впереди колонны мягким, расслабленным шагом шел усталый Кагэяма. - Казармы готовы?
– голос Кагэямы звучал тоже необычно мягко. - Так точно. Все подготовлено, - доложил Кадзи. Сегодня утром старослужащие, ворча, перешли в соседнее помещение. Казарма, куда предстояло поместить новобранцев, стояла пустая. - Добился-таки своего!
– улыбнулся Кагэяма. Скомандовали привал. Кадзи лепил из риса колобки и оделял солдат. Самый большой колобок, с детскую голову, Кадзи подал Кагэяме. - Сколько человек в стрелковой команде?
– спросил Кадзи. - Пятьдесят шесть. В пулеметной - тридцать, в гранатометной - двадцать... - Стрелковая команда, поднимите руки, вставать не нужно!
– скомандовал Кадзи. - С сегодняшнего дня я буду спать и есть вместе с вами. Вернее, следовало бы сказать - жить и умирать вместе... Ефрейтор я не такой уж страшный, как кажется. Не знаю, на пользу вам это пойдет или во вред, но только обращаться с вами я намерен, как мать с детьми. Подзатыльник, возможно, иной раз огребете, но ведь и родная мамаша тоже, случалось, шлепка давала... Послышался смех. Кадзи с волнением подумал, что теперь эти люди и в самом деле станут его детьми. Его взгляд остановился на солдате, понуро сидевшем в стороне. Пожилое, одутловатое лицо. Наверно, ему тяжело было шагать в ногу с двадцатилетними парнями, подумал Кадзи. Что-то бессильное, слабовольное было во всей фигуре новичка, что-то напомнившее Кадзи самоубийцу Охару. И оттого, что солдат был старше Охары, он выглядел еще более трагично. Боязливо покосившись на Кадзи, он перевел взгляд на темнеющие в сумраке сопки. Нет, не на сопки он смотрит, он вспоминает с тоской о всей своей прежней жизни, оставшейся там, в туманной дали. На груди солдата нашита белая тряпица, с написанной чернилами фамилией. Энти - так звали пожилого солдата, когда он еще не перестал быть личностью, человеком. - Поешьте, наберитесь сил и марш вперед! - продолжал Кадзи.
– Ноги болят, конечно? Знаю, болят, но другие за вас эти десять километров не отшагают... Так уже заведено в армии. Что вы оставили позади? Ваши семьи. А что впереди? Граница. Для чего мы идем туда, на эту границу? По правде сказать, я и сам толком не знаю, даром что здесь присутствует сам господин старший инструктор... Новобранцы опять засмеялись. Кагэяма сделал вид, что не прислушивается к словам Кадзи. - Повторять прописные истины я не стану, - опять заговорил Кадзи, - у меня свое рассуждение. Так пли иначе, а мы идем на границу. Так уж получилось в конечном итоге, что нужно идти. Кто его знает, может, и вправду для того, чтобы наши семьи там в тылу могли спать спокойно." А почему так получилось, об этом сейчас рассуждать бесполезно. Одним словом, сейчас мы здесь и пойдем еще дальше. А все, что осталось позади, бережно спрячьте поглубже в сердце. Как раздастся сигнал отбоя, доставайте свои воспоминания и беседуйте всласть - здравствуйте, мол, дорогие, я здоров, того же и вам желаю... Я лично всегда так делал... Ну, вот вам на первый раз и все мое наставление... Кадзи взглянул на Энти. Солдат 2-го разряда Энти сидел, уставившись в землю под ногами, Когда колонна построилась и двинулась вперед, Кадзи поравнялся с Энти. - О детишках скучаешь? От радости, что к нему обратились, Энти постарался приободриться и через силу улыбнулся. Энти был мелкий торговец. Мелкая торговля - это такое занятие, когда приходится хитрить и изворачиваться на все лады, иначе при нынешней системе мигом вылетишь в трубу. Семья большая, легко понять, как тяжко придется жене... - Я ведь не один в таком положении... Все в порядке, не беспокойтесь, господин ефрейтор! Выражение его лица, явно противоречившее этому заявлению, вновь напомнило Кадзи об Охаре. - А что, граница - это уже совсем близко от неприятеля? - спросил молодой солдат, тоже 2-го разряда. "Тэрада" - значилось на пришитом к кителю лоскуте. - От неприятеля?.. - Кадзи невольно переспросил, так неожиданно прозвучал этот вопрос.
– Близко! - Значит, это действительно наш последний рубеж?
– Молодые глаза Тэрады засветились восторгом.
– Вот здорово! Теперь и я перед отцом в грязь лицом не ударю! - А что отец? - Военный. Майор!
– в голосе звучала гордость. Кадзи вспомнил майора Усидзиму, потерявшего голову от двух выстрелов, и с трудом подавил усмешку. - А господин ефрейтор бывал в боях? - Нет. - Нет?! Разве без боевого опыта можно стать инструктором? Отец говорил мне... Вопрос был задан наивно, но почему-то задел Кадзи. - Отец? Ну, твой отец, возможно, и не назначил бы меня инструктором.
– Он смерил юношу неприязненным взглядом.
– Я собираюсь обучать вас не тому, как вести бой, а как уцелеть в бою! Тэрада замолчал. Из задних рядов долетел чей-то звонкий, высокий голос. Молодой парень спрашивал: - А фотографии иметь можно? - "Можно" - не военное слово, Кадзи улыбнулся.
– Что за фотография? - Женщины. - Отчего же, разрешается. - Ага, вот видишь!
– сказал тот, обращаясь к соседу. - Не о том речь, - мягко, как будто заискивающе, откликнулся сосед.
– У него фотография голой женщины, господин ефрейтор. В одном купальном костюме, больше ничего на ней нет. Кадзи приподнял брови. Женщина в купальном костюме - каким параграфом устава это запрещено? - Это что же у тебя, вместо амулета? - Да вроде бы... - На проверке не пропустят. Если уж нипочем не хочешь расстаться, зашей в трусы, что ли! Солдаты покатились со смеху. "А ефрейтор толковый малый!" - слышалось в этом смехе. В нем чувствовалось одобрение. Настроение у солдат, кажется, неплохое. Но успокаиваться нельзя. Приучать к мягкому обращению тоже нельзя, иначе потом им же придется несладко. Кадзи сказал уже другим тоном: - Предупреждаю, к старослужащим солдатам обращаться, как положено в армии. Гражданские словечки вроде "хорошо", "ладно", "можно" в армии не годятся. Если кто по неосторожности обмолвится, тотчас получит такую затрещину, что в глазах потемнеет. Ясно?
23
Пятьдесят шесть новичков, то и дело нарушающих заведенный в казарме порядок, доставляли немало хлопот. Заботам конца не было Все нужно было решать быстро, на месте. Собранный, подтянутый, Кадзи носился по расположению с утра до вечера, поучая, заступаясь, выгораживая... Долговязый Коидзуми, в общем не отличавшийся рассеянностью, зазевался на обратном пути из уборной. Для новобранца, которого муштруют с утра до вечера, несколько десятков метров от двери казармы до уборной - единственный маршрут, которым он может следовать один... Коидзуми до последней минуты надеялся, что акционерное общество по производству синтетического горючего, в котором он служил, примет меры, чтобы избавить его от армии. Ведь он был нужен на производстве! Он продолжал надеяться на отсрочку даже по дороге сюда, даже когда шагал в Циньюньтай. Всего два года назад он получил диплом инженера, только-только стал по-настоящему понимать производство. Освобожденный от срочной службы по состоянию здоровья, он с жаром принялся за работу. Дирекция, несомненно, добьется, чтобы его, специалиста, вернули обратно. Просто задержалось оформление бумаг, и только. Еще день-другой - и они будут здесь... На обратном пути из уборной ему повстречался ефрейтор. Коидзуми приветствовал его, как положено. Тому было лет тридцать пять. Грузный, тихий с виду человек. Протянув руку к груди замершего по стойке "смирно" новобранца, он ни слова не говоря оторвал у него с кителя пуговицу. Потом, сунув Коидзуми под нос эту пуговицу, сказал с усмешкой: - Рано еще ходить расстегнувшись... Коидзуми твердо помнил, что аккуратно застегнул китель. Ефрейтор Кадзи специально предупреждал об этом, и Коидзуми хорошо помнил его слова. Видно, одна петля была слабая, вот пуговица и выскользнула... Обмундирование новобранцам выдали старое, третьего срока, петли обтрепались и потеряли форму. Застегнешь китель самым тщательным образом, а пуговицы от малейшего движения сами выскальзывают из петель. - Вашему брату сколько ни толкуй, ни черта не действует, - сказал ефрейтор. - Пока не проучишь, за ум не возьметесь! Беру пуговицу на хранение. Придешь потом ко мне в казарму, получишь! И ушел. Коидзуми дождался, пока тот пойдет обратно. - Больше не повторится, господин ефрейтор! Сделайте милость, отдайте пуговицу! - Нет, не отдам, и не проси. Сперва продумай все хорошенечко, а потом уж приходи ко мне! Пуговица дешевая, жестяная, их полным-полно в пошивочной и на складе, но у солдата она одна-единственная. И даже если б имелась запасная, пришьешь - только ухудшишь дело, велено "продумать" и прийти за той самой... "Не дорожишь пуговицей, пожалованной государем императором! Количество пуговиц на твоем кителе, скотина, установлено приказом его величества!" - так в свое время кричали и ему, солдату пятого года службы, сопровождая брань зуботычинами, от которых звенело в ушах. Так он кричал теперь сам. Нет такого солдата, который не прошел бы через это. Значит, и новобранцам положено испытать то же. "Будды" и "боги" скучали Приунывший Коидзуми пришел к Кадзи в полной растерянности. - Сама расстегнулась, господин ефрейтор. Петли такие...
– с досадой объяснял он. - Не у тебя одного, - пожал плечами Кадзи.
– Вон у коротышки Мимуры ботинки на три номера больше, чем надо, В армии, брат, не одежду подгоняют по человеку, а человека - по одежде. Почему? Кто его знает...
– Кадзи было обидно, что у старослужащих, у этого вот ефрейтора, на которого нарвался Коидзуми, он и сам не имеет права голоса. Будь он с ними на равной ноге, разве б они посмели бесчинствовать?
– Придется тебе самому починить петли. И как выкроить для этого время, тоже придумай сам, - сказал Кадзи.
– Пойдешь в отделение к старослужащим за этой пуговицей - не робей. Бить будут, это точно, - к оплеухам привыкай. В растерянном взгляде Коидзуми мелькнуло разочарование. Он надеялся, что Кадзи выручит его. - Ступай, - холодно приказал Кадзи. "И не втягивай меня в новый конфликт из-за какой-то пуговицы, - говорил его взгляд.
– Старослужащие только того и ждут, чтобы я за тебя вступился. Я для них более желанный объект, чем ты. Жаль мне тебя, да ничего не поделаешь". Когда тот, зажимая рукой разбитую в кровь губу, вернулся в казарму, остальные уже заканчивали чистку винтовок. - Ну как?
– обеспокоенно спросил коротышка Мимура, бывший портной. - Ничего! Коидзуми подошел к Кадзи и доложил: ему сказали, что болван, заработавший нахлобучку в чужом отделении, марает честь и своей казармы и потому ему причитается еще одна зуботычина, уже от непосредственного начальника. Он молча стоял перед Кадзи, и хотя на лице его была написана готовность получить эту зуботычину, щека непроизвольно дергалась. - Впредь будь поосторожней, Коидзуми!
– понизив голос, сказал Кадзи.
– Бывает, что и не хочется бить, а приходится! - Он повернулся к Мимуре, следившему за ними тревожным взглядом: - Мимура, не сочти за труд, проверь у всех петли. А кому Мимура починит китель или там еще что, тот пусть выполнит за него какую-нибудь другую работу!
– объявил он остальным. - Есть!
– дружно откликнулись новобранцы. До ужина было тихо. За ужином пошли Ясумори и Тасиро. По дороге с кухни они опрокинули бачок. Ясумори, сын богатых родителей, воспитанный, как барчук, шел впереди. Тасиро, паренек из рабочих, - сзади. Ясумори имел опыт по части обхождения с девицами, но совсем не привык носить тяжести на шесте, больно резавшем плечо. Он собрался переменить плечо, но споткнулся и на секунду выпустил шест из рук. Подбежал дежурный ефрейтор и ударил Ясумори, тот упал. Чуть не половина ужина оказалась в грязи. - А все потому, что Тасиро сзади напирает!.. Идет не в ногу и толкает, и толкает изо всей силы!
– попытался оправдаться. - У-у, паскуда! - дежурный пнул Ясумори ногой и, обернувшись, ударом кулака свалил с ног Тасиро. Тасиро не промолвил ни слова, хоть он и не думал "напирать" или толкать шест. Когда солдатам раздали порции меньше обычных, они принялись на все лады ругать обоих парней, и Ясумори опять пустился рассказывать, как его толкнул Тасиро. Тот молчал, сжав кулаки, - пальцы у него были узловатые, с малых лет загрубевшие на работе. Он был не скор на слова, но весь его вид красноречивее слов говорил о гневе, пылавшем в душе. Обида заставила его вспомнить пропасть, отделявшую его от Ясумори, и это воспоминание еще сильнее разбередило душу. Такие типы, как Ясумори, носили отглаженные костюмчики и шлялись с девчонками по кафе, в то время как он, Тасиро, день-деньской потел на заводе. Эти богатые молодчики покатывались со смеху, увидев заплаты на штанах Тасиро... Такие, как Ясумори, не трудясь, ели и пили сладко, гуляли вволю. И здесь, в армии, они хотят жить безбедно и валить вину на другого! Подлюги! - Ефрейтор Кадзи! Кадзи встал. Его звали к старослужащим. - До моего возвращения к еде не притрагиваться!
– распорядился он. В соседнем отделении восседали, каждый на своем месте, старослужащие. В центре стоял, усмехаясь, ефрейтор Масуи. - Поди-ка сюда, посмотри, чем кормят старослужащих солдат Квантунской армии! - Вываляли в грязи и снова в бачок, да? - Ты что, не можешь научить своих олухов от кухни жратву донести, не повалявши? - Нехорошо получается, а, господин ефрейтор? - Как прикажете поступить? - спросил Кадзи. Он понимал, что выпутаться из этой истории можно только покорностью. - Как поступить, говоришь? - Масуи испытывал невыразимое удовольствие, наблюдая Кадзи в дурацком положении. - Господа, тут спрашивают, как поступить! - Ступай на кухню и получи добавку. Скажи, пришел, мол, за особым пайком для артиллеристов!
– крикнул ефрейтор Акабоси. Совет был явно невыполнимый. Попробовал бы кто из новобранцев или даже солдат второго года службы сунуться на кухню с подобной просьбой! Кадзи откозырял и вышел. Тасиро и Ясумори успели перессориться, и когда Кадзи вошел, Наруто, самый сильный из стрелковой команды, бывший десятник-строитель, раскинув руки, сдерживал их обоих, по-петушиному наскакивавших друг на друга. - Садитесь!
– приказал Кадзи.
– Чего по пустякам шум поднимаете? Хотите получить в зубы при построении? Тасиро ушам своим не поверил. Это нечестно со стороны Кадзи. Разве это пустяки? Ему следовало наказать Ясумори за подлость, неужели он не понимает этого? Или, может, он тоже готов скорее заступиться за сыночка из "хорошей семьи", чем за бедняка-рабочего? Кадзи взглянул на них обоих - Если сами не будете помогать друг другу, никто вам не поможет!
– И, нарочно повысив голос, чтобы было слышно за перегородкой у старослужащих, добавил: - Второе блюдо всем сложить обратно в бачок! А ты, Ясумори, снесешь бачок в отделение старослужащих солдат! Будем есть один рис. Что вываляли, то и ешьте! И учтите, это лучше, чем ничего!