Условия человеческого существования
Шрифт:
41
На пост В они пришли в первом часу. В дозорной будке сидел Синдзе. Сога спал, так что донесение о сигнальной ракете принял дежурный унтер-офицер. Двое караульных, позевывая, направились на соседний пост. Кадзи и Хирата встретили их у будки. Когда караульные вернутся, они с Хиратой будут уже у себя. К тому времени как раз рассветет. Между постами постоянно ходили караулы, хотя никто всерьез не верил, что в такую сеть может угодить рыба. Нарушители должны армиями ходить, не иначе, чтобы нарваться на редкие обходы. Смена караулов давно уже стала пустой формальностью. Все, кроме караульных и дозорных, ночью спят. Затянувшись сигаретой, Кадзи подошел к будке. Около нее не спеша прохаживался Синдзе. Звезды по-прежнему сияли по всему небу, но луна еще не взошла. - Все в карауле?
– спросил Синдзе и добавил: - Это работа Хино. Измотать тебя хочет. - Расчет правильный. - Самый зной впереди. Держись. Кадзи кивнул в темноте. - Ты бы поспал немного. Я тебя разбужу, - предложил Синдзе. - Нет, ничего. Как там Ёсида? Сюда б его, сволочь, - последние слова он произнес шепотом. - Его не пошлют. Баннай прибыл. Дрыхнет в бараке. Кадзи посмотрел на звезды. - Хочу вернуться в роту, не знаю, как отпроситься. Синдзе промолчал. - Смотри, держи себя в руках, не то угодишь в военную тюрьму, - проговорил он чуть погодя. А что, если хоть раз дать себе волю? Кадзи уставился в темноту. Завтра под каким-нибудь предлогом он возвращается в роту, идет прямиком в каптерку и расправляется с Ёсидой, так бьет, чтоб голос отнялся у мерзавца. А потом, обессилевшего, тащит его в казарму. И уж при всем взводе всыпает ему еще. Ударов тридцать. "А ну, собака, сознавайся, кто довел Охару! Не хочешь?" И опять бьет. Прибегает Хино. Ёсиду полосуют ремнем по морде, да так, что кровь брызжет. "Сознайся перед подпоручиком Хино, что ты виновен в самоубийстве Охары!" Хино приказывает старослужащим схватить Кадзи. Но он уже заставил Ёсиду признаться; если такому всыпать как следует - сознается. "Эй, вы все слышали? Он сказал, что своими издевательствами довел Охару до самоубийства. Господин подпоручик, вы слышали? Отдавайте теперь меня под суд. Кадзи всех вас выведет на чистую воду. Свидетели есть. Могу заодно рассказать, как вы прижгли Синдзе кочергой". Кадзи вздрогнул. Тело обмякло, голова горела. - Синдзе, скажи-ка мне, может ли человек, укравший медяк, наказывать присвоившего тысячу? Заглянув в будку, Синдзе спросил: - А что, в твоем случае уместна такая аналогия? - Не знаю. Кадзи умолк. Ему казалось, что весь он растворяется в темноте. Поодаль прошел часовой. - Тысяча, конечно, есть тысяча, - снова заговорил Кадзи.
– Но в общем-то все едино. В этой тысяче как раз может не хватить одного медяка, того, что присвоил ты. Разве, укравшего, ты можешь осуждать другого? Снова наступило молчание. Лишь невдалеке слышались гулкие шаги часового. - Я тебе не судья, Кадзи, я только и делаю, что незаметно ворую по одному медяку. И так же незаметно убегу. Кадзи ничего не ответил. В караулке он тряхнул спавшего на стуле Хирату. - Господин унтер-офицер, пора. Кадзи решил, что завтра отпросится в лазарет и вернется в роту. Если не сможет обвести врача, найдет другой предлог. Как бы то ни было, он не станет пешкой в игре, которую так нечестно ведет Хино. Искать предлога не пришлось. Утром на сторожевой пост позвонили и вызвали Кадзи в роту. Откомандировать на полковые стрелковые соревнования.
42
– Ну, откараулил? А тебя тут письма от жены дожидаются. За три недели три письма. Весточки любимому муженьку. Кадзи, как был, с винтовкой, взял один из конвертов. Сердце стучало, заливая тело горячей волной. - Отощал ты, Кадзи!
– к нему подошел Канасуги.
– На ту неделю, кажется, мне заступать. Тяжело небось? - Ничего, жить можно, - пробормотал Кадзи, не отрываясь от письма. - А Кимуру застукали спящим на посту. Крепко всыпали, - не отставал Канасуги. - Всю вывеску перекорежило, - вставил Саса. Кадзи вспомнил Хирату. - На посту еще не то бывает. А как Таноуэ? - На кухне дежурит. - Это хорошо. "Для увальня Таноуэ лучше службы не подберешь", - подумал Кадзи, решив непременно с ним повидаться. - Ты ему письмо от жены Охары покажи, - сказал Саса. Канасуги объяснил: - Она тут прислала нашему взводу письмо. - Что пишет? - Пишет, что места себе не находит. Совесть заела. Никак не возьмет в толк, с чего это все-таки застрелился Охара. Мертвого ведь не спросишь. Она, кажется, уходила из дому... Так теперь вернулась к его старухе... Кадзи тяжело вздохнул. Поздно образумилась. На что это теперь Охаре? - Охара, верно,
– спросил Кадзи. Но прежде чем Саса успел ответить, за дверью послышались шаги и раздался голос самого Ёсиды: - Пять человек на работу! В комнате вместе с Кадзи было четверо новобранцев. Мори, который не участвовал в разговоре и готовился заступать в караул, переглянулся с остальными. Открылась дверь. Вошел Ёсида. Отсчитал: - Раз, два, три, четыре... Ну, хватит. Выходи строиться. Трое двинулись и лишь один, стоя спиной к Ёсиде, не шевелился. Ёсида сделал шаг вперед. Только один шаг. Он узнал Кадзи. Тот снял ремень и зажал его в руке. Обернуться и хватить с размаху по ненавистной физиономии? Под письмом Митико бешено стучало сердце. Этот удар все изменит. Худо ли, хорошо ли, все сразу изменится. В следующую минуту Ёсида, побледнев, выдавил: - Ты, Кадзи, тоже иди... Голова Кадзи сработала, не дала воли слепой ярости. Скажу, что еще не доложился о прибытии, и все тут. Куда спешить? Но вместо этого он сказал: - С Охарой нас как раз оказалось бы пятеро, господин ефрейтор. Увидев ремень в руках у Кадзи, Ёсида струсил. Впервые в жизни он струсил перед младшим по чину. И хоть бы один старослужащий рядом! О, тогда Ёсида без колебаний разделался бы с Кадзи. Теперь глаза Ёсиды лихорадочно бегали. Нужно было срочно восстановить престиж ефрейтора. Ударить - в ответ засвистит ремень. Об этом предупреждало белое как полотно лицо Кадзи. Фортуна однако охраняла Ёсиду. Дверь распахнулась и на пороге появился Хасидани. - Эй, кто-нибудь! Приведите в порядок мое обмундирование. Начальника караула приходится сменять, провались он пропадом! Поединок не состоялся. - О, господину унтер-офицеру придется сменить начальника караула? Вы даже не отдыхали, - залебезил Ёсида. Но Хасидани уже смекнул, что здесь должно было произойти. Ёсида поспешил смыться, захватив на работу лишь двоих - Сасу и Канасуги. Как только за ними захлопнулась дверь, Хасидани подошел к Кадзи. - Только попробуй что-нибудь выкинуть до моего возвращения! Если уж ты непременно хочешь помериться с ним силой, - продолжал он, - сделаешь это вот здесь, на моих глазах, когда я вернусь. Кадзи пристально посмотрел на Хасидани. Противник - ефрейтор, судья в схватке - унтер-офицер, оба старше его по чину. Итак, исход предрешен. Кадзи усмехнулся - не над предложением Хасидани, а над собой. Раз промедлил, значит, никогда не решится... Он может лишь хорохориться да подзуживать себя. Где ему решиться! - Понял?
– переспросил Хасидани. - Так точно. Он понял одно: даже если Хасидани разрешит драться, Хино никогда этого не допустит. Кадзи почувствовал, что окончательно теряет почву под ногами. Командуя новобранцами в каптерке и вспоминая побелевшее лицо Кадзи, Ёсида все больше распалялся. Самым нестерпимым для него было то, что падает его престиж. Личной злобы Ёсида не питал ни к кому, он просто школил новобранцев так, как школили в свое время его. А этот Кадзи непростительно 'задавался. Повысили - вот и думает, что ему все можно. Ёсиде нечего его бояться, пусть сам поостережется. Спать спокойно не можешь, если он поблизости, вот до чего дошло! В эту ночь Кадзи, измотанный бесконечными дежурствами, спал как сурок. Среди ночи он внезапно почувствовал, что задыхается. Что-то мешало дышать. Он рванулся, отгоняя от себя кошмары. Рот и нос закрывала маска из сильно намоченной туалетной бумаги. Он сорвал ее, вздохнул полной грудью, приподнялся на койке. Кадзи бросил взгляд в сторону Ёсиды. Спит, а может, притворяется, что спит. Скатав бумагу, Кадзи швырнул комок в Ёсиду. Тот никак не реагировал. Кадзи лег. Впервые представил себе, как убивает Ёсиду. Обида за Охару, отвращение к армейским порядкам - все теперь вылилось в лютую, беспредельную ненависть к Ёсиде,
43
Синдзе заступил в ночной караул вместе с Баннаем. Баннай был инициатором расправы, учиненной над ним в День армии. Синдзе не забыл об этом. Баннай тоже помнил, хотя и не придавал случаю особого значения. Возможно, он считал, что расправа - дело прошлое и, раз случай его свел с Синдзе на посту, нужно это прошлое похоронить. Как бы то ни было, он заговаривал с Синдзе и вообще вел себя мирно, хотя во всех его словах и сквозило чувство превосходства. Они шли по тропинке на сторожевой пост Б. Стояла лунная весенняя ночь. Баннай просто извел Синдзе своими разговорами. Говорил он больше о женщинах, бахвалился многочисленными победами, пространно рассказывал о том, как то одна, то другая ползала на коленях, умоляя его связать с ней жизнь. Можно было подумать, что Баннай только и делал, что радовал прекрасную половину рода человеческого. Рассеянно слушая его, Синдзе размышлял, может ли русский солдат оказаться таким вот пустым бездельником и вралем. Он вспомнил слова Кадзи о прекрасном цветнике по ту сторону границы и невольно задумался, чем объясняется красноречие таких вот, как Баннай, которых хлебом не корми, только дай потрепаться о своих похождениях. Верно, только одним - бесконечной скудостью их духовной жизни! А Баннай все тянул свое. - Знаешь, Синдзе, о чем я мечтаю? Вот уволюсь из армии, найму десяток баб и открою здесь заведение. Дело будет! Простачки думают, что здесь одни болота - дескать, не заработаешь. Как бы не так! Еще как развернусь, небу жарко станет! За пятьсот иен можно купить? Даже дешевле станет, если набирать из глухих деревушек. Интересно, разрешение надо, чтоб открыть дело? - Не знаю. Про себя Синдзе усмехнулся мечте бывшего скотобойца возвыситься до хозяина борделя. Мечта была, конечно, смехотворной, но Баннай делал ставку на голод здоровых молодых людей, изнывающих в армии от многолетнего воздержания. Неизвестно, сколько еще продлится игра в жмурки с границей. Ведь Баннаю никто не внушал мысль о неизбежном поражении Японии. Откуда ему было знать, что японцы ежедневно пядь за пядью отдают противнику свои острова, приближаясь к развязке. Разглагольствования Банная были прерваны взметнувшейся в небо ракетой. Откуда она взлетела, на глаз было трудно определить. Баннай весь напрягся и, толкнув Синдзе локтем, прошептал: - Близко? - Не очень. - Нет, близко. Из владельца преуспевающего борделя Баннай мгновенно преобразился в храбреца Квантунской армии. Перед отправкой сюда, на сторожевой пост, Исигуро, видя недовольство Банная тем, что его обошли с повышением, сказал: "На фронте довольно одной отваги, чтобы заделаться унтером, а здесь другое дело. Хочешь, я тебя кой-чему научу, Баннай? Вот вы, старослужащие, филоните на постах, только и тешитесь бородатыми анекдотами... А ведь и здесь можно отличиться!" "Как это?" - недоверчиво поинтересовался Баннай. "Ты знаешь, что у капитана ракетомания? Возьми и сыграй на этом". Видя, как пренебрежительно скривился Баннай, Исигуро усмехнулся и сказал: "Слышал, как одного пирамидоном от поноса вылечили? Так-то, брат! Все можно, только бы аптекой пахло". Тогда Баннай пропустил мимо ушей слова Исигуро и только сейчас, когда в небо взвилась ракета, понял, что к чему. - Пошли!
– скомандовал он и даже потянул Синдзе за рукав. Синдзе нехотя спустился с Баннаем в низину. Над болотом сияла луна. Топкая почва постепенно перешла в трясину. Наконец они поняли: еще шаг вперед - и они увязнут в трясине. Баннай первым остановился. - Не видать. - Ракету запускали не здесь. - Думаешь? Когда Баннай уже повернул назад, они оба враз услышали за собой приглушенное хлюпанье воды. Вскоре звук повторился. Почти прижимаясь к траве, Баннай пошел на звук. Синдзе последовал за ним. - Стой! Кто тут?
– неожиданно заорал Баннай. Синдзе показалось, что он слышал короткий, захлебывающийся крик. - Стой! Стрелять буду!
– повторил Баннай. Снова захлюпала вода, кто-то уходил от них. Потом все стихло. Тот, в низине, видимо, успел выкарабкаться на траву. Луч карманного фонарика Банная плясал по траве. Синдзе обо что-то споткнулся и провалился в черную ледяную воду. На мгновение он онемел от страха, но ему удалось выбраться на тропинку. Оказалось, он запутался в небольшой самодельной сети. Видно, их ставили здесь китайцы из соседней деревни. Баннай несся по тропинке за тенью, которая ему мерещилась впереди. Синдзе бросился за ним. Если не остановить Банная, он угодит в трясину. Подумав так, Синдзе отметил про себя, что болото, в которое он только что провалился, не такое уж страшное. По нему ничего не стоит пробраться к границе. Баннай выстрелил. Второй раз прицелился, когда, выйдя на дорогу, уже отчетливо увидел тень, бежавшую к деревне. Но винтовка не кулак, он оба раза промазал. - Да брось, он просто рыбу ловил. Там сеть, - показал Синдзе назад. - Бежим!
– Баннай даже не слышал Синдзе. - Бежим в деревню, он туда пошел! У первых же домиков тень скрылась из виду. - Это же просто рыбак. Рыбу ловил... Баннай не слушал. - Всего каких-нибудь двадцать домишек. За полчаса прочешем. Затем, изменив тон, строго спросил: - А преступник что, не может рыбу ловить? Синдзе не знал, что ответить.
44
Баннай "прочесывал" деревню. Он торопился. Если за дверью мешкали, он тут же вышибал ее прикладом, если выказывали хоть малейшее недовольство, начинал работать кулаками. В четвертой или пятой хижине Баннай обнаружил намокшие матерчатые туфли. Его лицо исказила злорадная усмешка. Вся семья была в сборе. На земляном полу тряслись старик и старуха, молодая чета, ребятишки. Парень, впустивший солдат, вопросительно глянул на стариков. Баннай поддел мокрые туфли штыком и бросил их на середину комнаты. Старуха, шамкая беззубым ртом, посмотрела на мужчину лет тридцати - по-видимому, старшего сына - в противоположном углу. Баннай перехватил этот взгляд и, когда мужчина деланно улыбнулся, вывел его на середину. Китайцы, видно, никак не могли понять, в чем дело. Трясясь от страха, они смотрели, как Баннай избивал его. Наконец парень, открывавший дверь, не выдержал и закричал: "Что все это значит?" Баннай покосился на него, мрачно рассмеялся. В следующую минуту ударом приклада он сбил парня с ног. - Я ничего не сделал, - доказывал первый.
– Я ничего не знаю. Рыбу там ловил. Только и всего. Я там всегда ловлю. Правда, господин японский солдат. - Правда, господин, сын не врет, - низко кланяясь, проговорил старик.
– Мы совсем не знали, что там нельзя ловить рыбу. Пожалуйста, простите... Старуха причитала. Ни Баннай, ни Синдзе не поняли почти ни слова. Уверенности в том, что этот несчастный виновен, не было, но раз уж Баннай начал с мордобоя, нельзя было идти на попятный. - Синдзе, что стоишь как пень? Бери его!
– приказал Баннай, толкнув к нему китайца.
– Потащим эту скотину на пост. Растерянный Синдзе робко пробормотал, что, если этот человек не виновен, они могут нарваться на неприятность. Он так и сказал: "Вдруг он не виновен?" - А кто за это поручится? Идиот несчастный! Не виновен, так сделаю его виновным! - Это же безобразие!
– не выдержал Синдзе. Но Баннай будто не слышал. Он схватил китайца за шиворот и ногой подтолкнул к двери. - Разговорчики! Тащи его на улицу! А сам начал переворачивать все в хижине вверх дном. Когда ему снова попалась на глаза жена арестованного, ничком на полу молившая о пощаде, Баннай ударил ее ногой в живот. Женщина застонала, и тогда, охваченный яростью садиста, он ударил еще раз. В темных сенях Синдзе, прислонившись к двери, смотрел на арестованного. Совершенно ясно, что никакой это не преступник. Но вся беда в том, что не только Баннаю, но и унтеру Исигуро, и даже капитану Кудо на все это наплевать. Им бы только состряпать дело. Баннай с Исигуро будут отмечены за бдительность, а командир роты получит повышение, о котором только и мечтал... Если б не предательское хлюпанье болота, караульные ушли бы ни с чем. Спасти его он не сможет. Он может дать ему бежать, неожиданно пришло Синдзе в голову. Во всяком случае, он постарается; не удастся - вина не его. Синдзе отвернулся и заглянул в хижину. Баннай, спиной к Двери, рылся в сундуках. Это было короткое мгновенье. Успеет бежать - хорошо, нет - что ж поделаешь... Большее, брат, не в моих возможностях. Не кликать же мне беду на себя... ...Скрип резко распахнувшейся двери нарушил раздумья Синдзе. Баннай пролетел мимо него с криком: "Стой!" Еще бы одна секунда, и тень растаяла во мраке. Винтовка Банная выплюнула огонь и уложила беглеца на землю. - Дал бежать!
– услышал Синдзе за своей спиной злобный окрик. В следующее мгновение сильный удар свалил его с ног.
45
Гауптвахта находилась в расположении сторожевой роты. "Неделя строгого карцера", - сказал Хино. Если б тот китаец и вправду посылал сигнальные ракеты и Синдзе умышленно дал ему бежать, он бы, конечно, и этим не отделался, а предстал бы перед военно-полевым судом. Избив Синдзе, Хино сказал: - Я как раз думал, что тебе давно пора дать понюхать карцера. Роте, замаравшей себя случаем самоубийства, только не доставало иметь подсудимого. О каком повышении мог тогда мечтать капитан Кудо? Посовещавшись с подпоручиком, Кудо квалифицировал поступок Синдзе как халатность и ограничился гауптвахтой. Весть о "доблестном расстреле преступника" быстро распространилась по роте, и теперь производство Банная в унтер-офицеры было вопросом решенным. Ёсида, который начал службу одновременно с Баннаем и считал себя не менее достойным для внеочередного повышения, решил попристрастнее разобраться во всей этой истории. Был еще один человек, который хотел докопаться до истины, - Кадзи. Его откомандировали в штаб полка для отбора солдат на предстоящие соревнования, но по неизвестным причинам соревнования отложили, и Кадзи вернулся в роту. Тут он сразу же узнал, что Синдзе пятый день сидит на гауптвахте. Прослышав о назревающей стычке между Кадзи и Есидой, Хино отослал Кадзи сначала в штаб полка, а по возвращении тут же назначил в караул. Впервые за свою армейскую жизнь Кадзи обрадовался наряду - он мог навещать Синдзе на гауптвахте. От удара Банная при каждом вздохе ныла грудь. Тупая боль в суставах от побоев Хино тоже еще не прошла. В сумрачной клетушке Синдзе целыми днями думал только об одном: пора пришла, он должен решиться... Кадзи считает, что побег - трусость, пусть так, но это единственная возможная для Синдзе форма протеста. Нечего медлить. Армия и так съела лучшие годы жизни. Он вспомнил болото, в которое той ночью чуть было не угодил. Если идти осторожно, можно и пробраться. Выйдет с гауптвахты, отдохнет и отправится. Прежде всего хоть немного окрепнуть. Прислушался. Раздалась команда смены караула. Протрубил горн. Через минуту к решетке подошли начальники сменных караулов и один передал другому гауптвахту. А вскоре после этого из примыкавшей к карцеру караульной раздался громкий голос: - ...говорят, на Сайпане высадились американцы. - Если уж Сайпан отдадут, считай дело конченным, - заметил кто-то другой. Больше до ужина ничего не было слышно. Синдзе дремал. Очнулся от лязга замка. - В уборную!
– скомандовал начальник караула. Рядом стоял Кадзи. В уборной Синдзе впервые за пять дней выкурил сигарету. Наслаждаясь куревом, наспех нацарапал несколько слов на клочке бумаги, подсунутом Кадзи. "Ждать больше не буду, - прочел Кадзи. - Этот крестьянин не был виновен. Я даже не пытался его спасти, просто отвернулся, чтобы он бежал. И у меня одно спасение - побег. О высадке на Сайпан слышал. Конец, видно, близко, но ждать нет сил". Разорвав записку на мелкие клочки, Кадзи бросил их в яму. Ему не хотелось возражать Синдзе. Окажись Кадзи в его положении, он наверняка думал бы точно так же. В одиночку человек мало на что способен. Если человека загонять, лишить самой возможности сопротивляться, единственное, что приходит ему в голову, - это побег.
46
Для капитана Кудо было гораздо выгоднее представить Дело так, что китайская деревушка - гнездо диверсантов, а убитый - один из них. Для такой версии были все основания. И Кудо потратил неделю, чтобы сделать из этого предположения неопровержимый факт. Для "императорского офицера" он раздумывал даже слишком долго. Словно в подтверждение его выводов ракеты больше не поднимались. Во главе взвода солдат капитан Кудо собственноручно обшарил все хижины опальной деревни. "Операция" совпала с известием о высадке американского десанта па Сайпане, что почти наверняка означало для солдат отправку на фронт, а поэтому обыск очень напоминал вооруженный грабеж. Никаких вещественных доказательств в пользу версии Кудо операция не дала. Кудо все-таки доложил командиру батальона, что в результате подавления мятежной деревни сигнальные ракеты больше не появляются. На следующий день Синдзе выпустили. Глянув на него, как на последнего червя, Кудо бросил сопровождавшему арестанта Хасидани. - Провести воспитательную беседу. - Слушаюсь. - Справишься? Так точно. Не отвечать же, что не уверен, Кудо повернулся к Синдзе: - Если ты... еще раз замараешь честь солдата, поставлю к стенке. Синдзе промолчал, только смерил потускневшим взором непроницаемое лицо Кудо. Хасидани сразу же пошел к Хино. - Господин подпоручик, не будет ли в ближайшее время отправки на спецобучение? - Хочешь отделаться от брошенной мужем дочки?
– рассмеялся Хино.
– А может, выдашь любимую дочь? Хино говорил о Кадзи. Хасидани и вправду держался за него. Кадзи, конечно, сорвиголова, хлопотный парень, но больно уж исполнительный и толковый. С десятком таких солдат горы своротить можно. Хино - другое дело. Подпоручику комендантской роты такие, как Кадзи, ни к чему, поменьше бы таких. - Папаша Хасидани, ты холишь и лелеешь красивую и работящую дочку, но она подрастет и как пить дать опозорит тебя распутством, - проговорил Хино. Хасидани вспомнил, как Кадзи явился к нему, требуя наказать Ёсиду. Он усмехнулся. Лицо Кадзи и впрямь горело тогда решимостью, будто у девушки, собравшейся бежать с возлюбленным. - Замуж выдадим...
– поддержал Хасидани шутку. Хино кивнул. Кудо дрожит за свою шкуру, поэтому не станет возражать. А он уж постарается сплавить Кадзи... Кадзи, сам того не желая, нарушил планы начальства: после очередного наряда он занемог. Ныли кости, казалось, разламывается тело. Последние дни его донимала жара. А тут еще постоянное недосыпание. Кадзи начинал сдавать. Он чувствовал, что вот-вот свалится. Так и случилось. Теперь хотелось только одного: спать, спать. Хотя бы во сне не чувствовать запаха потного обмундирования, а вдохнуть тепло Митико. Еще и двух месяцев не прошло со дня их свидания, а казалось, он не видел Митико целую вечность. Радость, подаренная ею, была яркой, но трепетной, ускользала из памяти. Три дня подряд его вопреки всем уставам гоняли в караул, Кадзи привык к этому, смирился. До сих пор за непрерывными нарядами таилось недоброжелательство Хино, но на этот раз причина крылась в нехватке солдат. После трех суток без сна Кадзи, сменившись, даже не заходя в баню, пошел прямо в казарму и засветло рухнул на койку. Когда его разбудили, первое, что бросилось ему в глаза, было заходящее солнце, заполнившее казарму оранжевым светом. - Степной пожар!
– услышал он крик над головой. Какой пожар? "Наверно, я проспал сигнал тревоги, - подумал он, - вот напасть!" - Да в степи пожар! А ну, быстро, люди нужны!
– и дежурный умчался. Степной пожар перемахнул через границу и с ужасающей скоростью двигался на юго-запад. Огонь уже достиг поста А и мгновенно слизнул его. Едва успели эвакуировать. Рота, брошенная на борьбу с огнем, орудовала смехотворными самодельными "огнетушителями" из веток осины. Казалось, солдаты носятся по степи с мухобойками. Действовавшие в первых рядах как-то еще смогли сбить пламя, но вскоре были отрезаны от остальных стеной огня. - Пустите встречный огонь!
– заорал Хиио, командовавший второй цепью. Если не рассчитать, встречное пламя может захлестнуть солдат первой цепи. Они расступились, давая ему дорогу. Когда пожар достигает пространства, выжженного встречным огнем, он спадает, выдыхается или меняет направление. Солнце уже скрывалось за горизонтом. Зарево окрасило сумерки в кровавый цвет. В сожженной степи зловеще тлели деревья и травы. Степь почернела и скрючилась, как покойник на погребальном костре. А вдалеке белели казармы, как бы говоря, что человеческий ум и старания все-таки не совсем бессмысленны. Разогнанные огнем солдаты рассыпались по степи и, притихшие, смотрели на величественное умирание дня. Кадзи не помнил, как оказался в зоне командования Хасидани и как из нее вышел. Тут и там копошились человеческие фигуры, но Кадзи все казались на одно лицо. - Кто это?
– услышал он за спиной.
– Куда его несет? Кадзи машинально посмотрел в ту сторону, куда показывали. С кочки на кочку там прыгал человек, все больше растворяясь в наступавшей ночи. Нет, он не рехнулся в суматохе пожара; движения человека были четкими и рассчитанными! В следующее мгновение мурашки побежали по коже у Кадзи. - Синдзе!
– вырвалось у него. Сердце бешено колотилось. - Дезертир! - крикнул солдат позади Кадзи, но вместо того, чтобы преследовать беглеца, помчался назад - вероятно, докладывать. Напрягая зрение, Кадзи следил за точкой, двигавшейся в сгущавшихся сумерках. Кадзи все казалось, что тот бежит недопустимо медленно. "Быстрее!
– шептал Кадзи, - скрывайся же скорей! Попадешься - расстрел!" Кадзи видел, как вдогонку Синдзе устремилась черная тень.
– Дезертир!
– гулкой волной неслись голоса. Когда Кадзи понял, кто кинулся в погоню, он тоже побежал. Кадзи прыгал с кочки на кочку, задыхаясь, подгоняя себя. Он устремился наперерез преследователю. Наконец Кадзи поравнялся с ним. Ёсида не обратил на него ни малейшего внимания. Казалось, Ёсида вообще не видел ничего вокруг. - Остановись! Здесь опасно!
– крикнул Кадзи. Ёсида ничего не сказал, только презрительно скривил губы. Как случилось все остальное, Кадзи и сам не понял. Они одновременно прыгнули на одну и ту же кочку и с силой столкнулись. Кадзи сумел отскочить, удержаться на ногах. Ёсида нет, он угодил в трясину. Он рухнул со всего маху и с головой погрузился в грязь. Через какое-то
– твердил он.
– Так тебе и надо, сколько народу из-за тебя намучилось! А вот и твоя очередь пришла. Подыхай, подыхай, собака!" - Помоги, - прохрипел Ёсида, протягивая руку. Мучайся, скотина! Не воображай, что тебя спасет тот, кого ты чуть не убил! Подыхай! Теперь он подумал о Синдзе. На километр-другой его еще хватит, а что потом? - Синдзе-е-е! - Э-эй, - послышалось с противоположной стороны. А ты, Ёсида, подыхай тут! Бросив Ёсиду, Кадзи побежал в том направлении, где исчез Синдзе. Он не пытался его догнать, но оставаться здесь, с Ёсидой, он тоже не мог. Он бежал недолго. Ноги подкосились. Неловко ковыляя, Кадзи остановился. Ему почудилось - в душе бушует буря голосов. Если убивать, так открыто, в честном бою. А то что ты сделал, - гнусность. Тебе помог случай, ты трус. Чем ты лучше Ёсиды? Спаси его, если ты считаешь себя человеком! Но зачем? Пусть все Ёсиды на свете околеют собачьей смертью, ему-то что? Кадзи сделал несколько шагов и снова крикнул. - Синдзе-е-е! Ночь уже заволокла болото. Где-то далеко перекликались голоса. "Верно, готовят факелы", - подумал Кадзи. Кадзи одолел еще несколько кочек. Над ним повис непроглядный мрак. Мало надежды, что Синдзе пересечет болото. Рано или поздно он угодит в топь, как Ёсида, и никто не сыщет его останков. Но что ни говори, он убежал. Кадзи решил вернуться. Где-то в двух шагах от него мучительной смертью умирал Ёсида. Захлебнулся бы скорее. Кадзи совсем не чувствовал себя виноватым. Таких, как Ёсида, нечего жалеть. Вернувшись, он доложит о его смерти. Болото рассудило их. Хотел ли он этой смерти, он, Кадзи? Если да, он должен радоваться. Он должен чувствовать удовлетворение слабого зверька, сумевшего насолить хищнику, от которого в страхе дрожал весь лес. Занеси этот день, Кадзи, в памятку своей жизни! Что тебя смущает? То, как это произошло? Но не все ли равно, ты или болото, - конец-то один... Кадзи показалось, что он слышит рядом чужое дыхание. Кадзи останавливался, снова шел. Он кружил по маленькому пространству, у него теплилась надежда, что Ёсида захлебывается грязной жижей совсем не здесь. Он обязал себя искать, но всей душой не хотел найти. С этим желанием боролось другое - увидеть унижение Ёсиды, услышать его мольбу. Хотелось сделать все возможное и не спасти его. Ёсида еле дышал. Звать на помощь уже не хватало сил. Болото медленно, но неумолимо засасывало его. Кадзи схватил Ёсиду за шиворот. - Я тебя спасу, но ты скажешь всю правду, слышишь? Голова Ёсиды качнулась, повисла. - Мы вернемся в роту, вместе пойдем к капитану Кудо, и ты расскажешь ему все начистоту: как довел Охару до самоубийства, как хотел удушить меня. Расскажешь капитану, как избивал новобранцев, как заставлял Охару подражать продажной девке - все выложишь. И скажешь, что признался, потому что я тебя вытащил из болота. Кадзи встряхивал Ёсиду, и голова того моталась, будто на тряпичной шее, из стороны в сторону. И тогда Кадзи стало нестерпимо горько. Чтобы разговаривать как с равным с этим отбросом Ёсидой, понадобился такой вот невероятный случай. А завтра армия опять восторжествует и снова будет топтать подковами слабодушных интеллигентов вроде Кадзи. Он все-таки вытащил Ёсиду. Но плестись с ним по болотам до расположения не было сил. Надо было идти за подмогой и носилками. Кадзи поднялся. Величественное кольцо огня светилось по краям черной степи. Это факелы приближались к Кадзи. Он вздохнул, и тут ему показалось, что душа оставила его, а сам он валится в непроглядный мрак.
47
Ёсиду возвращали к жизни долго. В лазарет его доставили полумертвым, а там у него началась лихорадка. Военврач махнул рукой. Это была местная эпидемическая лихорадка, от которой не знали лекарств. У постели Ёсиды остался лишь санитар, который из чувства профессионального долга вливал Ёсиде витамины. На вторые сутки, посинев от беспрерывной рвоты, больной умер. Кадзи эти дни держался особняком. Недоверчивые взгляды Хасидани встречал с каменным выражением лица. Он терзался раздумьями о тщете человеческой жизни и бессилии людей. Стоя в почетном карауле у гроба Ёсиды, Кадзи почувствовал озноб. От спины к бедрам поползла тупая боль. А потом бросило в жар. Он боролся с негодными средствами, но все же боролся. Он не станет хныкать, как Ёсида, или бежать, как Синдзе. Единственное его убежище - койка в лазарете. Отстояв свое время в карауле, Кадзи подошел к дежурному унтер-офицеру и доложил, что его знобит и он просит разрешения отлучиться к врачу. Дежурный унтер сам отвел Кадзи в лазарет. Ему смерили температуру. Врач покачал головой. - Госпитализация. И, понизив голос, сказал санитару: - На всякий случай продезинфицируйте помещение комендантского взвода. Кадзи трясло. - Что, эпидемическая лихорадка?
– с горькой усмешкой спросил он. - Неизвестно. Прошло двое суток. Температура не спадала. Кадзи метался в бреду. Бороться, страдать - ничего этого не хотелось. Он все время видел себя с Митико в домике за казармой. - У этого тоже эпидемическая лихорадка?
– услышал он как-то над собой. Ему показалось, что спрашивает Хино. - По-моему, нет, - ответили ему.
– Тиф или крупозное воспаление легких. Если так, у него есть шансы на спасение. И Кадзи снова окутал ядовитый туман кошмаров. Сквозь ватную завесу сна он слышал, как врач сказал: - Соедините меня с госпиталем. Завтра утром мы его отправим. * Верноподданническая женская организация.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *
Перевод с японского И. Львовой
1
Первым впечатлением Кадзи, когда он очнулся, было ощущение окружавшей его со всех сторон белизны. Высокий белый потолок и совсем рядом стена, тоже белая. Все вокруг казалось неуютным, но просторным и чистым. Ничего этого в казарме не было. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, где он. Кадзи хотел приподнять голову, чтобы осмотреться, но голова, точно чужая, не слушалась. Он мог только чуть повернуть ее, не отрывая от белой подушки. В помещении на некотором расстоянии друг от друга стояло около дюжины коек. На койках лежали и сидели люди в белых халатах. У всех наголо обритые головы. Кадзи слышал их голоса, но смысл слов не доходил до сознания. Постепенно кое-как оформилась мысль, что здесь, очевидно, госпиталь и что сам он чем-то долго болел, а теперь наконец выздоравливает. Он не мог сказать, сколько дней провел в забытьи. Смутно припоминалось только, что его, кажется, на носилках вынесли из казармы. Дальше наступал полный провал. Кадзи попытался восстановить в памяти все, что произошло, и вдруг раньше всяких других воспоминаний его обожгла мысль, что он попал в госпиталь вместе с ефрейтором Ёсидой. Нет, это ему только кажется. Ёсида умер. Потом мелькнуло смутное чувство, будто он много и напрасно страдал во имя какой-то пустой и бессмысленной цели. И вдруг мутным потоком нахлынула тоска, завладев всем его измученным болезнью существом. Кадзи с удивлением обнаружил, какие худые стали у него руки, и долго, пристально разглядывал их. Надо было дойти до такого вот, чтобы получить наконец передышку. Но все равно передышка, и это несло блаженное, неизведанное чувство освобождения. А если б ему предложили на выбор: быть здоровым и сильным, как прежде, или наслаждаться этим покоем? Прикрыв глаза рукой, он задумался. Этот неожиданный отдых имел особый смысл в его жизни, он уготован ему заранее. Приятно было так думать. Но ведь в пограничной зоне не было армейских госпиталей. Значит, его отправили куда-то далеко? Он покосился ни соседнюю койку. Она была пуста, - что-то зловещее мерещи-1 лось в белизне простынь. Кадзи закрыл глаза. Разом навалилась усталость, тупая| как боль. Теперь ему стало мучительно жаль самого себя. Какой бессмысленный поединок! И завершился он в конце концов поражением Кадзи. Эти последние полгода он держался только своей выносливостью. А теперь тело и душа измучены, это предел. Кадзи похож на сухой лист, гонимый вет-1 ром. Ни одной здоровой жилки, кажется, не осталось в его| исстрадавшейся плоти... Кто-то коснулся его лица. Кадзи открыл глаза. Милое веснушчатое лицо над ним улыбалось. Медсестра поздравила его; теперь дело пойдет на поправку, сказала она и стала ласково выговаривать, какой он был трудный больной, как он не давал колоться... Кадзи ничего не помнил. - Когда вас привезли, я, признаться, испугалась, как бы не пришлось вас нести прямиком в морг...
– сестра бросила взгляд на соседнюю койку. - Я бредил? Кадзи смотрел на сестру тем глубоким, изучающим взглядом, какой бывает у выздоравливающих после тяжелой болезни. Она улыбнулась. - Я расслышала только два имени: Синдзе и еще Митико... Белый потолок внезапно исчез, вместо него Кадзи увидел перед собой болото. И Синдзе, исчезавшего во мраке ночи. Удалось ему добраться до "обетованной земли"? Сообщение о побеге неминуемо попало в официальное донесение. Конец честолюбивым мечтам капитана Кудо, так стремившегося выслужиться перед начальством! Кто знает, может, Синдзе и рассчитывал в худшем случае хотя бы на это? - Видно, крепко вы к ней привязаны...
– сестра понизила голос.
– Жена или любимая? - Любимая жена.
– Кадзи улыбнулся.
– Когда меня выпишут? - После крупозного воспаления легких надо полежать. Бывают осложнения. А у вас к тому же было еще и воспаление брюшины... - Кто ходил за мной? - Об этом не стоит тревожиться, - лицо сестры сразу приняло строгое выражение.
– И, пожалуйста, постарайтесь не волноваться. Кадзи машинально кивнул. Конечно, это она ходила за ним. Он испытывал и неловкость и - сильнее неловкости - какое-то теплое чувство к ней, будто к близкому человеку. - Спасибо вам... - Что вам принести? Хотите чего-нибудь? Кадзи закрыл глаза. На месте этой женщины он теперь представил себе Митико. - Если можно, принесите духи. Немножко... Какие духи? Все равно. Ему нужны не духи, а то неуловимое, что живет в их аромате, смутное, о чем он так стосковался. - Хорошо, - поправляя одеяло, шепотом пообещала сестра.
– Я принесу вам духи. Кадзи лежал с закрытыми глазами. Ради того чтобы наслаждаться этим блаженным покоем, стоило очутиться на больничной койке.
2
Койки стоят в два ряда. Между ними проход метра в три. Для того чтобы преодолеть это пространство, приходится напрягать все силы. Ухватившись за железную спинку кровати и отирая со лба пот, Кадзи улыбается жалкой, беспомощной улыбкой. Просто не верится, что когда-нибудь ноги станут слушаться его, как прежде. К спинке напротив привязана бирка: "Рядовой 1-го разряда Тангэ". Лицо бледное, но выглядит Тангэ бодро. Приподнявшись на койке, он некоторое время наблюдает за упражнениями Кадзи, потом тоже улыбается. - Зря мучаешься. Придет время - поднимут. И на работу еще пошлют. Спешить некуда, себе же в убыток. - Больных на работу?
– удивляется Кадзи. Тот со своей койки внимательно оглядывает Кадзи. - Новобранец? - Да. А вы?.. А вы, господин солдат первого разряда, - поправил себя Кадзи, - давно в армии? - Третий год. Третий год службы - и не ефрейтор! - думает Кадзи.
– Определенно неспроста. Опять вспоминается Синдзе. Внешне Тангэ ничуть не похож на Синдзе. И все-таки он чем-то напоминает его. - Третий год? Вы намного опередили меня! Чем вы болели? - Аппендицит, перитонит... - махнул тот рукой.
– Но теперь уж скоро вытурят. Тангэ подвинулся, освободил место рядом. - Садись, потолкуем. Кадзи еще не знает, как себя вести с этим человеком. В глазах Тангэ тоже мелькает настороженность. - Сайпан сдали, слышал? - Нет... - у Кадзи перехватило дыхание. Как что-то далекое, припомнились толки о высадке американского десанта на этом острове. С тех пор, оказывается, прошло всего три недели. Пока он, как безумный, кружил по болоту и валялся здесь в бреду, на фронте опять произошла катастрофа... - Вот тебе и "нерушимая линия обороны", - горько усмехнулся Тангэ. - Теперь противник сможет спокойно бомбить Японию. - Да, дело идет к развязке, - пробормотал Кадзи. - Сказал тоже!
– набросился на него солдат с соседней койки.
– Наши нарочно заманивают противника к Окинаве! Понимать надо!
– голос звучал бодро. Только растерянный взгляд не вязался с этой решительной интонацией. Тангэ усмехнулся. - Еще бы, в Японии на это и рассчитывают. А когда падет Окинава, станут говорить, что нужно заманить противника в Японию... - Что ж, по-твоему, нас побьют? - Поживем - увидим, - улыбнулся Тангэ.
– Пока не даемся - драпаем. - Черт бы вас побрал с такими разговорами!
– Солдат резким движением откинул одеяло и уселся на койке. - Этим образованным забавно, когда их собственную родину бьют! Насмехаться готовы! Эй, ты, новенький, ты тоже из таких?
– беспокойный взгляд остановился на Кадзи. - Я и не думаю насмехаться. - Кадзи бросило в жар, на бледном лице выступили капельки пота.
– Что же тут смешного? Части, расположенные в Маньчжурии, когда-нибудь тоже пустят в дело, и на нашу долю достанутся те же радости, что на Сайпане. - Нет, оба вы насмехаетесь!
– губы у солдата скривились, он вскочил и вышел. Кадзи встревожено взглянул на Тангэ. - Не обращай внимания. Плеврит он подхватил, ну и рассчитывает на отправку в Японию, демобилизоваться надеется. Так что, если американцев не остановят на Окинаве, это ему нож острый! - Ну, до Окинавы пока еще далеко... А что, отсюда можно вырваться в Японию? - Туберкулезных, кажется, иногда отправляют. Но только у этого ни черта не получится. Выпишут и как миленького отправят обратно в часть. Так же, как и меня. - Нас всех теперь перебросят на Южный фронт. - Ну что ж, - в голосе Тангэ не было уныния.
– Перебросят - и там постараемся уцелеть. - Это как же?
– не понял Кадзи. - А я почем знаю?
– Ответ прозвучал резко, но в глазах Тангэ светилась улыбка.
– Нет у меня привычки загадывать на будущее, ничего от моих загадок не меняется... Кадзи посмотрел на узловатые пальцы Тангэ. Ростом Тангэ поменьше Кадзи, а руки крупнее. Рабочие руки. - Вы до армии чем занимались, господин солдат первого разряда? - Господина солдата ты оставь, - засмеялся Тангэ.
– Токарь я, на токарном станке работал. Ничего, ремесло свое знал неплохо. - Разве металлистам не положена бронь? - Попадаются, брат, такие металлисты, которых спихнуть в армию, пожалуй, даже спокойнее... Кадзи понимающе кивнул. - Вас, выходит, тоже сплавили в армию? Мне поначалу изрядно досталось. - Да уж это как водится, - Тангэ беспечно рассмеялся. И тогда Кадзи почувствовал, что избавился от томительного одиночества. В палате военного госпиталя случайно встретились и сидели теперь рядом на покрытой белой простыней койке двое мужчин, шагавших, как видно, сходными дорогами. Это ощущение воскресило в памяти Кадзи долгие месяцы, когда он был так ужасающе одинок. С того самого дня, когда в снег и метель покинул Лаохулин, он только и знал, что огрызался, как дикий, затравленный зверь, и, как зверь, был одинок. Ему захотелось поделиться пережитым, рассказать этому человеку именно о днях, полных горечи и гнева. Интересно было узнать, как этот бывший металлист оценит его поступки, всю его жизнь, приведшую на эту койку в армейском госпитале. Он уже собирался начать, но его снова бросило в жар, лоб покрылся липкой испариной. - Тебе лучше лежать, - посоветовал Тангэ. - Да, пойду лягу. Кадзи поднялся с койки. - Солдат!
– раздался пронзительный голос от дверей. - Да-да, ты самый. Кто разрешил вставать? В дверях стояла старшая сестра отделения, за ней санитар и знакомая Кадзи веснушчатая сестра. По званию старшая медсестра приравнивается к унтер-офицеру. Она это хорошо запомнила. - Кто такой?
– спросила она у сестры, кивнув на Кадзи. - Рядовой первого разряда Кадзи. Доставлен в тяжелом состоянии. Старшая медсестра прошествовала на середину палаты. - Мидзугами, почему не инструктируете выздоравливающих?
– прикрикнула она на санитара. - Без разрешения господина врача или старшей медсестры вставать с койки запрещено! Ухватившись за спинку кровати, Кадзи растерянно уставился на сестру. Впервые в жизни па него кричала женщина. - Учился ходить, сестрица! Жиденькие брови старшей сестры дрогнули. - "Госпожа старшая медсестра", - поправил санитар, уловив взгляд начальницы. - Виноват! Госпожа старшая медсестра!
– отчеканил Кадзи со смешанным чувством протеста и привычной солдатской покорности. - Тренировался в ходьбе, госпожа старшая медсестра! Из группы больных за спиной старшей сестры послышался приглушенный смех. Смеялись над растерянным видом новичка, но она, неожиданно круто повернувшись, молча двинулась к одному из нарушителей и влепила увесистую пощечину. Кадзи стоял с раскрытым ртом, не веря своим глазам. Рушится представление о женщине как о существе мягком и сдержанном. Глаза старшей сестры метали молнии. - Мидзугами, в этой палате полное отсутствие дисциплины! Почему не следите за порядком? Больные у вас разгуливают в неурочное время! Военный госпиталь не проспект! Форменная распущенность! Вскинув голову, со строгим лицом, старшая сестра вышла из палаты. Санитар Мидзугами, толстый увалень из запасников, у дверей задержался и показал палате большой красный язык. - Да что же это такое в самом деле!
– застонал тот, что получил пощечину. - Будь она хоть чуточку посмазливее, тогда еще куда ни шло, но от такой стиральной доски получить по морде! Кадзи взглянул на Тангэ. - Разве нельзя вставать? - Да все едино, что лежать, что стоять, этим от беды не спасешься. Попробуй-ка в следующий раз, попроси у нее урыльник - покраснеет от злости, что твой индюк! Кадзи добрался до койки, лег, вытянулся. В госпитале тоже царил армейский порядок. Только вместо защитного цвета здесь белый - вот и вся разница. Немного погодя вошла сестра Токунага, на этот раз одна. Раздала градусники, Кадзи последнему. Глаза у нее смеялись. - Лежите? То-то. Вздумайте у меня пошевелиться - живо получите затрещину! Он подумал, что ее голос напоминает по тембру голос Митико: не просто воспринимается на слух, а будто обволакивает тебя всего.
3
Дощатый пол в коридоре терапевтического отделения сиял ослепительной чистотой - ходячие больные каждое утро скребли его бутылочными осколками. Не было абсолютно никакой необходимости в таком усердии, на досках даже оставались царапины; это бессмысленное занятие было придумано, чтобы больные "не шатались без дела". Кадзи быстро поправлялся. На вторую неделю и он орудовал осколком бутылки. Вначале было тяжело, ноги еще не повиновались, но что пи говори, жизнь в госпитале все-таки во всех отношениях легче строевой подготовки. Кадзи мечтал затянуть свое пребывание здесь. Насколько удастся, пусть хоть на один день. Борьба окончилась в ту ночь пожара в степи. Больше он не станет бунтовать и сопротивляться. Он с ужасающей ясностью понял, как бессмысленно протестовать в одиночку. Ему казалось, что больше у него уже никогда не хватит душевной энергии для борьбы. Может быть, потому, что слабость все еще сковывала тело. Все равно. Отныне он накрепко замкнется в себе, как ракушка за плотно сомкнутыми створками. И еще его неотступно терзало раскаяние: как мог он так самонадеянно осуждать Синдзе? Да, внешне Синдзе был покорным, зато потом отважился на побег! Кадзи ловил себя на том, что живет не планами на будущее, а воспоминаниями. Странно: хотя ему вовсе не хочется возвращаться, но вспоминаются почему-то только эти казармы среди болотистой низины. Наверно, оттого, что из госпиталя ему предстоит попасть не домой, где его ждет Митико, а туда, в эти казармы. Все другие пути для него закрыты, и сознание уже смирилось с этим. - Слышь, говорят, Тодзе подал в отставку! Кадзи не сразу понял, что это шепчет Тангэ. - В отставку? Из-за провала на Марианских островах? - Наверно...
– Тангэ пожал плечами. - Ловко! Уж не воображает ли он, что, смотавшись с поста премьера, сможет снять с себя и ответственность за все? Министров можно менять сколько угодно, а вот как изменить ход войны? Тангэ криво усмехнулся. - Умедзу получил повышение - теперь он начальник генерального штаба. А у нас теперь новый командующий - Отодзо Ямада. Не все ли равно, кто будет ими командовать? Солдаты - пушечное мясо, их должность останется неизменной. Что им до Отодзо Ямады? - Значит, начальником генерального штаба стал теперь человек, хорошо знакомый с обстановкой в Маньчжурии... Что, они собираются проявить большую активность в отношении СССР? - Вряд ли, - покачал головой Тангэ.
– Скорее наоборот. - Так что же, считаешь, что мы будем придерживаться оборонительной тактики в расчете на длительную войну? Тангэ огляделся. - Я в канцелярии спер газету. Покушение на Гитлера было, бросили бомбу, да не попали. Кадзи не мог скрыть изумления, хотя уже секунду спустя подумал, что и в этом событии не было в сущности ничего невероятного. Диктаторов в конце концов неминуемо ожидает гибель. Кто он, этот Брут, не сумевший осуществить задуманное? - Промахнулись! - Жаль! Их взгляды встретились. - Что делать, на этот раз сорвалось. Зато теперь ясно, что и в Европе и в Азии державам оси приходит конец... Да, приближается последний час. Япония предоставила Германию самой себе. Впрочем, там еще раньше убедились, что Японии не под силу начать войну против СССР. И вот теперь и немцы и японцы катятся к гибели. Скоро кончится война. Это радовало. А с другой стороны, инстинктивно тревожило. Что потом - вот чего никто не мог предугадать. - Ты правильно сказал, что наши будут теперь держаться обороны, - продолжал Тангэ. - На границе с СССР наши будут действовать по принципу: "как бы чего не вышло". - Хорошо, если так...
– отозвался Кадзи. Если японская армия перестанет провоцировать пограничные инциденты, опасность уменьшится наполовину. Возможно, он судит предвзято, просто потому, что ему хочется, чтобы было именно так, но трудно предположить, чтобы Советская Армия, ведущая кровопролитные бои на Западном фронте, начала сейчас военные действия на маньчжурской границе. Правда, здесь есть и другая сторона. Он хочет сказать - тем больше шансов, что части, расположенные на границе, где все спокойно, перебросят в район Тихого океана. Эта угроза возникла не сегодня... Он-то попал в госпиталь. Пока он здесь, все в порядке. Только в госпитале солдат может чувствовать себя в относительной безопасности. Скоблить бутылочными осколками пол, выполнять любые приказания - все, что угодно, со всем усердием, на какое способен!.. Кадзи отер пот со лба и принялся за новую половицу. Закончив, Кадзи вышел в сад. В палате лето не чувствовалось. А здесь июньское солнце палило уже нещадно. Дул горячий, влажный ветер. У Кадзи перехватило дыхание, закружилась голова. Чтобы не упасть, он прислонился к дереву. Ослепительно пылали цветочные клумбы. Взволнованный этим сиянием, Кадзи почувствовал, как на глаза навернулись слезы. - Гулять лучше утром, - услышал он. Кадзи повернул голову. Рядом стояла сестра Токунага. - Выздоравливаете вы быстро, но нужно соблюдать осторожность. Кадзи смотрел на ее высокую грудь под белым халатом. Потом перевел взгляд на лицо женщины. Сладко и больно защемило сердце. Если бы Митико стала медсестрой, какой-нибудь солдат при взгляде на нее испытывал бы вот такое же мучительно-сладкое чувство. - Что с вами?
– у женщины дрогнули ресницы. Кадзи испуганно отвел взгляд. - Ничего, простите. Я подумал, долго ли еще придется пробыть здесь. - Как, разве вы ничего не знаете? - Нет, а что? - Вас оставляют на время при госпитале. Почему? - Вашу часть отправили на фронт. Кадзи бессмысленно улыбался. - Если вы и вправду не слыхали об этом, то постарайтесь делать вид, будто ничего не знаете, - понизив голос, попросила она.
– Я не должна была говорить вам об этом. Солдат, отставших от своих частей, оставляют здесь... Ну, якобы до полного излечения. Санитаров-то не хватает...
– объяснила она.