Условия человеческого существования
Шрифт:
27
Увидя знакомый мотоцикл перед зданием конторы, Кадзи вздрогнул. Неужели жандармы пронюхали о побеге тех восемнадцати человек? Если так, то тут дело не обошлось без Фуруя, и добра теперь не жди. Но Кадзи решил не сдаваться, он сам пойдет в наступление. В самом деле, это черт знает что такое! Раз это военнопленные, пусть их стережет армия. Кадзи твердым шагом вошел в кабинет директора. Жандармы сидели на тех же местах и почти в тех же позах, что и в первый раз. -- Вот что, Кадзи,-- обратился к нему директор,-- нам предлагают еще пятьсот пленных... Как ты считаешь, брать их нам или нет? У Кадзи отлегло от сердца. Он готов был рассмеяться. Еще пятьсот? А почему не миллион? - Нам их просто некуда принять. - Некуда? Скажите, что умишка не хватает! -- сказал Ватараи, держа саблю торчком между ног. - Возможно. - А если вам взять еще одного руководителя? -- спросил Кавано, обращаясь к директору. Ведь польза от этих пленных все-таки есть? - Разумеется, об этом никто не спорит! -- Директор угодливо улыбнулся.-- Благодаря вам наш рудник превысил план добычи, мы делом ответили армии. - Это хорошо! - Недавно мы наградили особо отличившихся, два наших служащих получили благодарственные грамоты и премии от правления, в том числе и Кадзи, который стоит перед вами. Кадзи опустил глаза. "Ватараи, наверно, сейчас ухмыльнулся",-- подумал он, и краска стыда залила его лицо. Директор решил угостить жандармов -- все равно они не уйдут без этого, а раз так, надо позвать и Окадзаки, вдвоем с Кадзи они сумеют лучше обрисовать все трудности, какие встречаются в работе, и этим подчеркнуть их успехи. Правда, опять напьются, но не станет же Окадзаки и тут, у него в кабинете, сводить счеты с Кадзи. И он позвонил Окадзаки по телефону. Пока директор говорил по телефону, Ватараи шепнул капитану: - Учтите, господин капитан, что нам этих пятьсот держать у себя больше невозможно... - Отстань,-- безразличным тоном ответил Кавано.-- Пусть об этом думают в штабе. Кадзи мысленно представил себе этих новых "пленных". Наверно, не люди, а скелеты, голодные, больные... Где-то кто-то с сигаретой в зубах перебирает их дела, стараясь куда-нибудь сбыть "товар". И кто знает, сколько придется им мучиться там, в лагере? Может быть, лучше все-таки их принять? Однако он только что от них уже отказался. Опять противоречие? Но что делать, если эти мысли лезут в голову. Желание помочь новым узникам стало расти. Ведь он хоть немного сможет улучшить их жизнь, а у Ватараи они все перемрут. И все-таки какой это дешевый героизм! Открылась дверь, девушки-конторщицы внесли еду. Кадзи посмотрел на жандармов: сидят с каменными лицами, застыв в ожидании. Разговаривать с ними не хотелось.
28
Окадзаки вышел из конторки и оглядел рудный двор. Состояние двора оставляло желать много лучшего. "Разболтались здесь",-- подумал Окадзаки. Рудный двор -- это, собственно, склад руды. Здесь он был в виде широкой пологой насыпи. По склону лениво ползут в разных направлениях вагонетки, но тут работают и люди -- это спецрабочие, они с корзинками на коромыслах снуют вверх и вниз, как муравьи. Окадзаки издали заметил, что на насыпи сидят несколько рабочих. Японские надсмотрщики стояли в разных местах, но они, по-видимому, не видели отдыхающих. Окадзаки ударил себя по крагам хлыстом и направился к рабочим. Гао шел вниз по склону, таща с напарником корзину с рудой. Он все время думал о Чунь-лань. Ненависть к японцам бурлила в нем, как вода в котле. В течение двух лет, как он стал "пленным", он только и поддерживал себя этой ненавистью, жил ею. Он ничего не забыл. Да и как можно забыть расстрелянных японцами родителей, сгоревший дом, изнасилованную сестренку, которую потом увезли в публичный дом для обслуживания японских солдат. Он мечтал о мести. О, когда-нибудь он ворвется в японский город и сделает то же самое в какой-нибудь японской семье. Как-то он сказал об этом Ван Тин-ли. Тот рассмеялся: - Оказывается, ты такой же, как и они! - Как такой же? -- Гао ухватил Вана за плечо.-- А ты предлагаешь поплакать и успокоиться? - Еще чего не хватало! -- сказал Ван с улыбкой.-- Ты зол, ты их ненавидишь, это хорошо, это огромная сила. Но послушай, что получится, если эту силу использовать неправильно. Предположим, ты организуешь небольшую группу и начнешь действовать, как велит тебе твое сердце. Что вас ожидает? Вы и сделать-то ничего не успеете. С вами одним пулеметом расправятся. А почему? Да потому, что вы будете действовать ради желания отомстить и только, а не ради общих интересов. Вас никто не поддержит. Как ты думаешь, если, например, я буду вести себя так, как мне в голову взбредет,-- грабить, насиловать, в общем так, как мне захочется, ты поддержишь меня, да еще при этом рискуя жизнью? Вряд ли. Гао опустил голову. Слова Вана, по-видимому, дошли до его сознания. -- А нас пятьсот миллионов. И все, так же как ты или я, мучаются. И все ненавидят японскую армию. Подумай, если эту силу объединить для решения общей задачи, неужели мы ее не решим? - А как ты всех объединишь? - Нужна организация с одной твердой волей. - Сказки!
– - сказал Гао.-- Для этого и ста лет не хватит! Тогда меня давным-давно в живых не будет. А я своими глазами хочу увидеть, как они на дно пойдут. - И увидишь. Потому что эта организация уже есть и с каждым днем она увеличивается, крепнет, набирается сил. - Болтать-то можно сколько угодно. Почему же тогда мы терпим такое? Ван задумался, потом спокойно ответил: -- Тебе сказать -- ты же все равно не поверишь. Поэтому давай лучше поговорим о более понятном. Ну хотя бы о нас. Ведь мы тут своего рода маленький Китай. Представь, что каждый из нас будет думать только о себе. Все разбредутся кто куда. А этого только и надо японцам. Почему? Да потому, что мы будем разъединены и, значит, ни на что не способны. Вот тогда они из каждого все соки выжмут, пока не доведут до смерти. А раз так, нам победы не видать, да и на родину не сумеем вернуться. Гао молчал. Тогда Ван объяснил ему, почему Китай еще отсталое государство и каким путем он сможет вскоре преодолеть эту отсталость. И что нужно делать,
– - вызывающе спросил Гао. Никто не ответил.-- Я уже у всех просил прощенья. Вы же это знаете. - Ты чего задираешься? -- холодно сказал один из пятерых.-- Может, прикажешь еще тебя утешать? Гао не ответил. - В следующий раз придется прямо с рудника,-- сказал другой, не обращая внимания на Гао.-- Опасно, конечно, но охранник -- не электрический ток, с ним можно справиться. - Ван говорил, что пока надо воздержаться,-- сказал третий.-- А у него ясная голова. Он все повадки Кадзи знает. - А все же почему нет ни от кого никаких вестей?
– - оглянув всех, спросил напарник Гао.-- Ни от Хуана, ни от Лю. Что же это они? Сами смылись, а на нас наплевать? Гао задумчиво вертел в руках кусок руды. Он чувствовал себя одиноким. Чувство обиды и возмущения жгло ему грудь. Но злость обжигала еще сильней. Эх, перед всеми бы, кто отвернулся от него, как от предателя, хватить бы этим куском по черепу Кадзи и расплатиться сразу за все. Он представил себе эту картину. Здорово! Но нет, не годится! Тогда со всеми жестоко расправятся. И Чунь-лань не избежит расправы, ее тоже прикончат. Мысли чередой бежали в разгоряченной голове Гао. А что, если Кадзи заманить в барак, связать его и сделать заложником? Потом заставить охрану открыть ворота. Пусть только не откроют! Кадзи сразу превратится в труп. А потом разоружить охрану, взломать склад, захватить продовольствие. Только бы решиться, а там пойдет! Их ведь больше пятисот, а японцев и двести не наберется. И почему он до сих пор не додумался до этого? Ведь сам Кадзи при первом побеге намекнул на их нерешительность и боязливость. Только такое дело нельзя поручать этому ученому Вану. Во главе должен встать он, Гао. И позор тогда с него будет смыт. Гао поднял голову и... вдруг крикнул: -- Бегите! Люди были захвачены врасплох. Не успели они вскочить, как в выемку спрыгнул Окадзаки. Чтобы товарищи могли убежать, Гао загородил ему дорогу. Первый резкий удар хлыста пришелся Гао по шее. Потом хлыст опустился еще и еще. Все произошло мгновенно, но все же на какое-то время Гао задержал Окадзаки -- шестеро мужчин выскочили из выемки на рудный двор, где еще продолжалась работа. Последний удар хлыста сбил Гао с ног. Гао еще сжимал в руке тот кусок руды, которым ему хотелось ударить Кадзи, и теперь, когда Окадзаки схватил его за ворот, он, обороняясь, ударил им японца по руке. Окадзаки на мгновение опешил, воспользовавшись его замешательством, Гао вскочил и, выбравшись из выемки, побежал за товарищами. Окадзаки был вне себя. Поначалу он хотел лишь проучить ленивых рабочих, но теперь, когда он увидел на своей руке кровь, в нем заговорил зверь. Нет, теперь он расправится со своей жертвой иначе. Резкий свисток разорвал тишину. Тревога! Семеро бежали по насыпи у всех на виду, они хотели затеряться среди товарищей, но те, желая быть подальше от беды, разбежались в разные стороны. А тут уже отовсюду спешили к Окадзаки его помощники. Семеро оказались как бы в мешке. Им оставался один путь -- сбежать с противоположного склона и кружной дорогой уйти в боковую штольню. И они, как загнанные зайцы, ринулись туда. Пронзительные свистки Окадзаки привлекли внимание охранников, гревшихся на солнце у ограды, возле которой проходила дорога к штольне. Они заметили бегущих и, стреляя в воздух, бросились им наперерез. Выстрелы заставили семерых остановиться. Дело неожиданно принимало серьезный оборот. -- Стреляйте в них!
– - задыхаясь, кричал Окадзаки. Раздались три выстрела. Пули просвистели неподалеку от преследуемых. Зайцы были в мешке. Окадзаки бежал, тяжело дыша. О, сейчас он изобьет этих китайцев до полусмерти! Но внезапно он перешел на шаг. В его голове возник иной план. Если представить себе, что рудник не имел бы ограды, а беглецов не остановили бы выстрелы, они бежали бы и дальше. Значит, они пытались убежать! Значит, их поймали при попытке к бегству! Вот и утрется Кадзи с его отделом! Ведь они ни разу никого не могли поймать. И Окадзаки представил себе, как вытянется лицо Кадзи, когда он преподнесет ему свой "подарочек". А то слишком возомнил о себе мальчик. Пошел против него, Окадзаки, сколько раз ему ножку подставлял, да еще и награду такую же получил. Нет, это будет просто здорово: и Кадзи щелчок по носу получит и над Окидзимой будет можно посмеяться. Этот подручный Кадзи на банкете его здорово отделал. А слава какая о нем пойдет! Оказывается, скажут, этот Окадзаки умеет не только руду добывать. Он и в других делах мастак. Подумайте, побег предотвратил! И это еще не все. На руднике после этого никто ему перечить не посмеет, самые строгие его приказы будут выполняться неукоснительно. И жена будет держаться еще почтительней. "В горах,-- скажет,-- без тебя, папочка, никто не обойдется". И прибавит к ужину лишнюю бутылочку. Да и перед соседями похвастается: "Что там ни говори, а мой прямо-таки горный орел". И Окадзаки приказал охранникам: -- Связать!
29
В кабинете директора стоял тот густой запах, какой бывает в ресторанах от многообразной еды и табачного дыма. От обильной пищи и возлияний лицо капитана Кавано, обычно сухое и жесткое, сейчас лоснилось. - И в этом озере,-- говорил он, предаваясь каким-то воспоминаниям,-- плавал труп голой китаянки. Ну, наверно, солдатики с нею сперва побаловались, а потом бросили в озеро. А рыбы обрадовались, так и вьются вокруг. Рыба тоже, оказывается, тварь с понятием, знает, что пощипать... Двое жандармов и директор расхохотались. - На фронте, конечно, трудно, но ведь такого рода забавы и у вас, вероятно, случаются?
– - спросил директор. Его лицо расплылось в похотливой улыбке, ему рисовались самые сладострастные картины. Разве в этой глуши увидишь что-нибудь подобное! - Случаются. Отними это у солдата, так у него и воевать пропадет охота,-- ответил капитан.-- Штатским, конечно, этого не понять. На войне солдат в обмен на свою жизнь, которую он каждый день готов отдать за империю, хочет одного -- бабу. Это всегда было. Трое опять рассмеялись. "А что, если я попаду на фронт?
– - подумал Кадзи.-- Наверно, тоже, особенно перед боем, буду думать о Митико". В это время в дверях показался возбужденный Окадзаки. -- Господин директор, сейчас задержал семь спецрабочих, пытавшихся совершить побег! Заявление Окадзаки было настолько неожиданным, что Кадзи даже привстал. - Ага! Наконец-то!
– - Ватараи от удовольствия стукнул саблей об пол.-- Молодец! - Сопротивлялись?
– - спросил капитан и кивнул на забинтованную руку Окадзаки. - Это пустяки!
– - Окадзаки метнул взгляд на Кадзи: "Ну что? Теперь я твоих спецрабочих проглочу хоть вареными, хоть жареными",-- казалось, говорил его взгляд. - Откуда же они хотели бежать? Из забоя или с рудного двора?- спросил Кадзи, пристально глядя на Окадзаки. - Со двора. - Странно. Среди бела дня? Белесые глазки Окадзаки забегали. - А что странного? Хотя отсюда, конечно, не видно, что творится на рудном дворе. - Да, но как это они решились бежать днем? - А так! Не зря и в меня куском руды запустили. Знали, на что шли. - И вы это расцениваете как побег? - Там не я один был. Охрана их насилу поймала. - Это было за оградой? - Нет. - Так какой же это побег? Окадзаки замялся. Его взгляд на мгновение задержался на директоре. - Хватит, господин Кадзи, держать сторону китайцев! -- неожиданно громко сказал он.-- И меня нечего допрашивать. Я их застал на месте преступления. В яме уже все сидели, готовились. Опоздай я на несколько минут, и тогда ищи ветра в поле. - Что-то тут не так!
– - твердо заявил Кадзи.-- Пойду проверю. - А разве вы контролер? -- Окадзаки придвинулся к Кадзи, как бы загораживая ему дорогу. Глаза его снова забегали по сторонам. - Проверять нет нужды! -- тяжело бросил Ватараи и, обращаясь к Окадзаки, спросил: -- Где они сейчас? - Мы их связали и доставили пока в караулку!
– - Окадзаки облегченно вздохнул -- помощь пришла вовремя. - Прошу ваших указаний, господин капитан! Что с ними будем делать?
– - обратился Ватараи к старшему по чину и вытянулся. - Что делать? Вот что!
– - И капитан Кавано сделал рубящий взмах рукой. - Так точно, чтоб другим неповадно было! Это самое верное. Кавано перевел взгляд на директора. -- Этот унтер-офицер лучший у нас фехтовальщик... Ты, Ватараи, в Северном Китае скольких зарубил? Ватараи осклабился во весь рот. -- Порядочно! Но точно не помню. -- К этому мужу только попади -- и волос не оставит,- расхохотался капитан. - Но позвольте, одну минуту... Кадзи даже изменился в лице, услышав, какой оборот принимает дело. Из сообщения Окадзаки ему было ясно, что никакого побега не было. А то, что замышляют сейчас здесь,-- это уже садизм... - Какие же имеются основания считать это побегом? Комнату потряс гневный окрик Ватараи: - Хватит болтать! Он расправил плечи и устрашающе посмотрел на Кадзи. - Тут свидетель, а ты скулишь! - Этому свидетелю трудно верить. Окадзаки дернулся к Кадзи. - Да, да,-- повернулся к нему Кадзи.-- Я не верю вам. Если все принимать на веру и казнить людей, не проверяя фактов, тогда, спрашивается, зачем мы здесь? Конечно, мы знаем, что они все хотят на волю, но этого еще недостаточно, чтобы объявить их беглецами и казнить. - Вот ты какой! Теперь ясно, почему у тебя уже три раза они бежали! Слюнтяй!
– - сказал Ватараи и уже сжал кулак, готовясь ударить Кадзи.-- А еще руководишь отделом! - Погоди,-- остановил унтер-офицера Кавано и, обращаясь к Кадзи, сказал: -- Ты вот о чем подумай. Побег это или нет -- не в этом дело. К чему спорить? Мы признали, что это побег, этого достаточно. Это наше право победителей. Ведь ты сам говоришь, что они все хотят улизнуть, только ждут подходящего случая. Надо их волю сломить и полностью подчинить нашей воле. В этом состоит, в частности, и твоя обязанность. Идет война, положение на фронтах осложняется. Надо понимать, что мягкотелость сейчас может привести к поражению. А ты занимаешься умиротворением. Строгость и еще раз строгость! Безжалостная, как осенние заморозки, как палящие лучи солнца! А иначе войну не выиграть! Кавано, взяв саблю в руки, поднялся: -- Спор окончен! Ватараи, завтра вечером казнь! Способ -- на твое усмотрение. Щелкнув каблуками, Ватараи вытянулся в струнку. Все решилось очень просто. Без труда было подавлено и сопротивление Кадзи. -- С вашей стороны ведь возражений нет?
– - с улыбкой спросил Кавано директора.-- До завтрашнего вечера беглецы останутся здесь под вашу ответственность. А понятым при казни будешь ты.-- И он посмотрел на Кадзи бесстрастными холодными глазами. Возражать было бесполезно. Сила диктует свое, а справедливо это или нет, ей не важно. Она приказывает.
30
И все же Кадзи попытался узнать истину, хотя чувствовал, что Окадзаки над ним посмеивается. Кадзи спрашивал всех, кто участвовал в охоте на зайцев. Служащие-китайцы отвечали уклончиво -- беда прошла мимо них и, благодарение небу, они не пострадали. А дай они показания, невыгодные для Окадзаки, так эти показания могут обернуться и против них. Один служащий, уже пожилой человек, сказал опечаленному Кадзи: -- Побег? Конечно, они бежали. Когда бьют, разве не побежишь? А если бы молча перенесли побои, все кончилось бы благополучно. Бить рабочих на руднике считалось обычным делом. И никто не задавался мыслью, что против этих побоев, которые иногда кончались и смертью, можно восстать. Потеряв надежду чего-либо добиться на руднике, Кадзи отправился в караульное помещение. Увидев сквозь дверную решетку подходившего Кадзи, Гао крикнул: -- Что собираешься с нами делать? Остальные шестеро, сидевшие на корточках на полу камеры, молча повернули свои посеревшие лица к двери. - Выпусти их! Слышишь! Ударил его я, так держи здесь меня одного. Но сперва посмотри, что он со мною сделал.-- И Гао сбросил рубаху. На плечах, шее, груди багровели кровавые рубцы от ударов хлыста.-- И я еще виноват? - Вас обвиняют в попытке к бегству. Семеро как-то сразу притихли, потом разом возмущенно заговорили. - Прекратить галдеж!
– - Это крикнул караульный китаец. В руках у него была длинная цепь.-- А не то каждый этого попробует. - Собака!
– - процедил сквозь зубы Гао вслед караульному, затем снова обратился к Кадзи: -- Как же так? Ведь там было много людей, они видели. Надо у них спросить. Какой же это побег? Надо только проверить! -- Пробовал,-- на лице Кадзи появилось смущение.-- Никто ничего не говорит, даже ваши. Гао заскрипел зубами. _- Что нас ждет? _- Я лично не верю, что это был побег. - Что с нами будет? Кадзи молчал. - Жандармам передадите? -- Пытаюсь этого не допустить,-- глухо ответил Кадзи.-- Но ведь ты никогда мне не верил. На этот раз тоже не обольщайся. У них власть, у меня ее нет. Просто попытаюсь... Не то гневные вопли, не то мужские рыдания неслись вслед Кадзи, когда он уходил из караульного помещения.
31
– - Дорогой Кадзи, это делается в назидание другим,-- говорил директор.-- И, к сожалению, сейчас ничего уже сделать нельзя. Ведь это их решение, а не мое. А им противиться опасно! - Если вы попросите отменить казнь, вас послушают. Вы говорите -- в назидание другим, но разве только страхом можно держать людей в подчинении? - Все это очень благородно, но почему ты этого не сказал жандармам? У меня, конечно, есть своя точка зрения на этот счет, но из правления на мой запрос ответили, что в это дело лучше не вмешиваться, пусть решает военная жандармерия. - Почему? - Видимо, на то есть причина. - Но поймите, вы собираетесь без всяких оснований рубить человеческие головы! Директор молчал. Его всегда красное лицо стало постепенно бледнеть. Не надо было награждать этого самоуверенного молодого человека. - Я простой служащий,-- тихо сказал Кадзи.-- У меня нет сильной руки, в правлении. Поэтому я прошу вас... Если вы будете настаивать перед жандармами от имени фирмы... - Просишь? Что-то на тебя это не похоже,-- сказал директор, спрятав недовольство за натянутой улыбкой.-- Видишь ли, ты в общем говоришь справедливые вещи, но все-таки рассуждаешь однобоко. Пойми, что в военное время нельзя мысаить категориями мирного времени. - Откуда вы это взяли? Это какое-то недоразумение. - Хорошо!
– - холодно сказал директор.-- Пусть недоразумение, и все же у нас с тобой разные точки зрения. Но оставим споры, к чему переливать из пустого в порожнее! Тебе не нравится позиция правления. Что ж, попробуй изменить ее. - И попробую! Кадзи уже выходил из комнаты, когда Куроки добавил: -- Учти и другое: ни у правления, ни у меня нет времени заниматься твоими пленными столько времени, сколько ты требуешь. Постарайся не повредить своему положению, докладывая об этом вопросе. Нет времени! Да разве в этом дело? Им всем просто наплевать на этих людей, а тут еще надо идти против всесильной жандармерии. Впрочем, они и к японскому народу так же относятся. Если уж и японский народ приносится в жертву, что же тут говорить о пленных китайцах! Кадзи не смог дозвониться начальнику даже по прямому проводу. Ему сказали, что тот находится на совещании. Но вдруг в трубке послышался голос Окидзимы. Кадзи попросил его обязательно встретиться с начальником отдела и попросить его вмешаться в дело семерых заключенных. Маленькая надежда еще тлела где-то в груди Кадзи. Комнаты опустели. Обычно после работы задерживался в отделе вместе с Кадзи только Чен, а его уже не было в живых. Нет пока звонка и от Окидзимы. Кадзи в раздражении ходил по комнате. Наступил вечер, везде уже зажглись огни, время шло быстро, а звонка от Окидзимы все не было. Кадзи сердился на себя. Почему у него не хватило смелости поспорить с жандармами? Что толку горячиться перед директором? Директор струсил, но струсил и Кадзи. У того были на то свои причины, у Кадзи -- свои. А не посоветоваться ли с Ваном? Может, он что-нибудь придумает? Нет, не стоит, тут и Ван со своей светлой головой не в силах ничего сделать. Только посмеется над Кадзи, это лучшем случае, а то и оскорбит еще. А как хочется получить умный совет, найти друга, который бы понял, помог. Один! Чувство одиночества клещами щемило грудь. Надо идти домой, к Митико. А телефон все молчит. Кадзи стал ходить по комнате быстрее. Под столом он увидел брошенную газету. Кто-то, наверно, приносил в ней завтрак. Он ее поднял. Сквозь масляное пятно ясно виднелись слова: "Министр иностранных дел г-н Сигэмицу разъясняет: основа построения Великой Восточной Азии -- это дух равенства и взаимной выгоды азиатских держав. Агрессивные замыслы Америки и Англии в отношении колоний в Азии разбиты вдребезги". А руководствуется ли сам министр этим духом? Убедиться, пожалуй, случая не представится. Взаимная выгода? Какое лицемерие! Япония только берет, и если надо -- силой. И ей в этом помогает и он, Кадзи. Кадзи взял подшивку газет. Вот сегодняшняя, что в ней? Снова то же. "В Нанкине подписан договор о дружбе и взаимопомощи между Японией и Китаем. Заложена основа мира и процветания этих стран на вечные времена. Империя продолжает освобождение Азии". Кадзи бросил подшивку на пол. Из груди рвался стон. Для освобождения Азии азиаты-японцы завтра отрубят головы семерым азиатам-китайцам. Вот она основа мира и процветания на вечные времена, доказательство дружбы и взаимной выгоды! А Сигэмицу и Ван Чжоу-мин обмениваются рукопожатиями и пьют шампанское. Прав, видно, директор. В военное время обычная логика не подходит. Продумано все не однобоко! В ближайшие дни, по-видимому, в Токио откроется конференция стран Восточной Азии. Япония, Китай, Таиланд, Маньчжоу-Го, Филиппины, Бирма сделают совместное заявление. И повсюду такие японцы, как Кадзи, будут прикрывать лицемерие японских правителей. Кадзи быстро шагает по комнате. Почему-то ужасно громко стучат ботинки. А время идет и идет, и Кадзи кажется, что казнь ожидает его самого. Да это и в самом деле так. После того как без всякой причины -- нет, с пределенной целью, в назидание другим -- отрубят головы семерым, разве Кадзи не будет духовно мертв? Вся его прошлая жизнь полетела к чертям. Ведь то, что он сделал до сих, значительно хуже проповедей бонзы-ханжи. Стоять на одном месте было невыносимо, но и ходьба взад-вперед не приносила облегчения. Ван говорил, что тому, кто находится за колючей проволокой, не о чем говорить с теми, кто находится на свободе, ведь свободный человек всегда счастливее. Ты ошибаешься, Ван. Тебе сейчас неизмеримо легче, чем мне. Ты счастливее меня. Кадзи смотрел на стенные часы почти каждую минуту. Стрелка, перейдя за девять, казалось, застряла на месте. Что делает Окидзима? Может, он обо всем забыл? Что ему до мук Кадзи? Может, пьет где-нибудь в ресторане? За стеклянной дверью мелькнула и застыла тень. Кадзи остановился. Тень шевельнулась. Кадзи подбежал к двери и распахнул ее. У двери, словно призрак, стояла Чунь-лань. - Что с ним будет? -- спросила женщина, глядя на Кадзи застывшим взглядом. - Я сам хотел бы это знать,-- ответил Кадзи по-японски, будто самому себе. - Когда он оттуда выйдет? Голос женщины дрожал. Казалось, она вот-вот зарыдает. Кадзи хотел сказать, что завтра вечером... и запнулся. - Его не убьют? Кадзи покачал головой. - Только не надо врать! Не убьют? Да? Это правда? Тревожно зазвонил телефон. Кадзи бросился к аппарату. Он был зол, ему ни с кем не хотелось говорить. Только услышать одно слово -- да или нет. -- Ну что?
– - бросил он в трубку. -- Да ты не спеши, слушай! -- голос Окидзимы был спокоен.-- На начальника отдела надежды нет. Трус. Жди до завтра. Собираюсь поговорить с директором-распорядителем... Голос Окидзимы доносился до Кадзи как бы с другого полушария. Итак, Окидзима до сих пор сидел у начальника отдела на квартире, а теперь, вернувшись, звонит из правления. Начальник отдела сказал, что ни права, ни желания возражать жандармам у него нет. Решение жандармерии, видимо, необходимо с государственной точки зрения, и фирма от этого ничего не теряет. Поэтому, как бы ни было это прискорбно, общие интересы прежде всего. Вот и весь ответ. Окидзима собирается уговорить директора. Конечно, он влиятельнее, но еще более суров. Он спит и видит себя членом военного кабинета. Вряд ли он проявит больше жалости к жизни нескольких пленных. Кадзи положил трубку, он понял, что никто ему не поможет надо надеяться только на себя... - Уйди, пожалуйста,-- сказал он Чунь-лань.-- Оставь меня одного. - Спасите его...-- умоляющим голосом сказала женщина.-__ Спасите! Да, надо спасти. Ведь этим он спасет и себя. Кадзи молча кивнул. Нет, он не был убежден, что это ему удастся. Это был знак отчаяния, который говорил, что Кадзи объявляет войну самому себе.
32
Что-то стряслось. Митико это чувствовала всем существом, глядя на лежавшего ничком Кадзи. -- Спи, не беспокойся,-- сказал Кадзи. Его лицо было похоже на маску. "Я ничего не сделаю. Это не в моих силах",-- было написано на нем. Митико ладонью коснулась лба мужа. Голова горячая, так вся и пылает. -- Ты уже достаточно намучился,-- сказала она.-- Тебя никто не упрекнет. А я? А Ван? А те пятьсот человек? Да и все, кто смел сердцем и справедлив, но кого он еще не видел и не знает. Кадзи не мог пошевельнуться, как будто все эти люди навалились на него. - Спи, не беспокойся. Я тоже усну. - Правда? - Да. Спокойной ночи, спи. Митико погасила ночник у изголовья. Ее рука крепко пожала руку мужа. Бессонная ночь. А время шло, вот загудел ночной гудок. Черное время... Митико, кажется, заснула. Слышалось ее легкое дыхание. К Кадзи доходило родное, близкое тепло. Это приятное ощущение всегда действовало на него умиротворяюще. За окном шелестели засохшие листья. Кадзи тяжело вздохнул. Он обдумал все способы. И самые разумные из них все же казались фантазией. Завтра семь человек будут убиты без всяких оснований. Тихо поднявшись, Кадзи оделся. Легкий шум разбудил Митико, она вскочила. -- Ты куда? Кадзи молчал. Митико схватила его за плечи. - Ты куда идешь? - Пойду освобожу их. Решение он принял уже после того, как сказал эти слова. Да, пусть бегут! Надо или подкупить караульного, или, обманув, связать. Только бы они убежали. А потом уже доказывать, кто прав, а кто виноват. Или что-нибудь еще можно придумать. Что из того, что он после казни будет иметь право упрекать несправедливую власть? Этих семерых-то уже не будет. Митико решила, что Кадзи не в своем уме. В растерянности она пыталась разглядеть выражение его лица, но ничего не видела; только напружинившееся тело мужа говорило о его решимости. Она сильно тряхнула его за плечи. - Опомнись! Что будет с тобой, если ты на это пойдешь? - У меня нет времени придумать что-нибудь другое.-- Кадзи отстранил жену.-- Будь что будет, мне все равно. Или я останусь человеком, или уже никогда не смогу называться им. - Но это же конец! А наша жизнь только началась! -- Митико снова ухватилась за мужа.-- Ты сделал все, что было в твоих силах. Ты их освободишь, а там будь что будет? Так? А я так не хочу. Не хочу! Не хочу, чтобы из-за них погибли мы! Погибли? Да, она права, это будет конец. И все же их надо освободить. Наступило тягостное молчание, как будто в комнате никого не было. Такая тишина бывает в пещере. - Не останавливай меня.-- Это сказал Кадзи, не сказал, а выдохнул. Митико охватило отчаяние. Она вскочила, включила свет и загородила ему дорогу. - Не пущу! Я позову людей! Посмотри на это! Когда мы его покупали, что ты говорил?
– - Она схватила его за плечо и показала на блюдо. Там по-прежнему мужчина и женщина были слиты в счастливом объятии. Когда они покупали эту вещь, они хотели быть такими же счастливыми. Сколько было надежд! А сейчас бездна раскрыла свою пасть. - Я знаю,-- голос Митико стал слезливым,-- ты тоже не хочешь разбить нашу жизнь. Ведь так? Я обещала тебе быть всем с тобой вместе. Так почему же ты сейчас хочешь идти один, бросив меня, разбить наше счастье, которое нам с таким трудом удалось схватить? Но, может, мои слова уже ничего для тебя не значат? То, что ты делаешь, быть может, и достойно, но что принесет мне твоя достойная смерть? Не спорь, это будет конец! Как я буду жить без тебя? Чем? Воспоминаниями о взаимных клятвах? Воспоминаниями о тебе, безгласном и бесплотном? Митико в изнеможении опустилась на пол и зарыдала. - Какой ты жестокий! - Что же мне делать?.. - Не ходи, прошу! Умоляю! Кадзи сел за стол. Митико продолжала рыдать. Казалось, время остановилось. Кадзи сидел не шевелясь. Митико подняла голову. -- Прости меня!
– - сказала она дрожащим, жалобным голосом.-- Делай так, как тебе кажется лучше.-- И тут же у нее из глаз хлынули слезы.-- Может быть, я не права. Потом ты будешь проклинать меня, скажешь, что я тебе помешала... И совсем разлюбишь. Кадзи повернул голову. Митико сидела на полу и смотрела на него с мольбой, по ее бледному лицу ручейками текли слезы, она их не вытирала. Кадзи сделал движение встать, он хотел было подойти к жене. Это была последняя вспышка воли. Он попытался что-то сказать, но ничего не сказал. Последние силы оставили его. -- Нет, я ни на что не годен,-- простонал он, уронив на стол голову.-- Я уже не могу...
33
– Буду говорить прямо,-- стоя на заиндевевшей траве у проволочного заграждения, говорил Кадзи Ван Тин-ли.-- Единственное, что осталось, это еще раз поговорить с жандармами и ждать результатов от Окидзимы. -- А есть ли хоть какая-нибудь надежда? -- спросил Ван Тин-ли, внимательно посмотрев на Кадзи. Кадзи воспаленными от бессонницы глазами глядел на восток, где всходила заря. Горизонт пылал багровым огнем. Кадзи показалось это дурным предзнаменованием. - Надежда? Один шанс из ста. - Это касается не только нас,-- сказал Ван.-- Сейчас не только наши товарищи стоят на перепутье жизни и смерти, вы ведь тоже на перепутье. - Это верно. - Если вы ничего не добьетесь, все отвернутся от вас. Да вы сами себе будете противны. - Знаю... - Знаете и ничего не делаете? Прошение, разговор по телефону и ожидание, что принесут усилия друга? Не много. - Что же ты хочешь, чтобы я сделал? - И это спрашивает человек, который может свободно передвигаться за этой проклятой проволокой! - Сегодня ночью я чуть не стал героем,-- сказал Кадзи, выдавив горькую усмешку.-- Я хотел освободить арестованных. Знаешь, чем это кончилось? Геройства не получилось. Ван отвел взгляд от Кадзи и посмотрел туда, куда до этого смотрел Кадзи,-- на восток. - Победили слезы женщины, ее один волосок привязал героя к постели. Что же ты не смеешься? - Сейчас есть дела поважнее, чем слушать ваши насмешки над собой. Семерым грозит смерть.-- Голос Вана стая холоден и тверд.-- Насколько я знаю, у вас в отделе примерно сорок человек. Не все же они потенциальные убийцы, жаждущие кровавой расправы. Объединив усилия этих людей, можно коллективно протестовать против казни. Не думаете ли вы, что это было бы более эффективно, чем действия одиночки? Такой протест укладывается в рамки закона, и сделать это можно очень быстро. Кадзи посмотрел в сторону рудоуправления. -- Директор
– - едва шевеля губами, спросил Кадзи. - Это перепутье. Или вы станете соучастником в убийстве, рядящимся в тогу гуманизма, или же будете достойны называться прекрасным именем -- Человек. - Я это сам хорошо знаю... Кадзи отошел, не попрощавшись, будто стоял здесь один. -- Господин Кадзи, вы отступили, вы решили, что против насилия бороться нельзя. Вы многого еще не понимаете. Кадзи остановился. -- И если говорить откровенно, вы сами не доверяете человеку. Но что бы вы ни думали, у человека всегда где-нибудь оказывается друг. Только нужно его найти, пожать ему руку. Возможно, это слишком красиво, но я верю, что наш мир не станет миром убийц. Кадзи снова двинулся вперед. "Я очень хотел бы посмотреть, Ван, что бы ты стал делать на моем месте". Когда Кадзи вышел на дорогу, он обернулся. Ван стоял на прежнем месте и смотрел ему вслед.
34
По засохшему полю гулял холодный ветер. Огромное багровое солнце опускалось за горизонт. Местом казни выбрали это засохшее поле, отрезанное от поселка высокой сопкой. Старания Окидзимы ни к чему не привели. И просьба Кадзи о помиловании осужденных, адресованная на имя капитана Кавано, была отвергнута. Коль скоро решение принимает армия, оно не может быть отменено, сказал он. Дать делу обратный ход, поскольку обвиняемых приговорили без достаточных оснований, было бы равносильно признанию в чинимом ею произволе. К месту казни Кадзи пошел через поле один. Все, что произошло вчера, нет, все, что произошло в последние несколько месяцев, не дает ему покоя. Резкий ветер словно рвет в клочья его душу. Сюда он приехал с честолюбивыми надеждами посвятить себя служению гуманным идеалам. И вот он идет к месту казни, он будет свидетелем чудовищной расправы над людьми. Да он и сам уже не человек, а какой-то клубок низких страстей и желаний, подлец, способный продать душу, лишь бы сохранить свое благополучие. Его решимость оказалась мнимой -- она сгорела, как солома в огне. Вчера она обратилась в пепел, не устояв перед пылкими порывами Митико. Да, это было вчера. Кадзи совершенно безвольный сидел за столом, обхватив руками голову. Митико смотрела на мужа, испытывая двоякое чувство: успокоенности и жалости. Она подошла к Кадзи и, положив руки ему на колени, сказала: -- Ты сердишься, что я тебе помешала? Кадзи не ответил, ему хотелось заплакать. Нет, ему никто не помешал, просто они еще раз заключили между собой договор на счастье. Но как одно сердце может вместить и благодарность к Митико и извинения перед теми, осужденными. Вот что сейчас мучило Кадзи. -- Тем семерым ты поможешь,-- говорила Митико,-- а тебя я лишусь. И мне лишь останется утешать себя, что у меня был постойный муж! Кадзи мучило сознание полной безысходности. Митико смотрела в глаза мужа, и ей казалось, что Кадзи все-таки винит ее. - Я причинила тебе страдания, да? - Нет, нет, что ты!
– - ответил Кадзи, до боли сжав плечо жены.-- Я ведь сам хотел этого. Я и сейчас, видимо, доволен, что мне удалось избежать опасности. Но мне стыдно. А тебя почему-то это радует. Но скажи, ради бога, почему? Хочешь хоть на день продлить наше счастье? А там будь что будет? Так, что ли? Митико чувствует, как сильные руки мужа трясут ее. Что ж, пусть так. Сейчас ей было все равно. В конце концов, их жизнь принадлежит только им. И пусть ненадолго, пусть мгновение они будут счастливы, а там и в самом деле -- будь что будет! Еще минута, и они бросились в объятия друг друга. Сейчас они хотели одного -- забыться, уйти из этого мира. Погрузившись в сладостное забвение, они молили небо, чтобы это забвенье длилось без конца. -- Вот так до самой смерти быть с тобой! -- со стоном прошептала Митико.-- О-о, почему так... Не отпущу! Этот голос и сейчас звучит в ушах Кадзи... Да, это идет не человек. Это движется животное. И нечего больше рядиться в тогу гуманиста. Сейчас ты будешь присутствовать при казни людей, потом вернешься домой и, чтобы забыть жестокую картину, примешься снова ласкать женское тело. Замечательно! Что еще нужно для счастья? Было бы набито брюхо и удовлетворена плоть, а человек -- черт с ним, пусть гибнет. Заходящее солнце кроваво-красным пятном висит над краем поля. Засохшая трава звонко шелестит, пригибаясь от холодного ветра. Кадзи даже не заметил, как к его ногам, словно брошенная порывом ветра, упала женщина. - Господин Кадзи! Ради неба! Спасите его! Век не забуду!- завопила Чунь-лань.-- Не убивайте его!
– - Она билась лбом о землю. -- Я ничего не могу сделать,-- упавшим голосом проговорил Кадзи.-- Встань, пожалуйста, встань. Не проси меня... Я малодушный человек. Трус я, вот кто. Ведь ты знаешь, я испугался. Кадзи пытался обойти женщину, но Чунь-лань не пускала его. Всякий раз, когда он хотел сделать хоть один шаг, она молнией бросала свое тело на его пути и билась головой о землю. Ее мертвенно-бледное лицо выражало одну безумную мольбу. Кадзи некуда было отступать. Разве что побежать, иначе от нее не уйти. Кадзи начинал сердиться -- в мольбах женщины уже звучала угроза. И в то же время он готов был броситься сам перед ней на колени и крикнуть: "Не мучай меня! Спаси!" "А сам я и мучиться не перестал, и не спас никого". Он это сказал мысленно, вспомнив Ван Тин-ли. Вот я какой, Ван, понял? А ты уж готов был признать меня человеком! Кадзи помог Чунь-лань подняться. -- Сестра, не надейся на меня, забудь. Я не способен ничего сделать. Можешь сколько угодно ругать меня. У меня нет мужества. Не проси меня ни о чем. Чунь-лань схватила Кадзи за руки. -- Если убьете его, убивайте и меня! Руки женщины были холодны, как руки мертвеца. Казалось, их и оторвать нельзя. Кадзи рванулся. Женщина упала и, царапая землю, зарыдала. Подгоняемый этим надрывным плачем, Кадзи побежал.
35
На месте казни вырыта глубокая яма. Вынутая глина была еще свежей и влажной. Рядом стояла бочка, наполненная водой. Все сделали, как приказали жандармы. Людей пока не было. Кадзи встал у края ямы. Из ямы пахнуло холодом. Красное закатное солнце на краю степи странно заколыхалось, по небу мчались белые клочковатые облака. Но вот из-за сопки показалось несколько грузовиков со спецрабочими. Их усадили на землю на некотором отдалении от ямы. Они будут присутствовать при "казни в назидание другим". Человек пятнадцать стражников, вооруженных винтовками, стали сзади рабочих. На бешеной скорости подъехал мотоцикл с коляской и грузовик. С мотоциклета сошли Ватараи и жандарм, с грузовика -- отделение вооруженных солдат и один полицейский с мечом. Солдаты рассыпались длинной редкой цепью перед спецрабочими. В сопровождении полицейского Ватараи подошел к яме. Глянув на стоявшего в оцепенении Кадзи, он ухмыльнулся. - Если смочить меч водой, он хорошо рубит. Потому что ;жир не пристает,-- сказал Ватараи полицейскому.-- А позицию вот какую надо принимать.-- Ватараи расставил ноги на ширину плеч.-- Ты бамбуковым мечом здорово рубишь, но настоящим-то оно труднее. - Это верно,-- сказал полицейский, насильно раздвигая в улыбке свое побелевшее лицо. - Что, понятым будешь? Молодец! Эти слова Ватараи сказал Кадзи, но тот даже не повернулся, он смотрел на кровавый диск заходящего солнца. Наконец из-за сопки появился еще один грузовик. На нем под охраной четырех служащих из отдела рабсилы и двух полицейских прибыли семеро осужденных. Руки у них были связаны за спиной. Их усадили на землю у ямы. Лица у всех были землисто-серого цвета. Посмотрев на дно ямы, Ватараи вызывающе улыбнулся. -- Теперь все в сборе. Можно начинать! Выхватив меч из ножен, он смочил его в воде и сделал несколько рубящих взмахов. -- Такое и за деньги нигде не посмотришь,-- сказал он, глянув на Кадзи, а затем, обратившись к солдатам, приказал: -- Ефрейтор Танака, веди первого. Ефрейтор Танака стал завязывать глаза первому осужденному. И тут все осужденные в один голос закричали, что они не виноваты: - Мы не бежали! Мы не хотим умирать! Первая жертва билась в судорогах. Один из полицейских помог ефрейтору подтащить китайца к яме. Вдвоем они поставили его на колени. Китаец мотал головой, что-то крича. Он звал мать, бессмысленно кланялся, взывая к милости, словно сейчас чья-то милость могла спасти его. Но вот Ватараи, примериваясь, коснулся голубоватым лезвием шеи осужденного. Человек вздрогнул и застыл в ожидании. Ватараи спокойно расставил ноги и встал в позицию. Кадзи будто окаменел. Только глаза его торопливо бегали по рядам рабочих. Кадзи искал Ван Тин-ли. Но то ли Ван сидел слишком далеко, то ли зрение у Кадзи стало сдавать, только Вана он не увидел. Закатное солнце догорало багровым светом. По небу мчались белые клочковатые облака. И с каждым мгновением меч Ватараи поднимался все выше. Сейчас свершится. Надо выйти вперед и остановить казнь! Горячая мысль обожгла голову Кадзи, но тут же его охватил страх. Если б хотел остановить, давно бы уже это сделал. Противный страх заставлял сильнее биться сердце. Затаив дыхание, Кадзи широко раскрыл почти ничего не видящие глаза. Ван, я не могу, мне страшно, понимаешь? Если я сейчас выйду вперед и остановлю эту дикую расправу, что будет потом? Митико, дорогая, стань рядом! Помоги мне остановить руку палачей! Хоть в эту минуту вдохни в меня мужество. Скажи, чтобы я решился. Если что-то делать, то только сейчас, сейчас еще не поздно. Ну, скажи, чтобы я вышел вперед. Только один шаг -- и тогда... что тогда? Что? Что? - А! -- раздался резкий грудной выдох. Голова стоявшего на коленях человека откатилась в сторону, а тело повалилось в яму. - Следующего!
– - крикнул Ватараи, тряхнув окровавленным мечом. Он явно гордился и точностью удара и остротой меча. Обернувшись к Кадзи, он с довольной улыбкой сказал: - А ты против ожидания оказался крепким парнем. Другим стоит это увидеть, как у них душа в пятки уходит, бледнеют как полотно. Внешне Кадзи казался спокойным. Казалось, колебания исчезли. Все было кончено. В душе образовалась пустота. Теперь уже ничего не поправишь. Сколько бы он отныне ни произносил прекрасных слов, какие бы добрые дела ни делал, этой картины ему не забыть. Она, как судья, будет всегда стоять перед ним! Где-то в сознании шевельнулась мысль: а что сделал бы на его месте другой? Если бы он вмешался, Ватараи пришел бы в бешенство. Этот убийца вооружен мечом, меч немедленно сверкнет в воздухе, и голова заступника свалится с плеч. Ведь этот колебаться не будет. А оправдания найдутся -- скажет, что расправился еще с одним коммунистическим бандитом. Он так и сделает. А кто же добровольно подставит свою голову под меч? И Кадзи не подставил. Не может! Что ж, называйте его трусом, называйте как угодно. Меж тем ефрейтор Танака и полицейский тащили к яме вторую жертву. Подхваченный с обеих сторон под руки, несчастный изворачивался, как креветка. Но как только палачи подтащили его к яме, он сразу затих, стал на колени и выпрямил спину. Только его обескровленные губы едва заметно шевелились. Ватараи снова смочил меч в воде и посмотрел на китайца. Потом перевел свой взгляд на Кадзи. На лице жандарма появилась презрительная усмешка. -- После всем скажешь,-- процедил Ватараи,-- коль не жалко головы, пусть бегут! Всем, как кочаны, буду рубить! Негодяй, палач! Кадзи казалось, что он выкрикнул эти слова, но нет, он крикнул их мысленно, чтоб тот не услышал! Вот он снова видит, как Ватараи широко расставил ноги в желтых сапогах. Кадзи вздрогнул. Второй! Как бы ища поддержки, он бросил взгляд на сидевших вдалеке рабочих, но Вана среди них опять не нашел. Одному он уже дал отрубить голову. Теперь все пропало, разве теперь вернешь человеческое достоинство? Кадзи хотелось закрыть глаза, ничего не видеть. Хотелось, чтобы все поскорее кончилось. Поскорей бы вернуться домой, влезть в горячую ванну и забыться. Если бы рядом была Митико! Вызвать ее светлый образ и укрыться за ним, чтобы не видеть ужасного зрелища... Но образ Митико почему-то не вставал перед глазами. Никто ничем не хотел поддержать его. В памяти оживали обрывки фраз, сказанных ему в свое время Митико и Ваном, они жгли грудь, и он окончательно упал духом. Кадзи отупевшим взглядом смотрит в одну точку. Вдруг что-то блеснуло, будто звезда упала с неба. Еще одно обезглавленное тело, залитое кровью, вверх ногами опрокинулось в яму. Внезапно Кадзи почувствовал страшную усталость. Казнь второго осужденного уже воспринималась как сон, как бред. Да и о чем может думать человек, стоя перед палачом, взбесившимся от вида крови и держащим в руках страшный меч? Странно устроена человеческая жизнь -- все происходит в ней не так, как хочется. -- Следующего! Размахивая мечом, Ватараи оглянулся на полицейского который изъявил желание заменить его. -- Ну что, попробуешь? Полицейский с выражением тупой готовности на лице кивнул головой. Третьим был Гао. Он отказался от повязки, которой завязывали осужденным глаза. Когда Танака и полицейский попытались подхватить его под руки, он стал сопротивляться. -- За что?
– - крикнул он.-- За что? Я ничего не сделал такого, за что меня нужно казнить! Не в силах с ним справиться, Танака несколько раз ударил его кулаком по лицу. Вместе с полицейским он наконец с трудом приподнял китайца и поволок к яме. Весь извиваясь, Гао продолжал кричать: -- За что, говорю? У, гады японские, за что вы меня убиваете, сволочи? Гао подтащили к краю ямы. Глаза китайца налились кровью.-- Он впился взглядом в Кадзи. - Негодяй! Зверь! Вот ты кто! А прикидывался человеком! Не в силах выдержать страшного взгляда китайца, Кадзи отвел глаза. Да, пожалуй, я не человек. Ты не верил мне и был прав. Я уже позволил зарубить двух твоих товарищей. А теперь наверняка дам зарубить и тебя. Нет у меня мужества остановить казнь. Вы правы, судите меня строго. Я и впрямь зверь, спрятавший свое нутро под человеческой маской. Но подумали ли вы о том, прежде чем меня обвинить, кто в этом виноват? Почему вы меня не слушались? Этого никогда бы не случилось! Кадзи снова посмотрел в сторону рабочих. На этот раз ему показалось, что он видит Вана. Может, то был и не Ван, но Кадзи казалось, что этот мужчина издалека пристально смотрит на него. "Господин Кадзи, мелкие ошибки делают все, и вы, и я. И их можно простить, если человек их исправляет. Но допустить крупную ошибку в решительную минуту -- это значит совершить преступление, которое простить нельзя". Это говорил ему Ван сегодня утром. "...вы надеялись, что когда-нибудь представится случай их исправить. Но данный случай совсем не то. Такое не исправишь и не простишь". Кадзи захотелось подбежать к рабочему, который казался ему Ваном, и крикнуть: "Ван, я уже дал зарубить двоих, не поздно ли мне искать спасения?" А Гао не хотел покориться судьбе. Он рвался из рук палачей. Тогда полицейский, подражая Ватараи, широко расставил ноги, занес меч и, примериваясь, коснулся холодным лезвием шеи осужденного. Гао судорожно дернулся и как-то сразу обмяк. Выбрав позу поудобнее, полицейский поднял меч. У Кадзи остановилось дыхание. Вот он наступил последний, решающий момент, когда еще можно восстановить свое звание человека. Ну что, попытаешься? В эту минуту он будто услышал слова Митико: "Как я буду жить без тебя? Чем? Воспоминаниями о взаимных клятвах? Воспоминаниями о тебе, уже безгласном и безплотном?" А это ухмыляется Окидзима: "А ну покажи, как нужно справедливо жить человеку, который уже совершил преступление". Ну что, выступишь? Кадзи посмотрел на полицейского, который все еще выбирал удобную позицию. Неожиданно Гао выпрямился и попытался вскочить. Он снова что-то закричал. Полицейский растерялся и быстро нанес удар. Но меч лишь наполовину врезался в шею. Новичка постигла неудача. Гао, обливаясь кровью, забился в судорогах. -- Не волнуйся, руби с маху!
– - крикнул Ватараи. Полицейский, совсем растерявшись, ударил второй раз. Теперь меч, скользнув по голове, стесал кожу. Гао корчился в предсмертных судорогах. -- Ах! Белая молния блеснула в руках Ватараи. Голова Гао отлетела прочь. -- В этом деле теряться нельзя!
– - сказал Ватараи, опустив меч.-- Надо бить с маху, чтоб меч не застрял.-- Дыхание Ватараи было неровным.-- А теряешься потому, что все думаешь, перед тобой человек. Верно, лезвие попортил. Ватараи осмотрел меч. -- Такой чудесной штучкой не одну снести можно. Отдохни и попробуй еще. Кадзи вытер со лба холодный пот. Его лицо совершенно исказилось. Ну нет, довольно! Что же он стоит! Подлец! Но он сейчас покажет, как, совершив преступление, все же можно стать честным. Ну, хватит размышлять, делай шаг вперед. Один только шаг! А что потом -- не важно. Ван, а это правда, что у человека всегда где-нибудь найдется друг? Ты хочешь, чтобы я поверил этому? Митико, ведь ты сказала, чтобы я поступил так, как будет лучше. Молчать дальше невозможно. Прости меня, придай мне силы! Взгляд Ватараи упал на следующую жертву. Больше колебаться было нельзя. Чего же ты стоишь? Хватит думать! Только шаг, один шаг! Не бойся! Зачем же ты тогда пришел на этот рудник? -- Следующего!
– - Это снова крикнул Ватараи. Кадзи сдвинулся с места. Нет, и ему еще под силу сделать настоящее дело! -- Стой! -- Это крикнул Кадзи. Он стремительно вышел вперед. На какое-то мгновение перед ним возникло лицо Митико, но Кадзи уже сделал решающий шаг. Наконец-то! Он уже не думал о том, что его ждет. Ватараи стоял в нескольких шагах. Когда Кадзи преодолевал это расстояние, ему пришли на память слова, сказанные директору: "Я приехал сюда работать. А это значит, что с китайскими рабочими я буду обращаться как с людьми. Кто бы что ни говорил". Да, именно так, кто бы что ни говорил. -- Прекратите казнь!
– - Кадзи не узнал своего голоса, будто эти слова за него произнес кто-то другой. Все это было так неожиданно, что Ватараи на мгновение опешил. Но он быстро пришел в себя. - Прочь с дороги! А то и у тебя башка слетит!
– - свирепо закричал он. - Этого я все время боялся и потому молчал,-- сказал Кадзи уже своим голосом и невольно вздрогнул. Но это было уже скорее не от страха, а от радости, заполнившей грудь.-- Что ж, если посмеешь, руби, попробуй! Лицо Ватараи побагровело. - И посмею! И зарублю! Таких подручных Восьмой армии только и рубить! Держа меч в руках, Ватараи медленно подходил к Кадзи. Ну вот, сейчас ударит с левого плеча наискосок и зарубит еще одного. И наказан не будет. Ведь после убийства Сакаэ Осуги, имя которого, не в пример Кадзи, было широко известно, капитан Амакасу, уехав на материк, избежал кары и пребывает в благополучии. Ватараи, конечно, знает это. И все же Кадзи не сдвинулся с места. Теперь он уже не отступит. А что, если изловчиться и сбить этого Ватараи с ног, а потом придушить? Сейчас надо полагаться только на себя. Снова на какое-то мгновение он увидел лицо Митико. О, если бы только Митико видела его сейчас! Между тем произошло то, чего никто не ожидал. Спецрабочие, вскочив, стали шумно выражать свое возмущение. Толпа зловеще зашумела. Это было похоже на надвигающуюся бурю. Ван умело подбадривал товарищей. Он решил использовать столкновение Ватараи и Кадзи, чтобы спасти остальных четырех. Крики становились все громче. Гигантский людской ком заколыхался. Казалось, он вот-вот двинется и сомнет все на своем пути. Солдаты приготовились к стрельбе. Ватараи с мечом в руке бросил взгляд на ревущую толпу. Сердце Кадзи учащенно забилось -- его охватило радостное чувство. Солдаты дали залп в воздух. На мгновение крики смолкли, но затем возобновились с удвоенной силой. Это были уже не крики, а многоголосый рев. Выстрелы только подогрели толпу. Черная людская волна пришла в движение, она грозно наступала, неудержимо приближаясь к яме. Ватараи опустил меч. -- Ладно. Казнь отменяется!
– - сказал он и поспешно отошел от ямы. Этот бунт, конечно, можно было подавить. Подумаешь, расстрелять несколько десятков китайцев! Но жертвы были бы и среди солдат, а Ватараи не хотел широкой огласки этой казни, зачем рисковать своей карьерой, когда конфликт можно уладить и довести дело до конца иным путем. Кадзи быстро подошел к четырем осужденным, поднял их с земли и повел к рабочим. Крики возмущения сменились возгласами ликования. Обратившись к конвоирам, сопровождавшим спецрабочих, Кадзи крикнул: -- А ну, забирайте их -- и домой! Красный шар вечернего солнца уже опустился за горизонт. Медно-красные пики последних лучей гасли на западном небосклоне. По степи, на которую опускались сумерки, шурша засохшею травой, пронесся холодный ветер. Рабочие взбирались на грузовики. Нетвердой походкой, будто после болезни, Кадзи подошел к яме. "Моя работа заключается в том, чтобы здесь с рабочими обращались как с людьми. Кто бы что ни говорил..." Такая малость, сделал всего один шаг! Почему же он не мог сразу это сделать? Перед мысленным взором Кадзи еще раз прошли картины безумной расправы. Как трудно сознавать, что он жил для того, чтобы стать свидетелем этой кровавой трагедии. Правда, он спас четырех человек и этим как бы сделал шаг по пути спасения самого себя. Но трех казненных уже никто не вернет. Какое же значение имеет проявленное им мужество? Одних он спас, а других убил. К Кадзи подошел ефрейтор Танака. -- Тебя отведем в часть. Сам пойдешь? Кадзи посмотрел на жандарма непонимающим взглядом, но потом он понял смысл этих слов. Конечно, разве такое простят! С этого мгновения его жизнь меняла русло. У мотоцикла Ватараи зловеще улыбнулся. - Ты, Танака, с ним обращайся повежливей. У меня здесь есть еще дело, я скоро вернусь. - Садись!
– - Танака указал Кадзи на коляску. Прежде чем сесть, Кадзи еще раз оглянулся кругом. В вечерних сумерках грузовики со спецрабочими уже мчались по полю. В защитной форме неподвижно сидели конвоиры. Молчаливые, как изваяния, они казались неживыми. А дом Кадзи, где сейчас ждет его Митико, закрывала черная безмолвная сопка. Красное солнце почти совсем скрылось. Лишь тонкий его серп алел над горизонтом. Земля в яме казалась багровой, она походила на застывшую кровь.
36
Услышав тяжелые шаги, Митико стремительно побежала открывать дверь. Целый день она думала о Кадзи. Вчера была страшная ночь, но все же Кадзи ласкал ее вчера, и это поглотило все остальное. Она едва не потеряла его навсегда, но ее любовь победила. Да, да, ее любовь, Митико была в этом уверена. А может, она ошибается, и Кадзи остался не потому? Пусть так, все равно вчера было прекрасно. И печально, даже дышать было трудно. А все потому, что их любовь странная, не всегда, не целиком он принадлежит ей. Сегодня утром он ушел такой жалкий. Какая горькая улыбка была на его лице! Каким он вернется домой?.. Перед Митико стоял могучего сложения жандарм, взгляд его не предвещал ничего хорошего. - Кадзи сегодня домой не придет,-- сказал он холодно. У Митико задрожали колени. - Что-нибудь случилось?.. -- Случилось? -- Жандарм похотливо оглядел фигуру Митико, словно оценивая ее достоинства.-- Запретил рубить головы бандитам из Восьмой армии, вот и попросили его пожаловать к нам на часок. А там, возможно, задержится и побольше, смотря по обстоятельствам. А сейчас прошу показать квартиру. Ватараи вошел в комнату в сапогах. От Митико исходил запах духов, но для него это был запах чужой жены. И он уже забыл, что только что рубил людям головы. Перед ним стояла такая привлекательная женщина! Да, аппетитная баба! Жаль, что досталась такому слюнтяю. - Ничего запретного не укрываете? - Нет. Высокая грудь Митико прерывисто поднималась. Еще раз оглядев женщину с ног до головы, Ватараи подошел к книжному шкафу. Книги с фамилиями авторов, написанными не иероглифами, а буквами, все казались ему подозрительными. Вот в них-то, наверно, и заключены крамольные мысли. И у этого Толстого, и у Достоевского. В общем все, чего он не знал, казалось ему вредным и опасным. Да разве только Ватараи? Ведь Ватараи лишь винтик огромного аппарата, именуемого армией, и только потом он уже человек. А ведь еще несколько лет назад он и не помышлял стать военным. Но на действительной службе он вдруг убедился, что в армии кормят вкуснее, чем дома. Это стало первопричиной его ревностности по службе, хотя сам он об этом не догадывался. Служба в армии с ее муштрой и походами показалась ему легче, чем деревенская работа в поле. Мордобой он переносил тоже легко -- судьба наградила его крепким здоровьем. Более того, чем крепче ему попадало, тем достойнее он считал своего истязателя. Крепкий кулак у мужчины, по его понятиям, был признаком мужества. К тому же он знал, что в скором времени и сам будет раздавать тумаки новобранцам. Как только он смекнул, что тут надо только не зевать, жизнь в армии показалась ему раем. Он пошел по "правой" дорожке. Когда производился набор добровольцев в жандармы, он окончательно решил осесть в армии. Земли у него не было, да и где он сможет более спокойно и неизменно продвигаться по службе? А если уж есть армейский хлеб, надо прежде всего отполировать себя с головы до ног "по первому разряду". Так он думал и так стал действовать. А если попасть в руки великого скульптора, именуемого жизнью, можно за несколько месяцев стать "образцовым" военным. "Образцовый" военный стоял перед книжным шкафом и возмущался. Будь он, Ватараи, штатским вроде Кадзи, разные интеллигентские сопляки, зачитывающиеся иностранщиной, противники твердой власти, стояли бы над ним и помыкали бы им. А теперь другое дело. Они ничто, а он ими командует. -- Начитался этих книжонок -- и вот результат! Сегодня дошел до ручки,-- сказал Ватараи, снова похотливо оглядев Митико, стоявшую рядом.-- А вы как думаете? "Я думаю иначе",-- хотела сказать Митико, но вместо этого она лишь страдальчески заморгала. Этому ли дикарю рассуждать о культуре! Но разве можно ему это сказать, ведь судьба ее Кадзи находится в его руках. Растерянный вид молодой женщины раздражал Ватараи. Сейчас облапить бы эту аппетитную бабенку и досыта насладиться ею. Нестерпимо завидно, что такой слюнтяй, как Кадзи, днем и ночью находится рядом с этой женщиной. Сволочи! Наверно, и вчера еще миловались в постели, и это в то время, когда верные сыны отечества днем и ночью страдают без женщин. -- Открыть ящики стола,-- приказал Ватараи.-- Вынуть из них все на стол. Митико послушно открыла все ящики. Ватараи встал сразу же за спиной Митико -- хоть прикоснуться к этой чертовой бабе! Перед глазами у него висело стенное блюдо. Объятия обнаженных влюбленных волновали жандарма. А тут еще такой возбуждающий аромат от женщины. Тонкая талия, округлые бедра наклонившейся Митико дразнили. А что, если взять на руки и повалить? Дело плевое, и сопротивляться не будет. Скажу только: "Безопасность мужа зависит от тебя". Ведь один раз в Северном Китае у него был уже такой случай. Жена торговца опиумом, имевшего связь с китайской армией, сама предложила себя, чтобы вызволить мужа. Но та была уже потрепана, а эта -- только что распустившийся цветок. А какая кожа, светлая, гладкая! Ватараи самодовольно улыбнулся и тяжело задышал. Митико всем телом чувствовала состояние жандарма. И несмотря на охватившее ее отвращение, она уже думала о том, как бы выгоднее использовать свою привлекательность. Открывая нижний ящик стола, Митико низко наклонилась. Ватараи вплотную прижался к ней. Митико хотела было отскочить, но тут она увидела рукопись Ван Тин-ли. У нее сильнее забилось сердце. Как бы оставить ее в столе, не вынимать, а открыть другой ящик? Она не стала выпрямляться, пусть стоит эта скотина сзади и пыхтит. Но Ватараи не даром был жандармом. Как только Митико хотела закрыть ящик, толстая рука Ватараи потянулась через ее плечо. -- А это что такое? А ну, покажите! Ватараи взял рукопись и стал листать. Канбун* он не знал, и его подозрительность стала острее. -- По-китайски? Наверно, важная рукопись. Ватараи рассмеялся, еще раз оглядев Митико с ног до головы. Митико сгорала от стыда, ей казалось, что этот жандарм уже осквернил ее тело. -- Не знаю, почитайте, может быть и важная,-- сказала она и отстранилась от Ватараи.-- И вообще ищите сами, что вам нужно. Ватараи удивленно поднял брови. Смотри, как сразу переменилась, и не подступишься. Небось своему Кадзи позволяет все, что угодно, а тут... И снова в груди Ватараи вскипело возмущение. Черт с ней, с ее красотой! -- Хватит и этого. Да и кроме материалец есть! -- И он опять рассмеялся, как бы говоря: все от меня зависит, захочу -- останется жив, захочу -- погибнет. А Митико не знала, что ей делать -- то ли выставить за дверь этoro хама, то ли просить его о милости. -- Приходите через пару дней. Так и быть, дам свидание. Его взгляд говорил: вот видишь, и свидание от меня зависит, а ты ломаешься. -- Правда, сидеть вот так не придется,-- Ватараи кивнул подбородком на стенное блюдо и расхохотался. Митико хотелось заткнуть уши, казалось, что этот дикий смех поганит воздух в комнате, превращает в непристойность прекрасное чувство. Ватараи ушел. Звуки его шагов постепенно замирали. Страшная пустота заполнила дом. Митико схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Может, все же в тот вечер надо было отпустить Кадзи? Может, он все тогда рассчитал и все сошло бы благополучно? Как щемит сердце! Ведь это она сказала: "Поступай так, как считаешь лучше". Она не думала, что эти слова парализуют решительность мужа. И все же, когда она их произносила, она думала только об одном -- чтобы он не уходил. И он остался, ее любовь победила. И в минуты горячих объятий у нее и в мыслях не было, что сегодняшний день принесет ей такое несчастье. А если бы отпустила, этого могло не случиться. Митико подняла голову. Затуманенный от слез взгляд остановился на блюде. Это был символ их счастья, клятва верности. А теперь... Нет, она не вынесет свалившейся на ее голову беды. -- Прости меня, Кадзи! Слезы вновь ручьем покатились по ее лицу. Горячие, горькие слезы! Итак, Кадзи в руках этого ненавистного жандарма, и нет никакой надежды, что он вернется оттуда невредимым. Конечно, Кадзи действовал благородно, в этом Митико не сомневалась, и, может быть, то, что он сделал, облегчило наконец его муки. А она раздавлена горем. Впервые Митико познала страдания. Ведь сейчас она страдает не меньше, чем страдал Кадзи. И ей, как и ему, мучительно придется искать выхода. А веди себя Кадзи там, у горы, смиренно, она сейчас смотрела бы ему в лицо, слышала бы его голос, обнимала бы его. О, это благородное рыцарство! Все из-за него! Как ей сейчас тяжело! И никто ей не в силах помочь! Митико старалась не плакать, но чем больше она крепилась, тем обильнее текли слезы по ее лицу.