Условия человеческого существования
Шрифт:
37
– - Ну и упрямый черт! Танака опустил руку с кожаным ремнем и стер со лба пот. У сидевшего на стуле Кадзи лицо уже напоминало кровавую маску. Оно все вспухло, одно веко разорвано, из носа течет кровь, заливая обнаженную грудь. -- Что ж, попробуем бамбук, если ремень не помогает. Но мы потихоньку, вежливо. Танака сбросил Кадзи на пол. Комната совсем пустая -- один стул, да с потолка свисает яркая лампочка без абажура. Бамбуковый прут со свистом врезался в обнаженную кожу, и через несколько мгновений все тело загорелось будто от ожогов. Кадзи напрягал память, стараясь вспомнить рукопись Ван Тин-ли. Как он терпел, как он все вынес? Что он думал тогда? Наверно, ненависть и презрение к японцам помогли ему перенести муки и боль. А что делать ему? Тоже ненавидеть и презирать? Но кого, своих соотечественников? Крепко сжав зубы, Кадзи молчал. Танака отбросил прут и принес молоток. -- Этой штучкой только раз пройтись по голове, тут же ей будет конец. Не выложишь все начистоту до возвращения унтер-офицера -- пожалеешь. Подняв распухшие веки, Кадзи взглянул на Танака и на молоток. Да, эта штучка не ремень. Тут сразу конец. И ведь этот солдат не шутит, он испробует и молоток. Кадзи сковал страх, сердце будто замерло. -- Послушай-ка, приятель,-- сказал Танака.-- Не лучше ли все выложить, а? Кадзи покачал головой. -- Мне нечего говорить. Страх надо подавить. Ведь не может же Танака его убить. До того, как придет Ватараи? Или это он сам себя успокаивает? Ну что ж, пусть убивает, ведь там, у горы, его тоже могли зарубить. Кадзи смотрел на молоток и старался вспомнить последние минуты казни. Да, до сегодняшнего дня я был трус, трус и болтун, но теперь первый шаг уже сделан и назад возврата нет. -- Что вам сказать? Вот мучаюсь, что позволил казнить тех троих. -- Вот как изволите рассуждать!
– - Танака даже улыбнулся.-- Что с вами будешь делать? И, не погасив улыбки, он остервенело стал бить молотком по ляжкам Кадзи. Потом по спине, потом опять по ляжкам. Это было мучительно -- грудь спирало и дыхание останавливалось. Бессильный гнев овладел Кадзи. Кажется, он не выдержит. А что, если ударом ноги свалить Танака на пол и этим же молотком размозжить ему череп? И все будет оправдано, ведь в этой комнате мораль вне закона. И терпеть больше не следует, его надежды на справедливость напрасны. В этом он, кажется, уже убедился. Танака был поражен. Ему пришлось пытать не один десяток и японцев и китайцев. И все, как один, уже после нескольких ударов молотка поднимали вопли. Но изумление вскоре сменилось раздражением. Бросив молоток, он взял кожаный пояс с медным набором. Никто еще не выдерживал ударов этим поясом, когда им били по чем попало. И эти удары посыпались... Кадзи глухо застонал, с языка уже было готово сорваться слово "довольно". Гнев пропал, его вышибли побои. Вот еще один удар -- и крикну, нет, еще один удар, еще один... А там, может, и он устанет. Только еще один удар, еще один! Страх тоже прошел, и его смяли удары, осталась одна пустота, и Кадзи старался удержаться в ней, на самом дне пустоты, за которой уже забвение. И странно, с каждым новым ударом Кадзи чувствовал, как растет в нем уважение к самому себе. Танака устал. -- Ну и черт! Тут вошел Ватараи. Усевшись верхом на стул, он посмотрел на избитого Кадзи и усмехнулся. -- Этот господин получил почетную грамоту за увеличение добычи руды. Ты, Танака, с ним будь повежливей. Ватараи еще не оправился от вожделения, охватившего его в доме Кадзи. Ему сейчас захотелось притащить Митико сюда и показать ей мужа. Не вынесет она этого и бросится перед Ватараи на колени, начнет умолять. Все сделаю, что захотите, только пощадите мужа! Ага, все? Ладно, раздевайся догола. - Кадзи!
– - крикнул Ватараи.-- А жену тебе не жаль? Кадзи поднял распухшие веки. - Плакала. Говорит: с
– - сказал Ватараи, встав со стула.-- Сейчас ты у меня запищишь. Будешь по полу ползать и молить о пощаде. Он подошел к Кадзи. Он был уверен в своей силе и действовал не спеша. -- Ты помог убежать восемнадцати человекам и ничего об этом не доложил! Кадзи сразу вспомнил Фуруя. Конечно, это он донес. Надо было тогда в амбулатории как следует его проучить. - Отвечай! - Докладывать не докладывал. Но бежать никому не помогал. Не успел Кадзи произнести последнее слово, как получил удар по лицу справа. -- Ты завербовал Чена и пользовался им для связи! На этот раз удар пришелся слева. -- Тебя предупреждали, что Чао не внушает доверия. Почему не принял никаких мер? И снова удар справа. Кадзи вспомнил просящую улыбку дежурного японца. Как он умолял его не давать делу официальный ход. А потом, видимо, с трусливой улыбкой говорил Ватараи совсем другое. -- Вызовите этого человека. На этот раз удар был прямой, под подбородок. -- Устроил Чао побег и хочешь замести следы? Куда он бежал? И снова удар -- теперь уже по коленной чашечке ногой. Кадзи со стоном упал на пол. Ватараи был мастер своего дела. Лежавшего Кадзи он ударил носком сапога три раза между ног. Кадзи, скорчившись, стал кататься по полу. Ватараи тяжело дыша, вытер потное лицо. -- Что, смешно? И слова не можешь сказать! Еще один удар ногой в грудь. Огненными дисками замелькали в потускневших глазах Кадзи знакомые лица. Вот закружилось лицо Митико, затем Ван Тин-ли. Мелькало лицо Чена со слезами на глазах, его сменила Чунь-лань, ее лицо билось о землю, потом завертелось туда-сюда чье-то окровавленное лицо из тех, кто валялся на дне ямы. Потом лицо Окидзимы -- на этот раз Окидзима не улыбался. И тут до сознания дошло -- значит, Чао убежал? А он этого не знал. Наверно, почуял опасность и убежал. Кадзи удовлетворенно вздохнул. Ван, будь спокоен, здесь я сам справлюсь. -- Вставай! Кадзи с трудом поднялся. -- Садись на стул, рано еще ложиться. Кадзи сел. - Тебе повезло. Два раза побег удался, а на третий засыпались. Чен любезно покончил с собой, и это тебя спасло. Так? А потом собирал пожертвования, чтоб ему на том свете жилось привольно? Нам все известно! Говори, пока я готов еще слушать! - Если все известно, зачем спрашивать? Удары градом посыпались на Кадзи. Одиннадцать, двенадцать... Дальше Кадзи считать не смог. Голова бессильно откинулась назад. Ватараи скривил лицо в улыбке, как бы говоря: "Кажется, хватит". Но сплюнув кровью, Кадзи вдруг сказал: -- Хочешь взвалить на меня побеги? Не знаешь, как объяснить капитану, почему прервали казнь? Удар опрокинул Кадзи на пол вместе со стулом. Кадзи терял силы, держаться стало невмоготу. Если так будет продолжаться, он, может, и запищит. Ползая по полу, как бы увертываясь от ударов Ватараи, Кадзи в смертной тоске звал друзей. Куда же все скрылись -- Митико, Ван Тин-ли, Окидзима? Приподнявшись, Кадзи жалобно выдавил из себя: - Давай очную ставку с директором и Фуруя! - Не волнуйся, дам! Вот и вексель. И кулак Ватараи снова опустился на лицо Кадзи. - Что я сделал?
– - У Кадзи слезою потекла кровь из разорванного века.-- Так поступать должен всякий нормальный человек! - Всякий?.. Ватараи схватил Кадзи за волосы и ударил коленом в лицо. Потом еще и еще... Кадзи отворачивал лицо, падая мешком на пол. Митико, поддержи! Дай руку! Подними! Ведь нельзя перед этим извергом ползать по земле! -- Митико! Это был не крик, а стон, невольный стон. - Ха-ха!
– - засмеялся Ватараи.-- Уже захотел повидать? - Очень сожалеем, но госпожа Митико изволят отсутствовать,-- сказал Танака, стоявший в стороне у стены. Ватараи поставил Кадзи на ноги. -- Вот, возьми напоследок! И он приемом дзюдо через бедро бросил Кадзи на пол. -- А вот еще! Снова Кадзи в воздухе и снова на полу. Нет, больше он не может, силы иссякли. И, уткнувшись лицом в пол, Кадзи беззвучно заплакал. Он плакал от обиды на Вана, обманувшего его; где же этот друг, который у каждого есть рядом? Он плакал и потому, что его сегодняшний поступок, которым он так гордился, нисколько не поддержал его. Видимо, это кара за его прежнюю трусость и эгоизм. -- Встать! Огромная фигура Ватараи виднелась уже неясно. Кадзи, словно призывая на помощь Митико, протянул руки и с трудом, точно пьяный, поднялся на ноги. -- А если так? Последний чудовищный удар угодил в живот. Кадзи упал, как бревно, и даже не пошевелился. - Приведи в чувство! Танака зажег курительную палочку и сунул ее в нос Кадзи. Это "лекарство" действовало безотказно. Кадзи замотал головой и пришел в себя. -- Эй, ты! Попробуй-ка встать так, как стоял передо мной с гордой мордой во время казни,-- презрительно сказал Ватарай.-- Тебя задерживали в полиции в тридцать восьмом году в Токио? Наверно, и тогда подкуривали? А как сейчас, действует? Кадзи лежал на полу навзничь, в его затуманенном сознании всплывали обрывки прошедших дней. Нет, он никогда, к сожалению, ничего не сделал героического. Поэтому и вспомнить ему нечего. А то, что сейчас происходит,-- это плата за его нерешительность, за его вечные колебания. -- Вот такие сволочи тыл расстраивают, на врага работают. Ватараи носком сапога ткнул Кадзи в лицо. Глаза Кадзи приоткрылись. -- Ты, китайский агент! Отсюда не выйдешь, пока не выложишь все! Ватараи еще раз ударил Кадзи сапогом. -- Танака, под замок его!
38
Тяжело захлопнулась решетчатая дверь, звуки шлепающих туфель замерли. Кадзи подполз к стене, сел и, опершись о стену спиной, поднял взгляд на крошечную лампочку. Какая тишина! С улицы не слышно никаких звуков. Где-то вдалеке загудел паровоз. От Лаохулина всего пятьдесят километров, а Кадзи кажется, что он попал на край света. Укрывшись тонким одеялом, он растянулся на полу. Казалось, болело не только тело, но и кости. А еще больше ныла душа, это от одиночества. В груди пустота, будто все из нее выскоблили. Чтобы вынести эту безысходность, необходимо, оказывается, иное мужество, чем то, которое нужно, чтобы вынести пытки. Тут некому сопротивляться. Пять лет назад он тоже был одинок, но как-то не сознавал своего одиночества. А теперь у него есть жена, она пошла вместе с ним. И вот, возможно, он больше с ней не встретится. С замиранием сердца он вспомнил вчерашние ласки Митико. В ушах еще слышатся ее прерывающиеся стоны: "До смерти не отпущу!" Ничего не поделаешь, Митико, оставь надежды. А если выйду -- порадуйся. Я сегодня впервые был смелым. Поддержи меня, чтобы это мужество не исчезло. Опять послышались звуки шлепающих туфель. Вот где-то скрипнула дверь. И снова тишина.
39
На следующее утро после ареста Кадзи к Митико перед работой зашел Окадзаки. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. Конечно, ему было приятно отомстить Кадзи, но он отнюдь не хотел, чтобы все получилось так. - Вы, собственно, по какому делу?
– - холодно спросила Митико. - Как бы вам сказать...-- Окадзаки толстыми пальцами почесал затылок.-- Я никак не думал, что все так кончится. Взгляды у нас с Кадзи расходятся, мы не любили друг друга, но это совсем другое дело. Не думайте, что я могу мстить человеку, прибегая к помощи других. Я хотел бы, чтобы вы просто знали об этом, а то мне как-то не по себе. - Я знаю. Митико продолжала смотреть на Окадзаки очень холодно. Пришел показать, какой он, видите ли, честный. Одна ночь страданий превратила сердце женщины в ледяной комок для всех, кто был врагом Кадзи. -- Я думал, что все будет очень просто... Окадзаки снова замялся. Взгляд Митико смущал его. -- Никак не ожидал, что Кадзи на такое пойдет. Глаза Митико влажно блеснули. -- Вы хотите сказать, что Кадзи сделал что-нибудь недостойное? Какая нежная, а словно в броне -- не подступишься, и все ставит на свое место. Окадзаки опять замялся. - Нет, собственно... - Нет! -- Митико повысила голос.-- Не знаю, как расценивают его поступки другие, но я считаю, что Кадзи сделал то, что ни вам, ни другому не под силу. Конечно, теперь вы все судачите о нем. Очень похвально! - Вот вы как... В белесых глазах Окадзаки блеснула искорка раздражения, он явно обиделся, и ему как-то сразу стало легче. Что ж, если она такая, то и он посмеется. Пусть теперь поживет без своего Кадзи эта образованная юбка. - Пусть будет по-вашему, но мне кажется, что молодые плохо знают жизнь и очень высокомерны. Я ведь зашел по-хорошему, хотел хоть чем-нибудь вам помочь. - Никогда не думала прибегать к вашей помощи,-- сухо ответила Митико.-- Но если по-хорошему, вы же можете показать, что те семеро и не пытались совершить побег. Это единственное, чем вы можете помочь Кадзи. Окадзаки ушел. Митико снова осталась одна. Ей казалось, что все вокруг умерло. Она видела перед собой только камеру, где сейчас был Кадзи, и пустую комнату, где сидела она. А между ними -- непреодолимое расстояние. Вечером пришла жена Окидзимы, она пыталась утешить Митико, но бедная женщина в ответ лишь жалобно улыбалась. Как помочь мужу? Жандармерия казалась ей неприступной скалой, о которую разобьются все ее усилия. Теперь только слепая вера еще поддерживала ее. Она молила небо об одном -- пусть ее Кадзи найдет в себе силы вынести все муки и, что бы ни произошло, вернется к ней.
40
Через три дня Митико пошла в жандармерию просить о свидании. В приемной сидело несколько жандармов, они голодным взглядом оглядели стройную фигуру женщины. Ватараи держался самодовольно. Все-таки ее бедер касался только он, и Митико уже казалась ему чуть ли не его возлюбленной. Из-за стола в глубине комнаты подал голос капитан Кавано: - Следствие закончено, Ватараи? - Ничего не говорит. -М-м. Капитан перевел свой холодный взгляд на Митико. -- Подойдите сюда. Танака, подайте стул. Митико робко опустилась на стул. Ей казалось, что немигающие взгляды жандармов раздевают ее. -- Действия вашего Кадзи оскорбляют авторитет армии,-- сказал Кавано официальным тоном.-- Мало того, что он содействовал побегам пленных, он дал возможность врагу узнать данные о нашей военной промышленности, а это уже рассматривается как измена родине. Митико сидела, опустив голову. Слова жандарма звучали грозно; казалось, спасения для Кадзи нет. -- Вы, вероятно, знаете, что в настоящее время в районе Южных морей идут непрерывные ожесточенные бои. Мы, конечно, уверены в победе, но обстановка не допускает ни малейшего ослабления наших усилий. И в такое чрезвычайное время один из подданных империи совершает проступки, граничащие с изменой, подрывает мощь и авторитет армии! Разве это допустимо? Я не нахожу слов для его осуждения. Вас, как японскую женщину, тоже должны возмущать действия мужа! Митико было нестерпимо тяжело. Какая ирония! Ее муж страдал не из-за измены, напротив, он считал себя пособником в войне, более добросовестным, чем все эти воинствующие жандармы. Но разве могла она это сказать здесь? Ведь это было бы для Кадзи только хуже. Если бы она пустилась в рассуждения, пытаясь защитить Кадзи, это только разозлило бы жандармов. -- Да...-- дрожащим голосом произнесла она, стараясь не расплакаться. Капитан Кавано был удовлетворен. Ему доставило большое удовольствие, что его красноречие оказало такое действие. -- Однако говорят, что надо ненавидеть преступление, а не человека, его совершившего,-- сказал капитан уже более мягким тоном.-- Вы небось пугаетесь одного слова "жандармы", но и у нас есть сердце. Мы не хотим погубить даровитого молодого человека. К сожалению, ваш муж даже не пытается исправиться. Может, вы ему скажете, чтобы он как следует разобрался в своем поведении? Ватараи, можно сегодня дать свидание? Ватараи вытянулся в струнку и ответил: -- Пока это невозможно. Еще бы! Как его показать, когда у него лицо все изуродовано после побоев. Да и весь он избит так, что еле жив. Хотя, конечно, Ватараи именно таким хотелось показать его Митико. -- Приходите через недельку. К тому времени следствие уже закончится. Митико встала. -- Одну минуту, я кое-что хочу у вас спросить,-- сказал Ватараи.-- Зачем ваш муж поручил Ван Тин-ли писать эту рукопись, какую цель он преследовал? И еще вопросик. Что муж говорил, когда прочитал рукопись? "Если начнет отвечать, проведу в другую комнату, там задержу подольше, а потом видно будет... Хоть подышать ею поближе..." И Ватараи добавил: - Ведь вы не хотели показать эту рукопись -- значит, вы должны знать. - Я ничего не знаю. Если бы ей дали возможность встретиться с Кадзи, она тут и на иголках бы усидела. А раз свидания не дают, ей незачем оставаться здесь больше. - Упорствовать бесполезно. Если хотите помочь мужу, лучше все скажите. - Но я действительно ничего не знаю. - Ладно. Мы еще заставим вас отвечать,-- сказал Ватараи, бросив на стол рукопись.-- Можете идти. Сегодня свидания не будет.
41
Из Лаохулина пришли плохие вести. У Ватараи все лицо перекосилось. Тридцать спецрабочих во главе с Ван Тин-ли ночью убежали прямо с производства, обезоружив охрану, совершавшую ночной обход. Побег был совершен через два дня после казни. А Ватараи как раз собирался арестовать Ван Тин-ли. С арестом он опоздал потому, что переводчик провозился с переводом рукописи, а от Кадзи, как его ни пытали, не добились ни слова. Из Лаохулина спрашивали: какие следует принять меры? Ватараи доложил о побеге капитану. Тот усмехнулся. -- Оказывается, и твой меч притупился. Ватараи еще больше возненавидел Кадзи -- ведь все это результаты его работы. Капитан, однако, не очень расстроился. Ведь китайцев забирали из деревень, чтобы увеличить количество рабочей силы на гражданских предприятиях, в строгом смысле это не были военнопленные, и военная жандармерия за них ответственности не несла. И если она вмешивалась в работу предприятий, то это происходило по инерции -- слишком велика была ее власть. К тому же тут примешивалось и уязвленное самолюбие: как это так, несмотря на усилия жандармов, побеги продолжаются! - Может, нам плюнуть на них?
– - сказал капитан.- В будущем месяце поеду в штаб и договорюсь. - А как быть с Кадзи? - Если уж и твое мастерство не помогло, может, действительно ему говорить нечего? - Так-то так, но одно ясно: он носитель антивоенных идей. Ватараи из одного упрямства не хотел упускать Кадзи из своих рук. -- Антивоенные идеи? Если такого загнать в армию, его там от них за три дня вылечат,-- сказал Кавано и потянулся.-- Заметь, такие "носители" на фронте часто совершают даже подвиги. Более того, они бывают значительно патриотичнее, чем те, кто приходит в армию без всяких идей. Когда жизнь все время в опасности, идеи забываются. Нет смысла его держать здесь. Почитай-ка вот это! Капитан бросил перед Ватараи письмо. Оно было из правления фирмы от начальника отдела. В письме говорилось, что Кадзи был многообещающим молодым служащим и его послали на ответственную работу, конечно, не зная, что он заражен опасными идеями. Начальник отдела приносил извинения, что их служащий доставил жандармерии столько хлопот, и уверял, что этот случай будет хорошим уроком для всех служащих. Однако сейчас фирма занята увеличением производства, и они просят по этому делу никого больше не привлекать. В письме не было ни одного слова в защиту Кадзи. Этим подчеркивалось, что с ним жандармерия может поступить, как сочтет нужным. -- Короче, побаиваются нас рассердить,-- сказал, улыбнувшись, Кавано.-- Свяжись с районным комиссариатом. Школа жизни для штатских -- армия. Надо укрепить глиняные кости этого интеллигентика. И сообщи об этом фирме. Все-таки с ними следует быть вежливыми, придется ведь еще пользоваться их услугами. Когда капитан ушел, Ватараи приказал привести Кадзи. -- Твоя жена пришла, говорит, что ей скучно без тебя. Что, дать свидание? Кадзи поднял опухшие веки и посмотрел на Ватараи. Он старался не выдать своих чувств, но сердце его усиленно застучало. -- Вот что,-- успокоительно сказал Ватараи.-- Конечно, японская армия немного грубовата. Ты, верно, об этом рассказывал своим сослуживцам? О таком невольно расскажешь, если прочтешь рукопись китайца. Но сейчас я о другом. Пока не поздно, нужно все его писания опровергнуть. Понимаешь? Ватараи говорил тихим, вкрадчивым голосом. Сегодня он был терпелив. Все-таки приятно позабавиться с пойманной добычей. Но Кадзи молчал. -- Мы знаем, что в этом деле не ты верховод. Может, ты и прав, что на твоем месте любой нормальный человек сделал бы то же самое. Поэтому мы тебе и оставили голову. Но пойми, если ты во всем будешь противиться, и я заупрямлюсь. Кадзи почти не слушал Ватараи. Он напряженно прислушивался к каждому шороху в соседней комнате. Может, Митико пришла, может, она здесь? Может, ждет его? Но где? И Ван, может быть, тоже где-нибудь здесь? Спокойно ожидает казни, размышляя над своей судьбой. Неужели все еще верит, что всегда и везде у человека обязательно найдется друг? - Когда будете рубить голову Вану?
– - спросил Кадзи, но не успел он поднять глаз, как получил удар в лицо. - Тебе не выгодно заставлять меня скучать. Понял? Твоя жена здесь, но если ты ничего не скажешь, придется и ее на ночку задержать и не спеша допросить. Да ты не беспокойся, с нею мягко обойдусь, все сделаю аккуратно. Кадзи напряг все свои мускулы. Нет, он не скажет больше ни слова, не задаст ни одного вопроса. -- В общем свидание я дам, но ты должен хоть что-нибудь сказать. Понимаешь? Это я на вид такой сердитый, а на самом деле я добрый. Смотрю на твою горемычную жену, и мне делается нестерпимо ее жалко. Я ведь рад вернуть тебя ей. Но ты ничего не говоришь. Ну скажи хоть в общих чертах, почему ты поручил Ван Тин-ли написать ту рукопись. Я ведь этим не собираюсь воспользоваться. У Кадзи похолодело в груди. Какой
– - спросил Кадзи хрипло. - Боишься? Заставил китайца написать и собирался распространять эту чушь! Вот, мол, что творит японская армия. Так, что ли? Кадзи молчал, хотя знал, что за молчание его вновь подвергнут пыткам. Но молчать нужно, ведь одно неосторожное слово -- и его обвинят в тягчайшем преступлении. Их мир -- мир беззакония. Самоуправство покрывается авторитетом власти. А Ватараи полон желания расправиться и с ним и с Ваном. А за что? И тут дело не в том, помогал он побегам или не помогал. Конечно, он сочувствовал пленным и хотел, чтобы они бежали. Окидзима давно об этом догадался. Вот за это Ватараи и хочет его уничтожить. Кадзи внезапно вспомнил одного великого итальянца, несколько сот лет тому назад подвергнутого пыткам. А все-таки земля вертится! Чтобы сказать эти слова, нужна была великая вера, и этот муж обладал такой верой. А у Кадзи ее нет. Только один раз в нем вспыхнуло мужество, позволившее ему в тот день прекратить казнь. Но пусть один раз, это все же лучше, чем ничего. Ведь этот случай дает ему право сказать про себя: "Я человек! Один из немногих!" -- Ладно,-- сказал Ватараи и заскрипел зубами.-- Сегодня ты у меня завоешь! Жена вдоволь наслушается. Стиснув зубы, Кадзи приготовился к самому худшему. Но что бы ни было, сегодня он не издаст ни одного стона. У стенки, распевая песенку, Танака разбирал орудия пытки. -- Эх ты, Кадзи! Какой же ты тупоголовый! Не понимаю, почему ты такой идиот? Затем началось избиение. Пояс, окованный медью, потом кулак, потом молоток, курительная палочка в нос, потом снова пояс... А Кадзи, думая, что за стеной находится Митико, безгласно взывал к ней: "Митико! Молчи! Терпи! Смотри и терпи! И вдохни в меня силы! Поддержи меня! Молись, чтобы я все вынес!" Кадзи сдержал клятву, он не издал ни звука. Его бросили в камеру без сознания.
42
– - ...Митико. Он это не сказал, а выдохнул. Маленькая лампочка на потолке двоилась. Танака, заглянув сквозь решетку, сказал: -- Брось ты упрямиться. И я устал, и тебе плохо. Хватит дурить. Кадзи не ответил. По крайней мере здесь он мирно дышит, сюда не дотягиваются руки ни Танака, ни Ватараи. И в упрямстве есть смысл. Особенно для Кадзи, всегда жившего как-то половинчато, с оглядкой. Танака отошел от камеры, пожимая плечами. Такой упрямый арестованный ему еще не попадался. "Ну вот, Митико, мы остались вдвоем.-- Взор Кадзи скользнул по стене.-- Тебе, может, предстоит страдать еще больше. Простишь ли ты меня?" Кадзи ждал ответа, и ему казалось, что Митико отвечает: "За что? Что ты говоришь? Ведь я сказала тебе: иди, блуждай, я последую за тобой и буду стараться не отставать от тебя. А ты и не заблудился, тебе это только казалось, ты выбрал правильный путь. С тем большей радостью я последую за тобой. Да, она скажет именно так. В изнеможении Кадзи смотрел на мрачную стену камеры. "А ты знаешь, Митико, что я, может, не вернусь домой?" "Вернешься, обязательно вернешься! Бесконечных мук нет. Только наша любовь должна быть бесконечна". Лицо Кадзи тронула едва заметная улыбка. "Я, Митико, хочу начать все сначала, признав, что я был не тем, кем хотел быть, и ты должна это признать, не делая скидки на любовь. Иначе говоря, я лишь на словах был гуманным, я только мысленно был против войны и думал, что этого достаточно, чтобы называться человеком. Вот в чем дело". А Митико с печальным лицом говорит: "Ты хочешь сказать, что мы совершили ошибку, желая создать во время войны свой оазис счастья?" Кадзи видит грустный взгляд Митико, ее огромные глаза смотрят на него, и он тонет в этом взгляде. "Неужели ты так думаешь?" "Ты страстно и постоянно стремилась сделать нашу жизнь счастливой. Окидзима тоже бросил дерзкий вызов жизни, стремясь жить по-своему. Такой страсти и дерзости мне недоставало, и я черпал их у вас, барахтаясь в противоречиях. И все же, чтобы жить, этого, очевидно, недостаточно. "Ты хочешь сказать, что счастье делает человека трусливым? Что я считала счастьем постоянно жить с тобой, и это тебя делало трусливым? Так?" "Я был трусом не по твоей вине. Просто мое понятие о счастье было неправильным. Если бы я жил, как нужно, то в самые критические минуты, как бы горько мне ни было, я имел бы смелость идти наперекор всему. И как бы страшно мне ни было. Ну, например: если бороться против войны, то уж не жалеть своей жизни. Вот если бы мы с тобой жили с такой решимостью, я не страдал бы так тяжело". "Но ведь ты обрел эту решимость". Митико смотрела на него скорбными глазами, и от одной мысли, что она сейчас очень одинока, скупые слезы покатились по щекам Кадзи. "Огромное число людей, Митико, когда нужно проявить самую малую толику смелости, отступают, трусят. Может быть, они стараются жить честно, но трусость давит камнем их грудь, они терзаются и в конечном счете теряют человеческое достоинство. Многие даже становятся военными преступниками, хотя решительно никогда не хотели ими стать. А дело все в этой малой толике смелости. Я это понял лишь тогда, когда сделал шаг вперед, во время казни. Смелость проявляется не в размышлениях. Она в действии! Надо постоянно жить в полную силу, тогда не будешь ни о чем сожалеть". "Да, может быть, ты прав..." Кадзи видит, как Митико ему кивнула. "Начнем сначала, Митико, хорошо? Ведь мы еще молоды. У нас тоже есть день, который зовется завтрашним..." "Но когда он придет? О, как я его жду!" Кадзи будто слышит ее голос. Но ведь ее здесь нет! Он в темной, тесной клетке один. Вокруг тишина. Издалека, едва колебля ночные тени, доносится сигнал -- гасить свет. В коридоре снова шаги. Танака мурлычет в такт сигналу: Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить. Он снова заглянул в камеру. -- Выйдешь по нужде? Кадзи отрицательно покачал головой. Все тело горит. Никуда ему не хочется. Тело горячее, а бьет озноб! Танака, шлепая туфлями, ушел. Ми-ти-ко, Ми-ти-ко... В конце коридора скрипнула дверь. Голос замер, наступила звенящая тишина. Подняв глаза на лампочку, Кадзи пробормотал: -- Спокойной ночи, Митико, я буду смотреть на тебя отсюда.
43
– - Выходи. Тяжелая решетчатая дверь открылась. Незнакомый жандарм внимательно осмотрел Кадзи. Опухоль с лица Кадзи сошла, но местами синеватые подтеки еще оставались. Заросшее щетиной лицо выглядело чужим. -- Иди. Жандарм шел впереди, Кадзи босиком следовал за ним на расстоянии. Перед кабинетом начальника жандарм остановился. -- Входи. Открыв дверь, Кадзи встал как вкопанный. Перед ним будто в тумане стояла Митико. Возле нее, улыбаясь, стоял человек с выпуклыми глазами. О, ведь это Окидзима! Силы оставили Кадзи. Митико, кусая губы, сдерживалась. Ее било как в лихорадке. Только глаза смотрели, не мигая, на изменившееся лицо мужа. -- Ну целуйтесь, да скорей,-- сказал Ватараи.-- Можете не стесняться. Его улыбка перешла в похабный смешок. За столом Танака делал вид, что перебирает бумаги. Караульный торчал у двери, ожидая, что же будет дальше. -- Митико!
– - простонал Кадзи.-- Ну зачем? Тебе не нужно было приходить сюда. Не беспокойся, иди домой. Митико растерянно оглянулась на Ватараи. Как бы не рассердить этого зверя, ведь она так добивалась свидания! Взяв в обе руки фуросики*, она с просящей улыбкой обратилась к Ватараи. - Я тут принесла суси**, можно ему дать? - Можно. Раскрыв деревянный судок, Митико сказала: -- Поешьте? Горячий комок подкатил к горлу Кадзи, он кивнул. Глаза у него заблестели. Митико, чтобы не выдать волнения, поспешила опустить глаза, в них стояли слезы. Грязная рука Кадзи протянулась за едой. Митико невольно посмотрела на его руку, потом на грудь, на лицо. - Митико, обо всем, слышишь, обо всем советуйся с Окидзимой. - Окидзиму переводят в другое место.-- По щеке Митико скользнула слеза. - Проститься пришел,-- глухо сказал Окидзима. - Да?
– - Кадзи растерянно смотрел то на Митико, то на Окидзиму. - Рассердил я начальника отдела, вот и ссылают еще дальше, на маленький рудник. А мне ведь еще хотелось подраться вместе. - Так... У Кадзи перехватило дыхание. Он понял, что творится на Руднике. Окидзиму ссылают в глушь, а его бросили сюда. -- На мое место сядет Фуруя,-- сказал Окидзима.-- Этот тип вывернулся. Цветет, как сакура весной. Кадзи ел молча. Митико, видимо, старалась приготовить суси повкуснее, но он никакого вкуса не чувствовал. Он глотал еду с поразительной быстротой, Митико даже удивилась. -- Вы еще чего-нибудь хотите? -- спросила она, не отрывая взгляда от мужа. Кадзи перестал жевать. Хочет ли он еще чего-нибудь? Да. Ее. И еще -- вернуть потерянное зря время. Выйти отсюда и все начать заново. Кадзи посмотрел в сторону Ватараи. Тот уставился горящим взглядом на бедра Митико. -- Ничего,-- ответил Кадзи. Его обросшее щетиной лицо дернулось в нервном тике.-- Все, что нужно, дает армия. Горькую иронию услышали, кажется, только Митико и Окидзима. Митико бросила испуганный взгляд на Ватараи. -- Значит, больше уже не встретимся,-- сказал Кадзи.-- А все же я многому научился у тебя. - Да, многому. И умению работать, и сноровке в драке... -- Ты дорого за все заплатил, но, кажется, забрался на своего конька,-- сказал Окидзима, поспешив улыбкой погасить вспыхнувшую в глазах грусть.-- А знаешь, Ван-то... Ватараи с шумом поднялся. -- Лишние разговоры прекратить! Окидзима хотел огрызнуться, но, посмотрев на испуганное лицо Митико, сдержался. -- Время свидания истекло,-- Ватараи кивнул караульному подбородком в сторону Кадзи. Митико поднялась. Ее влажные глаза засветились теплом и нежностью. -- Берегите себя! Кадзи еле владел собой. Не оборачиваясь, он быстро вышел из комнаты.
44
Ватараи смотрел из окна на улицу. Он смотрел до тех пор, пока Митико, шедшая рядом с Окидзимой, не исчезла за поворотом. -- Вильнула задом и до свиданья. Шлюха! Он обернулся к Танака, глаза его маслянисто блестели. -- Вот так Танака мы, оплот империи, день и ночь блюдем свой воинский долг, а разные подлецы вроде Кадзи имеют таких красивых баб. После этой тирады он немножко успокоился. -- Берегите себя! Фу-ты, ну-ты!.. Эх, Танака, привел бы ты ее мне сейчас одну! Нет мочи терпеть! Танака сел за стол и тихонько запел: -- Ми-ти-ко, Ми-ти-ко, Ми-ти-ко...
45
После этого в течение нескольких дней Кадзи не трогали. Ни допросов, ни пыток... Кадзи был убежден, что Ван Тин-ли погиб. Если сравнить жизнь Кадзи с жизнью Вана, то, конечно, его жизнь была спокойной. С другой стороны, он был более несчастлив, чем Ван. Ведь Ван хотел победы своему народу, а он мог желать своему народу только поражения. Ван шел по дороге жизни с открытым забралом. И пусть он останется безвестным, история оценит его по достоинству. Какую надпись хотел бы видеть Ван на своем могильном камне? Кадзи задумался. Ван, очевидно, умер перед рассветом. Но ночь должна пройти, рассвет неминуем. А потому и надпись должна гласить: "Я умер, друзья, не увидев зари! Похороните же меня в рассветных лучах". А для него? Что написал бы для него Ван? В лучшем случае так: "Он жить не жил, а лишь блуждал и злу невольно помогал". Эти слова Кадзи написал на стене ногтем, их почти не было видно. Написал -- и на душе стало немного легче. Здесь его могила. А если он отсюда выйдет, это будет воскресением из мертвых. И он молил небо, чтобы этот день настал. В этот вечер звуки шагов, послышавшиеся в коридоре, были иные. Они были тяжелые, грубые. Кадзи безошибочно узнал эти шаги. Ватараи открыл в камеру дверь. -- Выходи! Кадзи вышел. Сердце радостно забилось -- наверно, снова свидание с Митико. -- Можешь идти домой,-- низким голосом бросил Ватараи. Лицо Кадзи запылало, грудь стеснило. Что-то не так! Хочет вывести и, верно, втихую прикончить. -- В виде особой милости, освобождаем,-- заявил Ватараи.-- Однако не думай, что тебе это так пройдет. За твоей спиной, помни, всегда находятся мои глаза. Куда бы ты ни пошел, там буду и я.
46
На развилке железной дороги Кадзи сошел с поезда. Пять месяцев тому назад здесь он принял шестьсот спецрабочих. Роковой полустанок! Сейчас над равниной, покрытой жухлой травой, простиралось серое зимнее небо. Время еще было раннее. Солнце, словно устав, застряло где-то посреди неба. Кадзи зашагал в сторону Лаохулина. Надо было во всем как следует разобраться, сосредоточиться. Но взволнованная кровь беспокойно бродила по телу, опухшие ноги двигались легко, и никаких мыслей не возникало. Только одна: скорее, скорее к Митико. Увидеть ее, услышать, обнять. И пока не вошел в поселок, он только и думал об этом. Вот и "веселое заведение", значит, скоро и рудоуправление, а там... Как вести себя с директором? Этот тип всегда ухитрялся оставаться в стороне. Что, не ожидали так скоро? Да? Нам необходимо выяснить несколько вопросов. Во-первых, не я, а вы виновны в побегах. Понимаете? Да, да, я лишь считал, что их побеги закономерны. Разумеется, если бы они бежали при мне, я бы их не остановил, но я и не помогал им бежать. Они бегут от вашего насилия, бесчеловечности, вот от чего. Потом он вызовет Фуруя. А ну, сколько ты получил от Чон Чхвана? Отвечай-ка! У вас, господин директор, служит вор и взяточник. Вы... Кадзи так увлекся этим мысленным диалогом, что не заметил, как от "веселого заведения" отделилась женская фигура. Женщина подбежала к нему и плюнула в лицо. -- Дьявол японский! Это была Чунь-лань. Похудевшая, с растрепанными волосами, совсем одичавшая. Обескровленные губы дрогнули и выбросили еще плевок. Кадзи схватил женщину за руку и ее ладонью вытер плевок. -- Убивай!
– - закричала женщина.-- Убивай, как убил его! Буду клясть тебя до тех пор, пока не убьешь! Дьявол японский! Кадзи положил руки на плечи Чунь-лань. Подошли несколько жителей поселка. Люди встали кучкой у дороги. Чунь-лань пронзительным голосом крикнула: -- Он! Это он убил невинного человека! -- Ты опять!..-- сказал Кадзи и крепко сжал ее плечи. Вспомнились дни и ночи, проведенные в камере, позор и муки. И решение начать все заново. И вот все рушится от одного плевка этой женщины. Лицо Кадзи исказилось от боли. Руки, внезапно обессилев, плетьми упали вдоль тела. -- Не надо сердиться, господин Кадзи. Это сказала вышедшая вперед Цзинь. Во рту у нее дымилась папироса. -- У вас доброе сердце, но я знаю, вы сразу не смогли... Это был последний удар. Более жестокий, чем пытки Ватараи. Кто говорит ему эти слова? Проститутка! Добрые, но запоздалые поступки достойны сожаления, тут гордиться нечем. Кадзи опустил голову, как преступник. Полученный удар был столь неожиданным, что он даже не понял, почему Цзинь на свободе. Скорее всего, помог Фуруя, ведь основными виновниками объявили Кадзи и Чена. Конечно, Фуруя покрыл Цзинь только потому, что она слишком много про него знала. Вконец измученный, Кадзи поднялся на холм. По дороге он встретился с какой-то женщиной. Увидя его, женщина остановилась, а потом засеменила в обратном направлении. Но вот и управление. Странное чувство овладело Кадзи -- будто блудный сын возвращается домой, и ему стало досадно на себя. Неужели опять свою змеиную голову поднимает трусость? Кадзи расправил плечи, как бы желая вдохнуть в себя решительность. В эту минуту из конторы вышел Окадзаки. Сверху, с лестничной площадки он смотрел на Кадзи, как на диковинного зверя. -- О, господин Кадзи! Немало, наверно, пришлось поволноваться. Сочувствую, сочувствую. Окадзаки вспомнил, как холодно приняла его Митико. Ага! Попало небось! Так тебе и надо! Омертвевшие, казалось, нервы вновь заявили о себе. Поднявшись по лестнице, Кадзи встал на одном уровне с Окадзаки. -- Это правда? Сочувствуешь?
– - И он пристально посмотрел в белесые глаза Окадзаки.-- Рано еще радоваться. Мое возвращение будет иметь некоторые последствия и для тебя. Окадзаки сперва нахмурился, но затем осклабился в наглой улыбке. -- Забавно! Что ж, попробуй! Жаль только, что у тебя не будет времени. Конец фразы утонул в громком смехе, и Окадзаки, постукивая хлыстом по кожаным крагам, спустился с лестницы. Когда Кадзи шел по комнате, все служащие провожали его взглядом, а затем переглядывались друг с другом. Кадзи возмутился. Как они на него смотрят! А вот при вручении ему награды все аплодировали, да еще как! У входа в кабинет директора Кадзи внезапно обернулся. Люди почти одновременно опустили головы. Кадзи резко открыл дверь. Директор сидел, откинувшись на спинку кресла, со сложенными на груди руками. Кадзи заметил, что его приход не удивил начальство. -- Только что оттуда,-- сказал Кадзи и подошел к столу. -- А ты знаешь, Кадзи, они все-таки прислали ее. Пухлая рука директора, открыв ящик стола, вытащила красный листок. "Вон в чем дело! Ясно! -- Кадзи стиснул зубы.-- Я так и знал, что они что-нибудь придумают!" У него в груди закипел такой гнев, что даже потемнело в глазах. -- Использовали, а теперь выкидываете! Видя, что у Кадзи сжимаются кулаки, директор торопливо сказал: - Мне будет без тебя тяжело, но что поделаешь! - Хватит лицемерить! Нашли хороший предлог, чтобы отделаться от беспокойного служащего! А у меня козырей нет, нечем крыть. Вы знаете, самая третьеразрядная проститутка заслуживает большего доверия, чем все члены вашего правления и начальники отделов. Кадзи почувствовал какую-то опустошенность. Вот идиот! Думал, что ему повезло! Как же, его отметил сам господин начальник отдела! Больше говорить не хотелось. С самого первого дня он был здесь обыкновенной марионеткой. Пес, оберегающий стадо, и тот имеет больше независимости. Взяв повестку, он хотел уйти. - Я понимаю, ты утомлен, но прошу, передай сейчас дела Фуруя,-- сказал управляющий.-- Он в большом затруднении -- не знает, кого назначить старшим среди спецрабочих. После того, как убежал этот Ван Тин-ли, никто не соглашается быть старшим. - Ван убежал? Кадзи вернулся к столу, глаза его загорелись. - Ван Тин-ли убежал? - А ты и не знал? Да, ты не мог знать! Ведь он убежал после твоего ареста, и с ним еще тридцать человек! Ван Тин-ли, которого он считал уже мертвым, которого он похоронил и даже сочинил эпитафию, убежал! Кадзи вдруг стал громко смеяться. -- Вот как! Убежал! Молодец Ван! Бегите все! До последнего человека бегите! Кадзи хохотал, и где-то в глубине сознания мелькнула мысль: а ведь Ван, кажется, увидит рассвет. Завидно! -- Господин директор, передайте, пожалуйста, Фуруя, что благодаря побегу Ван Тин-ли он избежал кары. Ведь я сейчас собирался к нему, чтобы получить у него по счету сполна. А сейчас передумал. Почему -- мне и самому неясно. Может, потому, что у человека оказался друг. И Кадзи твердым шагом, размахивая повесткой, вышел из кабинета... Из рощи показалась бежавшая к конторе Митико, она задыхалась. Кадзи побежал ей навстречу. -- Тише, Митико! Тише! Митико упала у ног Кадзи. Не поднимаясь, она обняла его колени. -- Вернулся, здоровый! О боже! Она терлась о колени мужа щекой. -- Мне сказала соседка... Она сказала, что ты еле идешь... Но это не правда... Ты здоров! Боже, как хорошо! Кадзи попытался поднять Митико. Вдруг Митико увидела повестку. -- Что это? Кадзи опустил руки. -- Что с тобой? Митико вскочила. Лицо ее изменилось. Она вырвала повестку. -- Не может быть! Этого не может быть! Как же так? Значит, все было обманом! Ведь они обещали! Митико была вне себя. -- Я пойду к директору! Это уж слишком! Пойду и скажу ему все! Кадзи обнял жену. -- Не надо, все будет напрасно. Уткнувшись в грудь Кадзи, Митико заплакала. -- Пойдем домой. У нас есть еще сорок часов. Не будем ни о чем больше думать. Ладно?
– - Голос Кадзи звучал глухо.