Усобица триумвирата
Шрифт:
– Сестрица, - повернулся к ней Святослав.
– Да, князь? – отозвалась она, выходя из своих запретных фантазий.
– Ты за Вячу не заступайся, не попустительствуй. Ты скрыть хотела его поведение? Не надо. Мы – его старшие братья – должны его воспитывать, раз отец не успел. Если такое повторится, ты мне напиши. Умеешь писать по-нашему? Не латинянским языком.
– Плохо, - призналась Ода.
– Тогда устного гонца пошли… А! – вспомнил Святослав. – Я же до весны в Тмутаракань уеду… Тогда Всеволоду пошли весточку, слышишь? Не думай, что у нас тут так принято и можно мужу вести себя по-всякому. Это не так. И я,
– Благодарю тебя, Святослав Ярославич.
– Да не за что пока, княгинюшка, - улыбнулся он. От его улыбки у неё в конец растаяло, потекло как воск под огнём сердце. Никто не был с ней так же обходителен, не слышала она больше здесь таких мягких слов от мужчин, такой чуткости.
– За доброту.
– Мне не верится, что Вяча так посмел себя с тобою вести. Как будто надоумил кто! – Святослав посмотрел на Оду. Но она покачала головой, боясь даже произнести имя Всеслава. Порой ей мерещилось, что он явится, стоит его помянуть. Да и что изменится, если она скажет, что тот приезжал к ним, пил беспробудно с Вячеславом, научил его таким вот развлечениям, и был таков?
– Я быть плохая жена, наверное.
– Чушь, - черниговский князь положил Бориса обратно в люльку и двинулся на выход, - такую жену всякий бы себе хотел! Вяча повзрослеет и поймёт.
«А ты бы хотел такую жену? – проводила его спину Ода. – Ты бы хотел?». Сев на скамью у окна, она почувствовала, как дрожат её колени. Вячеслав мог делать что угодно, водить к себе, кого угодно, если хотя бы раз в месяц, в несколько месяцев у неё будет возможность увидеть Святослава. И жить этой встречей до следующей.
Примечания:
[1] Мечи на Руси XI века были довольно редкой и дорогой вещью, поэтому их наличие сразу обличало богатых и умелых воинов; при набегах сражались вилами, топорами, мотыгами
[2] До IX века Киев и его окрестности находились под владычеством Хазарского каганата, государственной религией которого был иудаизм. Изначальное поселение в Киеве, согласно археологическим данным, до конца хазарского владычества - землянки без признаков укрепления, укрепления и княжеские дворы начали строиться после прихода варягов (меняется стилистика построек, землянки переходят на подклеты, что являлось северной архитектурой до того времени). В древнейшей Лаврентьевской летописи (1377 г.) вообще есть фраза под 1037 г. «заложил Ярослав град Киев», т.е. построил именно город – поселение за укреплёнными стенами, с каменными постройками, частично это сходится с данными археологии (Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко, В.И. Довженок и др.). Более ранним укреплением и городом по характеру построек скорее является Вышгород, где долгое время и была основная резиденция князей (там как минимум по летописям уже жила княгиня Ольга в 940-960 гг.)
[3] Поведение боярства является одной из исторических причин феодальной раздробленности Руси. К сожалению, в школе и поверхностном курсе изучается только столкновение князей и они выглядят главными зачинщиками всех усобиц – это не совсем верно; князья являлись военной силой, обеспечивающей защиту населения в обмен на дань, боярство же было тесно связано с торговлей и землевладением, оно часто плело интриги, злоумышляло и толкало своего местного князя на захват больших территорий или развития собственного удела в ущерб другим, им было выгодно, чтобы дань оседала в их городе, а не уходила в единый центр,
[4] Языческий бог балтийских племён
[5] Брательнич – племянник по младшему брату в отличие от братанича – племянника по старшему брату
Глава девятнадцатая. «Чернигов»
Дождь лил заунывно, по-осеннему, и Киликия иногда отрывалась от шитья детских платьиц и поглядывала на размокший двор за окном женских светлиц, смотрела, как стараются обойти образовывающиеся лужи челядины, прикрывая головы корзинами, чтоб не промокнуть до нитки, как проседают в разжиженной земле их лапти. В такую волглую погоду, в такую хлябь и собаки носов из будок не высовывают, что уж говорить о любях? Серое небо низко висело, не предвещая ясности ни сегодня, ни завтра. Где-то вдалеке грохотнул гром.
– Княгинюшка, - отвлекла её боярыня Мария, - а ты ведь в Царьграде родилась?
– Да, в нём самом, - без желания кивнула Лика.
– А расскажи о нём что-нибудь, - женщина провела рукой по присутствующим девицам и другим боярыням. – Нам всем любопытно будет послушать. – Всего их тут сидело семеро, не считая прислуги, заходившей и выходившей туда-сюда, и четверых княжеских детей. Старший, Глеб, где-то носился с друзьями, обретёнными здесь, и более давними товарищами, сыновьями Алова.
– Что о нём рассказывать? – вздохнула Киликия. – Я его несколько лет не видела, может быть, он сильно изменился.
– А какой он был, когда ты его видела?
– Какой… Стены там всюду каменные. И дороги выложены камнями, от чего улицы кажутся светлыми-светлыми. Там всегда тепло, а летом – очень жарко. И деревья там другие, и еда на торге такая, какую тут не найти…
– А что там едят? – всё сильнее загорались глаза женщин-слушательниц, которые и вообразить себе не могли, как именно может быть «по-другому». Они никогда не покидали пределов Чернигова. В эту слякотную и влажную пору приятно было попредставлять себе заморские края, где всё красочнее, богаче и лучше.
– Разное… Фруктов много весь год. Не только сушёных, а почти всегда свежих. Финики, персики, цитроны…
– Цитроны? Что это?
– Как бы объяснить… Они желтые, размером с яблоко, только кожура у них плотная, а внутри сочная, кисловатая мякоть.
– На что они похожи по вкусу[1]?
– Не знаю, Мария. Я ничего подобного тут не видела. На зелёные яблоки? Только они твёрдые, а цитрон – мягкий внутри. И пахнет немного мелиссой, что ли… Ешь, и лицо само сжимается, но если его добавить куда, то угощенье чудное. Орехи в Царьграде сладкие, а вина кислые – не такие, как здешние мёды.
– Должно быть, там невероятно! – пролепетала одна из боярских дочерей. – А дожди там часто идут?
– Не так, как здесь, - княгиня опять бросила взгляд на двор, - сейчас там ещё тепло и солнечно.
– Хорошо там… - сделала вывод спрашивавшая.
– Только замуж ты там вряд ли бы вышла, - хитро покосилась на неё Киликия.
– Почему?
– Мужчины ромейские[2] избалованы и изнежены, они бездеятельны и ленивы. Они не хотят быть торговцами, считая это для себя низким, и отдают этим заниматься армянам и иудеям, они не хотят быть воинами, и нанимают для охраны своей собственной земли варягов, русинов, болгар, печенегов, даже эфиопов.