Усвятские шлемоносцы
Шрифт:
– Ох ты! А какой же? Я ж у него рассаду и брал, у Касьяна.
– Мало чего - брал.
– Рассада еще не завод,- трудно выбасил Афоня-кузнец, чисто выбритый, причесанный надвое, как на май.- Я вон нынче взял в Ситном, у свояка, капусты. Понравилась мне его капуста, сладкая. И сажали по уговору в один день, и земля моя не хуже, тоже низко копал, под горкою. Дак у свояка уже завилась, а моя - как занемела.
– От одних отца-матери и то дети разные,- согласно закивал Селиван.- А уж растенье и вовсе не знать, куда пойдет.
Мужики перекидывались с одного на
Касьян, однако, не знал, что было уже послано, и тем временем чарка объявилась и взаправду.
Хлопнула калитка, в сенях шумно затопали, и в избу ввалился Давыдко, да еще и с Кузьмой, своим шурином, длинным, сутулым мужиком по прозвищу Кол. Кузьма, кажись, был уже выпивши: зеленцовые его глаза волгло смаргивали, будто им не сиделось, было боязно глядеть с такой жердяной и ненадежной высоты. Давыдко, озабоченно-распаленный хлопотами, тут же извлек из камышовой кошелки и выставил на голый стол одну за другой три засургученные поллитровки. Потом пригоршнями стал зачерпывать магазинские пряники и обкладывать ими бутылки. Вслед за ним и шуряк, перегнувшись пополам, начал таскать из мешка съестное: кругляш горячего, еще парившего хлеба, хороший шмат сала, надрезанный крестом, несколько штук старой, еще от того года редьки в погребной земле, мятые бочковые огурцы и чуть ли не беремя луку, который в эту пору отдувался за всю прочую неподошедшую зелень.
– Ох, ловко-то как!
– засуетился дедушко Селиван.- Ну ежели так-то, за хлеб за сальцо спляшем, а за винцо дак и песенку споем. Сичас, сичас и я у себя покопаюсь...
Он распахнул темный шкафчик и, привставая на носки, принялся шебуршить на его полках - достал старинную рюмку на долгой граненой ножке, эмалированную кружицу и несколько разномастных чашек.
– Все разного калибру,- виноватился старик, дуя в каждую посудину, выдувая оттуда застоялое время.- Дак ведъ и так еще говорится: не надо нам хоромного стекла, лишь бы водочка текла.- И он, озорно засмеявшись, снова обратился к своему ларю.- А вот вам, орелики, и ножик редьку ошкурить. Не знаю, востер ли? И сольца нашлася. Соль всему голова, без соли и жито трава. Да-а... Была бы жива старуха, была бы и яишанка. Ну да што теперь толковать... У меня теперича два кваса: один што вода а другой и того жиже.
Селиван опять посмеялся своим легким готовым смешком.
Увидев все это на столе, Касьян с неловкостью сознался:
– У вас тут, гляжу, складчина. А мне и в долю войти не с чем...
– Да уж ладно,- загомонили мужики.- Без твоей доли обойдемся. Нашел об чем. Не тот день, чтоб считаться. Давай, подсаживайся.
– На пятерых припасено, а шостый сыт,- присказал и хозяин.- Брат брату не плательщик. Отноне все
– Это уж точно, обровняли,- кивнул Никола Зяблов.
Мужики подвинули лавки, расселись вокруг стола, источавшего огуречный дух с едкой примесью редьки, и, пока Давыдко разливал по посудкам, уклончиво глядели себе под ноги. Не притрагивались и потом, когда было все изготовлено, не решались взять в руки непривычные эти чары: всякие питы - и крестины, и новоселья, и похороны, а таких вот еще не доводилось.
– Ну, помолчали, а теперь и сказать не грех,- подтолкнул дело хозяин.Есть охотники?
Мужики помялись, косясь друг на друга, но промолчали.
– Ну тади скажу я, ежели дозволите.
– Скажи, Селиван Степаныч.
– Ты хозяин, тебе и слово.
Селиван привстал, прихорошил ладошкой сивую бородку, пересыхающим ручейком стекавшую на рубаху, поднял граненую рюмку, задержал ее перед собой, как свечу.
– Ну да, стало быть, подступил ваш час, ребятушки. Приспело времечко и вам собирать сумы...
Дедко еще только начал, но тяжелы были его слова, и стало видно, как сразу отяготили они мужицкие головы, как опять пригнуло их долу.
– Думал я, когда ту кончили войну, што последняя. Ан нет, не последняя. Накопилась еще одна, взошла туча над полем...
Дедушко Селиван задержал взгляд на окне. Дрожавшая в его руке рюмка скособочилась, пролилась наполовину, но он не заметил того.
– Тут у нас все по-прежнему,- кивнул он в оконце.- Вон как ясно, тишина, благодать. Но идет и сюда туча. С громом и полымем. Хоть и говорится - велика Русь и везде солнышко, а теперь, вишь, и не везде...
Старик подвигал туда-сюда бровями, словно сметая в кучку остатние мысли, какие еще собирался вымолвить, но, смешавшись, махнул рукой.
– Ну да ладно... Хотел еще чево сказать, да што тут говорить... Ступайте с богом, держитеся... Это и будет вам мое слово. На том и выпейте.
Но мужики не враз кинулись расхватывать свои чарки.
Касьян продолжал теребить на штанах остатки въедливого репья, и Леха, обвиснув тяжелым чубом, замкнувшись лицом, следил за его пальцами. Налился подступившей кровью, сопел своими мехами Афоня-кузнец. Ржавым гвоздем согнулся, поник долговязый Кузьма и, чтоб не согнуться вовсе, подперся обоими кулаками. Давыдко исподлобья уставился куда-то в угол, где в полутьме перед погасшей лампадой одиноко висела простенькая дощечка с угодником. А Зяблов встал из-за стола и отошел к окну, загородив свет своею ширью.
И было в той тишине слышно, как в одичалом Селивановом дворе беспечно и обыденно чирикали воробьи.
– А-а, была не была!
– наконец тряхнул головой Никола и, воротясь к столу, потянулся за кружкой. Давайте, братки. А то так и водка выдохнется.
И, будто пробудившись, мужики ожили, потянулись наперекрест, кто чем, нехоромной посудой, стукнулись и выпили молча и жадно. И пошли шариться по столу грубыми, нехваткими пальцами, разбирая, не глядя, нарезанное, накромсанное. И ели тоже молча, замедленно ворочая челюстями, жевали пополам с думой.