Утренний бриз
Шрифт:
Стайн весело расхохотался:
— О-о, мистер Струкофф, вы отлично усвоили большевистскую терминологию. У вас есть все шансы пройти в наш конгресс. Его члены — отличные жонглеры.
— Сэм, — остановил его Рули. — Стоит ли оплевывать стены своей комнаты?
— О, простите, Рудольф, — шутовски поклонился Стайн. — Я забыл о гигиене жилища.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Бирич со Струковым. — Вот сегодня и соберем Совет. Вы с нами пойдете?
Последние слова относились к Рули, но тот отрицательно покачал головой:
— Каждый
Цинизм ответа Рули никого не удивил. К тому же американец считал, что он сделал главное, а все эти радиограммы стоят столько же, сколько скорлупа съеденного ореха. Да, Рули был уверен, что Бирич и его компания не допустят ошибки, давая ответ, но тем не менее он посоветовал:
— В Петропавловске должны прийти к убеждению, что наша маленькая революция здесь была просто необходима, как бывает необходимо кровопускание больному.
— Я готова, Рули, — в дверях стояла уже одетая в шубу Елена Дмитриевна. Она улыбалась вызывающе и нагло, чтобы позлить старого Бирича. — Я надеюсь, что господа помогут донести кое-какие мои вещи.
— Транспортная компания Стайн и Ко к вашим услугам, — первым откликнулся Сэм. — Доставка багажа в срок и с гарантией.
Следом за ним поднялся Струков. Бирич, с трудом владея собой, напомнил ему:
— Через час я вас жду у Тренева.
Струков в ответ только кивнул. Ему не нравилось, что против воли он все больше как-то становился на виду в Совете. Он же не член его, так почему же Павел Георгиевич все время его настойчиво тянет за собой? Хочет связать ему покрепче руки, чтобы потом было легче вместе спасаться или за компанию веселее тонуть? А может быть, при случае подставить его под удар Вместо себя? Струков уже больше не верил В искренность коммерсанта. И какая может быть искренность во всей их волчьей жизни?
Оставшись один, Бирич несколько минут сидел неподвижно, погруженный в размышления. Вот уже несколько дней, как уничтожен большевистский ревком, свершилось то, о чем он давно мечтал, а радости, удовлетворения не было. Наоборот, его одолевала тревога. «Нервы, нервы, — пытался успокоить себя Павел Георгиевич. — Нечего раскисать. Надо действовать быстро, решительно и с пользой для себя».
С этой мыслью он встал с кресла и направился к вешалке, но тут вспомнил о сыне и зашел к нему в спальню. Прислушался, Трифон спал, изредка у него вырывался протяжный стон. «Не дам я тебя больше в обиду, — прошептал Бирич, — и отомщу так, что долго все помнить будут».
Прежде чем Бирич успел выйти из дому, ему пришлось принять одного неожиданного посетителя. Это был Малинкин. При виде человека с копей у Бирича вскипела кровь, и он угрожающе спросил:
— Зачем пришел?
— Я с добром, с добром, — Малинкина напугал враждебный вид коммерсанта. — Я только что из кабака. Вашего сына, Трифона Павловича, били Агабалов, Занин и Копыткин… — Малинкин говорил торопливо, глотая окончания слов, опасаясь, что Бирич может его не дослушать, но Павел Георгиевич уже не пропускал ни слова. Когда Малинкин замолк, он сказал:
— Молодец, что пришел. Отблагодарю. И еще…
Бирич посмотрел на Струкова, как бы советуясь, и увидел, что тот недовольно свел брови. Павел Георгиевич торопливо сказал:
— Нет, так легкомысленно относиться к Петропавловску, господа, мы не можем. На Дальнем Востоке везде ревкомы. Не забудьте, что Владивосток в руках партизан. Нам надо поступать так, как советует поговорка: «С волками жить — по-волчьи выть».
— Так что же ответим? — недовольно покусывал?
— Павел Георгиевич прав! — нашел нужным сказать Струков.
— Ну а теперь мы сообщим, что авантюристы, проходимцы, проникшие в ревком, грабили население, расхищали товары из государственных складов, насильничали и убивали без суда и следствия, что готовились с награбленным бежать в Америку. Население восстало против шайки бандитов, прикрывавшихся званием большевиков.
«Хорошо работает голова у старика», — вынужден был признать Струков, видя, что ответ Бирича понравился членам Совета.
Радиограмма была составлена быстро и убедительно. Пчелинцев засмеялся:
— После такой телеграммы и сами бы петропавловцы расстреляли наших ревкомовцев.
Тренев, до сих пор скромно сидевший в стороне и внимательно ко всему прислушивавшийся, осторожно добавил:
— Полезно было бы внушить эту мысль всем жителям нашего уезда, разъяснить положение в стойбищах, в селах, где не знают о справедливой каре, что постигла ревкомовцев, и разъяснить прежде, чем туда доползут вредные слухи, которые могут насторожить народ.
— А ведь и верно, господа, — подхватил Бирич мысль Тренева. — Как мы это могли упустить?
— Прежде всего надо послать наше обращение к жителям тех мест, где успели побывать ревкомовцы, — предложил Пчелинцев. — Они там успели нагадить. Там где-то Куркутский сидит. Ну ничего, и до него дойдет очередь.
— Пусть это будет воззванием Совета к гражданам Усть-Белой и Марково, — Бирич вертел в руках листок с текстом радиограммы в Петропавловск. Он задержал на ней взгляд и воскликнул: — В воззвании мы напишем то же самое, что в этой телеграмме, только…
— Потоньше, — захохотал Пчелинцев. — Потоньше!
Все понимающе улыбнулись.
Когда неожиданные залпы из пуржистой темноты сбили Берзина с нарты и испуганная упряжка понесла Ульвургына от Ново-Мариинска в тундру, он ее не останавливал до тех пор, пока собаки, выбившись из сил, сами не остановились. Выстрелы, крики людей, стоны — все это так испугало, ошеломило каюра, что он долго не мог прийти в себя. Единственной его мыслью, желанием было как можно дальше оказаться от Ново-Мариинска. Так он и заночевал в тундре, вырыв себе глубокую яму в снегу и загородившись с наветренной стороны нартами. Собаки сбились тесно вокруг хозяина.