Утренний бриз
Шрифт:
К Мартинсону подошла Микаэла. Американка была выше его. Ее глаза пылали от бессильного гнева. Не сводя глаз с нарт, на которых марковцы перевозили последние товары из черепахинского склада, она говорила Мартинсону:
— Вам нравится эта картина? Как из библии. Все люди братья и пользуются имуществом ближнего, как своим собственным.
— Не злитесь, — посоветовал Мартинсон, — испортите, себе печень.
— Вы теряете не свои товары, — голос Микаэлы задрожал. — Вы ничего не теряете. А я… все. Сегодня эти бандиты ограбили Черепахина. Завтра моя очередь? — В голосе ее слышался упрек
До сегодняшнего дня Микаэла еще на что-то надеялась. До сих пор марковцы не трогали ее товаров. Они только забрали торговые книги и опечатали склад. А теперь Микаэла увидела, что подошла и ее очередь отдать большевикам все. У нее при этой мысли холодело в груди. Она мечтала о возврате прежнего порядка и тоже строила планы мести за перенесенные унижения. Но, в отличие от Мартинсона, она понимала, что ждать помощи откуда-то со стороны просто глупо. Надо действовать самим. Она решила пойти на сближение с Мартинсоном. До сих пор американцы не испытывали друг к другу особого расположения. Их взаимоотношения определялись конкуренцией. Даже в первые дни, когда им пришлось пилить вместе дрова для школы по воле Совета, они недружелюбно косились друг на друга. Конфискация товаров Черепахина заставила забыть их о вражде.
— А что можно тут сделать? — развел Мартинсон руками.
— Вы же мужчина, американец! — воскликнула Микаэла.
— У вас есть свой мужчина. — Мартинсон не упустил возможности уколоть Микаэлу, которая всегда ему нравилась как женщина, но он это скрывал, зная, что ему не на что рассчитывать.
— Мой муж — тряпка, — с пренебрежением бросила Микаэла, перебив Мартинсона. — Джоу как мужчина хорош только в постели.
Микаэла говорила громко, совершенно не обращая внимания на Джоу, который, как всегда, стоял чуть позади нее. Джоу был так перепутан событиями последних дней, что слова Микаэлы оставляли его совершенно равнодушным. Джоу проклинал тот час, когда на него обратила внимание Микаэла, когда он соблазнился ее деньгами, ею и ее обещанием разбогатеть и уехал с ней в эту дикую даль. Он был теперь охвачен лишь одной мечтой, как бы выбраться целым из этой холодной, неуютной страны.
— Это единственный у вас товар первого сорта, — съехидничал Мартинсон, намекая на то, что Микаэла привозила из Штатов товары самого низкого качества.
— Приходите вечером на кофе, и мы обсудим. Что делать, — тоном приказа произнесла Микаэла.
— О'кэй, — кивнул Мартинсон. Приглашение для него было приятным. Он встретился взглядом с Микаэлой, и она, многозначительно прищурив глаза, добавила:
— Приходите попозднее.
Круто повернувшись к Мартинсону спиной, она коротко бросила Джоу:
— Домой!
Мартинсон смотрел Микаэле вслед. Даже мешкообразная меховая одежда не могла скрыть стройных линий ее фигуры. Шла она легко и уверенно. У нее были крепкие нош и железная воля. Не женщина, а мечта делового сильного мужчины. С ней можно спокойно пускаться в самые рискованные авантюры.
…Склад Черепахина опустел. На полу валялись обрывки бумаг, рогожи, сор. Чекмарев захлопнул двери, закрыл замок. Перед складом все еще толпились марковцы. Они были как-то по-особенному оживлены, веселы, и им не хотелось расходиться. Эти несколько часов совместной работы заметно сблизили их.
Чекмарев, уловив настроение людей, весело крикнул:
— Айда вместе в правление! Чай пить! Совет угощает!
Предложение было встречено восторженным гулом. Дьячков, Куркутский и Чекмарев, тесно окруженные оживленной толпой, ввалились в помещение правления. Скоро сюда подошли и те, кто был дома, по всем углам набились ребятишки.
Чаепитие было в самом разгаре, когда настежь растворилась дверь и в облаках морозного пара в правление вошел заиндевевший и очень усталый человек. Он пошатывался. Марковцы прервали чаепитие и смотрели на человека, который, захлопнув дверь и стянув малахай, сказал сиплым от мороза голосом:
— Здравствуйте, люди добрые…
— Шарыпов! — узнал кто-то.
— Варфоломей!
Несколько человек бросились к Шарыпову. Понимая руки знакомым, Варфоломей попросил:
— Чайку… кружку…
Ему сразу же протянули несколько кружек. Он, взяв ближнюю, обхватил ее руками и стал жадно глотать горячий чай.
— Ну, получили наши товары? — спрашивали его со всех сторон.
— Больше послали, чем вы хотели!
— Ты-то чего прибежал?
— Как поживает твой брательник?
Марковцы ожидали, что председатель народного Совета Ерополя поблагодарит их за продовольственный караван в такую голодную пору, но он молча пил чай.
— А у нас тут такое деется!
— Черепахина склад кончили!
При упоминании имени коммерсанта Шарыпов резко, со стуком опустил кружку на стол и сказал сухо:
— Сволочь Черепахин!
Все поняли, что произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Мне с тобой говорить надо, — обратился Шарыпов к Чекмареву, с трудом поднявшись с лавки.
— Ефим добрался до Ерополя? — с беспокойством спросил Чекмарев.
— Добрался, — кивнул Шарыпов, не встречаясь с ним глазами.
Это несколько успокоило Чекмарева, и он, положив руку на плечо Варфоломея, повел его в соседнюю комнату, пригласив и Дьячкова с Каморным, а Куркутскому сказал:
— Ты, Михаил Петрович, побудь с людьми, пока мы поговорим.
— Хорошо, — кивнул Куркутский.
…Шарыпов закончил свой рассказ и устало отвалился к стене. Они сидели в маленькой комнатке, которая служила кабинетом Дьячкову и Чекмареву.
— Та-а-ак, — прервал молчание Чекмарев. — Значит, Черепахин на большую дорогу вышел. — Он осторожно коснулся плеча Шарыпова, словно желая проверить, не спит ли тот, и Варфоломей тотчас же открыл глаза, но не шевельнулся, Видно было, что он совсем обессилел, на его темном неподвижном лице живыми были только глаза. — Где сейчас бегает Черепахин?
— Тундра большая, — устало сказал Шарыпов. — Искать надо!
— Да-а, — Чекмарев в этот момент как бы увидел просторы края, занесенные снегом. И где-то там, далеко-далеко, скрывшееся в сугробах село Ерополь. В его хибарках были голодные люди. Помощи они могли ждать только от марковцев. И помощь была послана. Но продовольственный караван перехватил, уничтожил Черепахин. Чекмарев сжал зубы. Еропольцы сейчас чувствуют себя обреченными. Если им не помочь снова — село вымрет.