Утренний бриз
Шрифт:
— Придется отправлять продукты еще-раз? — вопросительно взглянул Чекмарев на Дьячкова.
— Не давать же людям погибать с голоду, — пожал тот плечами.
— А Черепахина надо схватить, — стукнул кулаком Каморный, — он теперь как собака бешеная. Кусает всех подряд. Как бы на Усть-Белую не налетел.
— Там Кабан и Наливай, — напомнил Чекмарев. — Они не дадутся.
— А Черепахин в открытую и не пойдет. Он из-за угла может больно укусить.
Чекмарев помолчал. «Черепахин далеко от Марково не уйдет, — думал он. — Его склад как на цепи держит.
— Черепахина объявим вне закона, — предложил он вслух, — где-нибудь его схватят. А нам надо быть начеку.
…Собираясь в гости к Микаэле, Мартинсон тщательно выбрился, переменил рубашку и для настроения выпил немного рому.
Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Мартинсон подскочил к столу, выхватил из ящика браунинг и, держа его перед собой, подошел к двери, хрипло спросил:
— Кто?
— Я, скорее откройте!
Мартинсон узнал голос Микаэлы.
Он сунул в карман браунинг и отодвинул крепкий железный засов. Микаэла с удивительной быстротой и легкостью вбежала в коридор, захлопнула за собой дверь и оказалась в комнате. Мартинсон, удивленный ее появлением, вошел следом. Микаэла — лица ее он не видел в темноте — рассмеялась:
— Удивлены? Я зашла к вам, чтобы сказать, что кофе скоро будет готов. Джоу сейчас его размалывает, — голос у нее был веселый, игривый. — А я подумала, что вы скучаете, и вот решила вас проведать…
Мартинсон смущенно молчал. Появление Микаэлы было таким неожиданным. А она, продолжая болтать без умолку, снимала с себя кухлянку:
— У вас очень жарко. Совсем как в Калифорнии.
— Я сейчас зажгу лампу, — сказал наконец Мартинсон.
Микаэла вновь рассмеялась, швырнула на пол кухлянку и, оказавшись возле Мартинсона, обвила его шею руками.
— Не надо света. Покажите, что вы мужчина…
Потом, лежа рядом с ним в темноте и посмеиваясь, Микаэла говорила с изумлявшей Мартинсона прямотой:
— Я сегодня смотрела на вас и говорила себе, что я тупа, как племенная корова. Такой мужчина рядом, а я…
— А если Джоу что-нибудь пронюхает?
— Джоу? — переспросила Микаэла и небрежно сказала: — Он не тот мужчина, который мне нужен сейчас. — Она повернулась к Мартинсону, оперлась на локоть, горячо заговорила: — Я пришла к тебе, чтобы ты бежал со мной. Джоу на это не годится.
— Бежать? Куда? — Мартинсон был ошеломлен.
— Я не хочу, чтобы мои товары разделили участь имущества господина Черепахина. Я ненавижу этих туземцев. Я не дам им товары. — Она жарко дышала в лицо Мартинсона. — Подожжем все и уйдем в тундру, к Свенсону. А оттуда — за море. У меня в Штатах есть капитал. Купим шхуну и будем торговать по побережью.
— А Джоу? — по-прежнему твердил Мартинсон. Микаэла рассердилась:
— Я не знала, что Джоу твой брат! К черту его! Он способен лишь на одно — под боком лежать, как ты сейчас. А я хочу еще и в Штатах пожить, хочу деньга делать. Мне всю жизнь не везло на мужчин. Попадались без характера, без смелости. Ты не такой. Мы с тобой Свенсону торговлю попортим. Хватит тебе у него в агентах ходить, деньги делать для него.
Предложение Микаэлы показалось Мартинсону заманчивым. Он сказал:
— Я ведь был шкипером.
— Вери гуд! — воскликнула она возбужденно, приняв его слова за согласие. — Нам и капитан шхуны не потребуется. Ты сам будешь ее водить.
Она еще что-то говорила, но Мартинсон не слушал ее. Он думал о том, можно ли довериться Микаэле. Не поступит ли она с ним точно так же, как с Джоу или его предшественниками, когда он ей станет ненужным?
— Ты подумай о том, что я тебе сказала, — услышал он ее голос. — За кофе и виду не подавай, что я у, тебя была. Джоу вспыльчив, как порох. Я пойду…
Второй караван с продовольствием в Ерополь сопровождали Чекмарев, Дьячков и Куркутский. Вооружившись, они всю дорогу зорко поглядывали по сторонам, всматривались в каждый чернеющий в снегу куст, готовые в любой миг открыть огонь. Но вокруг было тихо, спокойно. Небольшая метель, пронесшаяся накануне выхода каравана, покрыла наст свежим белым снегом, и, когда караван достиг рощицы, где недавно разыгралась трагедия, уже ничто не напоминало о ней.
В Ерополе Чекмарев долго просидел у постели Шарыпова. Был Ефим слаб: слишком много потерял крови.
— Скоро станешь на лыжи, Ефим, — говорил Чекмарев, легонько похлопывая его по руке, бессильно лежащей вдоль тела. — Вместе пойдем по следу Черепахина и загоним его.
— Пойдем, — разомкнул сухие спекшиеся губы Шарыпов. Голос у него был тихий, глаза болезненно блестели.
Чекмарев видел, как трудно ему говорить, и поспешил распрощаться с ним:
— Лежи, поправляйся. Я еще навещу тебя.
Подобие улыбки скользнуло по губам Шарыпова.
Чекмарев легонько пожал ему руку и вышел из комнатушки.
Назад в Марково Чекмарев и его товарищи возвращались в тягостном настроении. Положение еропольцев оказалось более тяжелым, чем они предполагали. Село уже который день голодало. Привезенных продуктов хватит ненадолго. Постоянно помогать марковцы тоже не могли. Запасы были слишком ограничены. Надо искать какой-то выход. С этими заботами Чекмарев, Дьячков и Куркутский и вернулись в Марково. А здесь их ждала новая неприятность.
Едва Чекмарев успел растопить у себя дома печь, как рывком отворилась наружная дверь и в комнату ввалился Каморный, багровый, злой. Никогда еще Чекмарев не видел его в таком возбуждении.
— Что с тобой, Давид? — спросил он строго. — Или, может, лишку хватил?
— Ха, нюхай! — нагнувшись к Чекмареву, все еще стоявшему на коленях у печки, выдохнул Каморный. — Тут и без спирта голова водоворотом пойдет.
— Тогда говори толком, если трезвый, а театр не устраивай! — обозлился Чекмарев. — Или хлебни кружку холодной воды. Успокаивает.
— Что-то случилось? — спросил молчавший до сих пор Куркутский.
— Вот, читайте! — Каморный выхватил из кармана куртки кусок тонкого картона, сложенного пополам, и звонко шлепнул им о стол.