Утренний бриз
Шрифт:
Чекмарев поднялся на ноги, взял картон и, развернув его, увидел несколько слов, написанных печатными буквами: «Шарыпов убил всех товары пополам братом Советы обман. Всем смерт голоду».
Чекмарева словно обдало кипятком. Он даже прикрыл глаза. Вот это удар. Василий Михайлович взглянул на Каморного:
— Где взял?
— С дверей Совета снял. Утром кто-то пришпилил. Все Марково знает. Люди шумят.
— Чья же это может быть работа? — медленно, как бы раздумывая, проговорил Чекмарев и обернулся на стук в дверь.
В комнату вошел Дьячков. У него
— О Шарыповых слышали? — почему-то шепотом спросил он.
— Ты об этом? — протянул ему картон Чекмарев.
Шевеля губами, Дьячков прочитал надпись и кивнул:
— Об этом самом. Жинка кричит, что все правда. Баба, конечно, но… — он сокрушенно вздохнул.
Куркутский долго и внимательно вглядывался в надпись. Лицо его, как всегда, было бесстрастно, и только по тому, как дрогнул картон в его руках, молено было догадаться, что надпись и его взволновала.
— Что будем делать? — спросил Каморный.
— Собрать всех и объяснить, что это провокация! — воскликнул кипевший гневом Чекмарев. — А кто это сделал, того…
— Надо сначала найти того, кто писал, — внешне спокойно сказал Куркутский. — Сейчас люди больше верят этому, — он постучал пальцем по картону, — чем нашим любым словам.
— Ефим же ранен! — напомнил Дьячков.
— А быть может, его ранили, защищаясь, каюры, когда он их расстреливал? — возразил Куркутский.
— Да ты что?! — Чекмарев надвинулся на Куркутского. — Этому веришь?
Он вырвал из рук учителя картонку и хотел ее разорвать, но Куркутский успел его остановить:
— Нельзя! Она нам нужна! Мы найдем, кто писал!
— Как? — разом спросили Каморный и Дьячков.
— Здесь нет предлогов… — рассуждал Куркутский. — Слово «смерть» без мягкого знака…
— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Каморный. — У нас в Марково грамотеев раз-два и обчелся. Лучше не напишут.
— Ты в загадки не играй! — рассердился Каморный.
— Писал враг Советов. Им может быть только тот, кого Советы в чем-то потеснили.
— Черепахин! — воскликнул Каморный.
— Черепахин по тундре бегает, — махнул рукой Дьячков.
— Кто же тогда? — Каморный быстро оглядел лица товарищей.
— Зачем гадать, — досадливо поморщился Куркутский. — Надо заглянуть в бумаги Совета.
— Какие бумаги? — не понял Каморный.
Чекмарев пояснил:
— Дела, что от старого правления остались.
После ужина все они направились в Совет. Здание было выстужено, Каморный и Дьячков принялись растапливать печь, и скоро в ней загудел огонь. Чекмарев выложил на стол папку, в которой были подшиты прошения жителей Марково по различным поводам. Куркутский, пододвинув к себе лампу, внимательно прочитывал документ за документом, сличал некоторые из них с текстом на коричневатой картонке. Члены Совета молча, с интересом и нетерпением следили за Куркутским, ожидая результата. Но шло время, а учитель продолжал листать и перечитывать документы. Наконец вся папка была просмотрена, и, захлопнув ее, Куркутский попросил Чекмарева:
— Давай, Василий Михайлович, другую. Тут все документы старые. Давай ту, в которой лежат новые.
Чекмарев открыл стол и достал зеленую папку с перечеркнутым царским гербом. В этой тощей папке были подшиты все дела Совета. Каморный, разочарованный бесплодными розысками Куркутского, безнадежно махнул рукой, почесал свою лохматую голову:
— Там не нашел, а тут тем паче, — он вздохнул, сплюнул и достал кисет. — Видать, не дурак писал. Печатными буквами.
— Есть! — воскликнул вдруг Куркутский.
Все сгрудились у стола.
— Кто? — голос Чекмарева дрожал от нетерпения.
— Вот, — Куркутский ткнул пальцем в небольшой листок плотной бумаги, который был вшит среди других документов. Палец учителя медленно, оставляя на бумаге след от ногтя, полз под длинной подписью.
— Мартинсон?! — удивленно присвистнул Чекмарев.
— Лавочник Свенсона! — Каморный разразился бранью. — Да я его сейчас…
— Погоди, не горячись, — остановил его Чекмарев и склонился над документом.
«Даю сию подписку Марковскому Совету, — читал он, — в том, что обязуюсь не выезжать из Марково без разрешения Совета и также не подрывать Советскую власть агитацией и слухами. При неисполнении сей подписи согласен принять все меры наказания, предвиденные революционным трибуналом, в чем и подписуюсь. Гражданин Мартинсон».
Чекмарев очень отчетливо, ясно, со всеми подробностями вспомнил тот день, когда брал, у Мартинсона эту подписку. Перепуганный американец написал ее под диктовку по-русски, а подписался по-английски, за что Чекмарев еще сделал ему замечание, а потом указал на то, что в документе есть ошибки, которые делают его не совсем точным и понятным. Мартинсон недостаточно хорошо владел русской грамотой, пропустил предлоги «в», «из», «и», «не». Чекмарев тут же внес поправки. Вот они сделаны его рукой. Как он мог забыть об этом? Куркутский словно догадался, о чем думает Чекмарев, и мягко сказал:
— Приставки и союзы в подписке сделаны другим почерком и сверху. Догадаться нетрудно.
— Ах он, гад ползучий! — Каморный едва владел собой. — К стенке его!
— Не торопись, — остановил товарища Дьячков. — Надо узнать, что заставило его это сделать.
— Или, может быть, кто? — в раздумье произнес Чекмарев.
Все посмотрели на него. Кто же может Мартинсона заставить? Чекмарев вдруг заторопился:
— Его надо немедленно, сейчас же арестовать.
— Американец сам себе подписал, приговор, сказал Каморный, вставая.
— О приговоре говорить рано! — резко одернул его Куркутский.
— Пошли за Мартинсоном, — поднялся и Дьячков. — Завтра он должен всем марковцам сказать, что написал вранье!
Они вышли из Совета. На улице стояла густая, морозная темнота. Сухо и звонко скрипел под их ногами снег. Студеный воздух захватывал дыхание. Чекмарев взглянул вверх. Звезды были необычно далеко и, казалось, съежились от мороза. Холод властно пробирался под одежду. Каморный проговорил:
— Никак, за сорок градусов будет, — и закашлялся.