Утро нового года
Шрифт:
— За год я здесь горелой глины понюхал достаточно, и то, что мне надо знать, знаю не хуже любого из вас, — опять свысока сказал Богданенко. — Да и к чему вы затеваете подобный разговор?
— К тому, Николай Ильич, — что все ваши «новшества» и намерения никак не согласуются с тем, в чем нуждается производство, — хотя и мягко, но все же настойчиво продолжал Антропов. — Рабочий идет на смену не терять свое время на простои, на поиски инструмента, какой-нибудь лопаты или кирки. Ему надо заработать, и чем он больше заработает, тем лучше и выгоднее для завода, — он больше продукции выработает, и, стало быть, обойдется продукция дешевле. Выходит, надо бы начинать подымать производство
— Вот так каждый старается поучать, — обращаясь больше к Полунину, с некоторым вроде недоумением развел руками Богданенко. — Он, видите ли, грамотный, а другие ни черта не смыслят.
— Вернее, снизу и сверху, по всем линиям, да не наскоками, а по техническому плану и экономическому расчету, — уточнил Семен Семенович.
— А я вот как действовать начну: рублем мерить и контролировать. Получи свое и отваливай, но план мне выдай сполна, а не уложишься в лимиты, — держи ответ! Кивать на Богданенко не придется.
— Эх, Николай Ильич, — стукнув нетерпеливо кончиком карандаша по столу, поднял голос Матвеев, — как это вы ловко поворачиваете все задом наперед. Отличное дело — хозрасчет цехов — превращается у вас в пугало. Ведь от него никто не откажется. Давайте! Хоть сию минуту! Еще вам и спасибо скажут. Но для хозрасчета одного вашего приказа, извините, совсем недостаточно, надо иметь разумные экономические расчеты, реальные лимиты, нормальное снабжение и самостоятельность. Если уж хозрасчет, то дайте начальнику цеха или мастеру участка полную самостоятельность, бросьте его поминутно опекать, вмешиваться в его распоряжения, перестаньте-ка его подменять.
— Самоустранись, — насмешливо подсказал Богданенко.
— Наоборот, беритесь свою роль играть: правьте, направляйте, решайте основные общезаводские задачи. Всякому свое! И пусть каждый за свое дело отвечает сполна.
Корнею показалось даже, что все здесь присутствующие, хотя и говорят об одном и том же и стремятся доказать друг другу, как лучше работать, но не смогут договориться, все они разные по характеру, и каждый считает себя правым, не уступает, а в конце концов получается у них разлад и несогласованность.
— Ну, теперь их скоро не разнимешь, — глупо ухмыляясь, зашептал на ухо Корнею предзавкома Григорьев. — У нас, брат, на каждой оперативке драчка. Как директор с главбухом сцепятся, так и пошло…
«А ты швабра! — зло подумал, взглянув на него косо, Корней. — Какой чудак тебя в завком-то подсунул?»
Григорьев еще раз просыпал легкий смешок и, склонив голову, повернулся к Волчину, тот оттолкнул его плечом и раздельно, с промежутками отчеканил:
— Хватит уже, товарищи! На партийном собрании разбирались. Довольно бы! Не надо распространяться. Не место. Не время. Продолжим обсуждение акта. Не надо отклоняться.
— Да, не надо отклоняться, — словно эхо, повторил Полунин. — Речь идет о конкретном случае.
Но Матвеев не подчинился.
— Получается странно, — сказал он громче, чем следовало, — будто на заводе лишь один директор ратует за экономию, а главный бухгалтер, обязанный быть финансовым контролером, и парторг, и рядовые коммунисты, — все против. Но как же это так? Ведь Николай Ильич не может отрицать, что всякая экономия любит разум, а рубль — дельного хозяина, и конечная цель все-таки не скопидомство ради рубля, но только и исключительно ради самих же людей. Не нужно нам сокращение себестоимости, если оно приносит вред и не движет производство вперед. Кого мы собираемся надувать? Разве государству нужна такая искусственно созданная экономия? Да ведь государство никогда нас не похвалит, если узнает, как мы сокращаем убытки.
— Первоклашки об этом знают, — вспылил Богданенко. — Этакое ты открытие сделал! Наверно, я директив не читаю и сам не думаю.
— Директивы вы, конечно, читаете и с тем, что я высказал, спорить не станете. Но на практике поступаете иначе. Очень уж скоро хотите всего достичь. И я не ошибусь, если скажу: вы, вроде, противник личных интересов, однако многое в вашей работе и в ваших распоряжениях исходит не от общественного, а от личного. Не добьемся снижения убытков — на первое место среди подсобных предприятий треста не выйдем… Мы за первое место. Но давайте добиваться его по-честному.
Корней весь ушел во внимание. Впрочем, он еще не решил, кто же все-таки прав: Богданенко или его противники, кому из них отдать предпочтение и кто из них может взять верх? «Завод-то ведь все же старый, изрядно потрепанный, и, действительно, какая нужда транжирить деньги, чтобы прорехи штопать, взять бы да сломать и на том месте выстроить новый по современной технике и по современной технологии».
Это соображение оправдывало Богданенко, привлекало на его сторону, но, с другой стороны, и в том, о чем говорил Матвеев, тоже было все правильно и нужно, потому что людям надо работать и работать как следует, а не «пинать погоду», не нервничать из-за постоянных неполадок, не тратить свое здоровье в загазованных печах, в сырых забоях, не опасаться, как бы не сломать руку, ногу или не свернуть шею на неисправных узкоколейных путях, посреди разного ненужного, вовремя не прибранного хлама и мусора.
Ведь если бы кто-нибудь «сверху», хотя бы из треста, послал команду «добивай и дорабатывай», «выжимай последние соки», не давал бы денег на содержание производства в порядке, в нормальном рабочем состоянии, ну, тогда совсем иной разговор, можно было бы еще как-то мириться или спорить, а то ведь деньги дают и никто «команды» не посылает, налицо просто «самодеятельность» только ради того, что «я на последнем месте быть не желаю».
Между тем, Матвеев, уже весь потный и разволнованный, расстегнув воротник гимнастерки, продолжал нагнетать жар в накаленную атмосферу:
— Вы, Николай Ильич, не экономист, не инженер, и нет у вас никаких оснований пренебрегать советами коллектива, решать одному за всех. Почему не стал у нас работать молодой инженер, которого присылали из треста? Вы не позволили ему развернуться. А парень предлагал много дельного…
— С кем нужно — советуюсь, — высокомерно, возможно, даже нарочито, отрезал Богданенко.
— С тем, кто ближе! Коллегиальность у вас особенная. Матвеев брезгливо кивнул на Артынова, который, разместив себя на диване, не подавал никаких признаков расстройства, словно речь шла не о том, что касается его лично, а о совершенно постороннем предмете.