Утром деньги, вечером пуля
Шрифт:
А я направилась к площадке сбоку от дома, где располагались мусорные контейнеры.
Однако, убедившись, что дворничиха скрылась из виду и больше никто меня не видит, я резко изменила направление и отправилась домой со своим сомнительным трофеем – мешком мусора из квартиры Алены Щукиной.
Дома меня встретил Бонни.
Он с ходу попытался встать мне лапами на плечи, а когда я ловко увернулась, дал мне понять, что очень соскучился и что ему совершенно необходимо немедленно отправиться на прогулку. Ведь утром-то не ходили… А пройтись хочется, погода такая хорошая,
– Перебьешься! – ответила я строго и выпустила его в наш собственный маленький садик.
Мне самой требовалось хоть на какое-то время выпроводить его из дому, потому что разбирать при нем мусор было нереально: он принял бы в этом процессе самое живое участие, растащил бы весь мусор по квартире, после чего понадобилась бы генеральная уборка, а со всеми ценными находками, на которые я рассчитывала, пришлось бы распрощаться.
Бонни дал мне понять, что обижен до глубины души. Я, однако, была неумолима, закрыла за ним входную дверь и приступила к «следственным действиям», как называет дядя Вася любую работу с уликами.
Прежде чем начать, я натянула на руки тонкие резиновые перчатки, расстелила на полу газету (это была рекламная газета, в которой дядя Вася публикует свои объявления) и высыпала на нее содержимое мусорного мешка.
Первым делом я отделила и выкинула пищевой мусор – коробочку из-под сметаны (низкой жирности), упаковку от творога (вовсе обезжиренного) и обертку от диетических зерновых хлебцев. Этот мусор ничего не говорил об Алене Щукиной, кроме того, что она следила за фигурой и вела здоровый образ жизни.
Затем в пакет с отходами отправилась пустая баночка из-под тонального крема, упаковка от бумажных салфеток, пластиковая коробочка от ватных палочек для ушей, флакончик от жидкости для снятия лака, картонная коробка от одноразовых чайных пакетиков (английский чай для завтрака с ароматом бергамота). Одну использованную салфетку я отложила, чтобы предъявить Гене Прыщу на предмет запаха духов, после сегодняшнего пятиразового ночного моциона я Гену очень зауважала.
В итоге на газете осталась груда бумажных обрывков размером с почтовую марку или еще меньше. Это была изорванная на мелкие клочки газета.
Я тупо уставилась на обрывки.
Может быть, это было что-то важное, что-то, что прольет свет на все мое расследование, но для того, чтобы соединить эти клочки воедино, требовалось время, а еще – совершенно фантастическое терпение, которым я не обладала.
Кроме того, дверь квартиры уже несколько минут сотрясалась от тяжелых ударов. Это Бонни, которому надоело находиться в садике, просился домой в свойственной ему грубой и примитивной манере.
Я поняла, что еще несколько ударов – и дверь просто слетит с петель, а установка новой мне обойдется очень дорого. Поэтому я поспешно ссыпала бумажные обрывки в приготовленный пакетик, а все остальное затолкала в мусорное ведро.
Ведро было и так переполнено, его давно уже следовало вынести, но первым делом я должна была впустить Бонни. Иначе придется делать в квартире ремонт.
Я открыла дверь, он ворвался внутрь и едва не свалил меня с ног.
За ним протиснулся в дверь дядя Вася, у которого имелись собственные ключи от калитки.
– Вот хорошо, что вы пришли! – обрадовалась я. – Надо срочно поговорить…
И я повела дядю Васю прямиком на кухню. Потому что питается он по-холостяцки: пельменями и сардельками, и я чувствую за него ответственность и стараюсь при каждом удобном случае старика подкормить. Покойная жена дяди Васи была женщина домовитая, готовила очень хорошо, мне за ней не угнаться, однако стремиться к этому надо. Сегодня на обед были борщ и рыба. Бонни, разумеется, тоже увязался за нами, но я сделала страшные глаза.
– Ты забыл, как провели мы сегодняшнюю ночь?
Бонни потупил очи – так он показывает, что смущен.
Однако когда я отвернулась к плите, у меня за спиной негромко хлопнула дверца холодильника, и тут же раздался ни с чем не сравнимый звук, который издает, захлопываясь, огромная пасть Бонни. Я развернулась, но оба – и Бонни, и дядя Вася – смотрели на меня совершенно невинными глазами.
– Дядя Вася! – сказала я сурово. – Не надо портить мою собаку! Он и так недисциплинированный, непослушный и прожорливый пес, а вы его еще больше распускаете!
– Да ладно, – миролюбиво протянул Василий Макарович. – Всего-то маленький кусочек ветчинки… Собачка же кушать хочет! У него же молодой, растущий, развивающийся организм!
– Вы что – хотите сказать, что он еще больше вырастет? – ужаснулась я. – Да нет, такого не может быть! Иначе мне придется снова менять квартиру, в этой он и так с трудом помещается! И вообще, этой, как вы говорите, собачке нужно строгий режим соблюдать! – Я погрозила обоим пальцем.
Бонни понял, что больше ему ничего не перепадет, и обиженно удалился в гостиную, цокая когтями по кафелю.
Я поставила разогреваться еду и сходила в гостиную, чтобы включить Бонни телевизор. Не помню, говорила ли я, что у этого обормота есть очень необычное пристрастие: он обожает смотреть телевизор, причем не какие-нибудь передачи из жизни животных, и даже не фильмы про дикую природу, а программы новостей. Так что я нашла ему канал, по которому в это время передавали городские новости, и отправилась на кухню кормить Василия Макаровича.
На второе я приготовила очень вкусное блюдо – рыбу, запеченную с морковкой и яблоками. Сейчас я только разогрела ее в духовке и подала на стол с салатом из помидоров и брынзы, сбрызнутым оливковым маслом.
Дядя Вася осторожно попробовал блюдо, и на его лице появилось сначала недоумение, а потом – восторг.
– Ну, тезка! – проговорил он через несколько минут с полным ртом. – Не ожидал!
– Что значит – не ожидал? – спросила я настороженно.
– Не думал, что ты так вкусно умеешь готовить! – И он подложил себе еще немного салата. – Это же просто пальчики оближешь! Вот что я скажу, – он положил вилку и посерьезнел: – Тебе, тезка, замуж надо! Готовишь замечательно, жилплощадь есть, красивая… Да тебя кто угодно замуж возьмет!